Плавание было на редкость удачным: ни одного шторма и почти двадцать дней дул северный ветер — одним словом, через тридцать два дня, считая с того момента, как на широте 60° 30' к северу от Британских островов мы взяли курс на запад, наше судно достигло берегов Виргинии. По общему мнению, мы доплыли очень быстро.
Ничего существенного за время нашего плавания со мной не произошло, а по прибытии туда я был настолько ограничен в передвижении, что ничего существенного и не могло произойти.
Когда мы сошли на берег — было это в устье большой реки, которую все называли Потомак, — капитан спросил нас, в частности, меня: ну как, могу я что-нибудь ему предложить сейчас? Отвечал Джек: «Да, у меня есть одно предложение, капитан, то самое, которое я уже высказывал, а именно — перерезать вам глотку, и раз я обещал, постараюсь сдержать слово». — «Ладно, ладно, — сказал капитан, — само собой, сдержишь, если я не помешаю». И он снова повернулся ко мне. Я прекрасно понимал, чего он ждет, однако в данный момент мне неоткуда было ждать освобождения, а что до расписки, то здесь она была пустой бумажкой, ибо никто, кроме меня самого, не мог получить по ней деньги. Итак, я не видел для себя выхода, о чем хладнокровно ему и сообщил, словно о чем-то, к чему я совершенно равнодушен. Да и на самом деле я сделался к этому равнодушен после долгих размышлений во время плавания о том, кто я, собственно, такой — обыкновенный воришка, выросший среди бродяг, беглый солдат, оставивший свой полк; даже своего угла у меня нет, никакому ремеслу, которое прокормило бы меня, я не обучен, кроме как одному, нечестивому, которое до добра меня не доведет, а лишь до виселицы. Я вовсе не считал, что стать невольником хуже любой другой службы, к тому же меня вполне устраивало, что, как мне сказали, после пяти лет рабства я, по милостивым законам этой страны («государственная поддержка», как они это называют), получу клочок земли, который могу возделывать сам и сажать на нем, что хочу. Таким образом, получалось, что волей-неволей кое-чему здесь научусь и смогу больше не заниматься этим подлым делом, называемым воровством, к коему душа моя испытывала отвращение и которое я, как уже говорил вам, решил так и так оставить с того злосчастного случая, когда я ограбил бедную вдову из Кентиш-Тауна.
Вот что было у меня на уме, когда мы прибыли в Виргинию, а потому на вопрос капитана, как я намерен себя вести и есть ли у меня что предложить ему, иными словами, не собираюсь ли я вручить ему мой чек, который ему страсть как хотелось иметь, я холодно ответил, что в данной ситуации от чека мне мало толку, потому как никто не сможет получить по нему деньги, и предложить ему я могу лишь одно: пусть он отвезет меня и Капитана Джека назад в Англию, доставит в Лондон, и тогда я возьму по этому чеку деньги и выплачу ему по двадцать фунтов за каждого из нас. Но он не намерен был этого делать. «Что касается вашего братца, — сказал он, — я бы не посадил его на борт моего судна даже за двойную плату! Такого отъявленного негодяя и наглеца, — добавил он, — можно только в кандалах возить».
На этом мы с нашим капитаном, или киднеппером, называйте его, как хотите, расстались. Нас передали в руки купцов, как и было условлено, которые могли распоряжаться нами, как им заблагорассудится, и через несколько дней нас разлучили.
Чтобы коротко закончить историю Капитана Джека, сообщу, что этому отъявленному мошеннику сильно повезло, он попал к очень доброму и покладистому хозяину, чьими деловыми интересами и доверием он беззастенчиво злоупотреблял, и, воспользовавшись случаем, бежал на парусном боте, который его хозяин препоручил ему и другим невольникам, чтобы отвезти запас провизии на его плантацию, вниз по реке. Они удрали вместе с ботом и провизией и плыли на север до самой излучины Залива (как они его называют), а потом по реке Саскуэханна, там лодку они бросили и пошли пешком через лес, пока не достигли Пенсильвании, откуда им удалось пробраться в Новую Англию, а оттуда уже домой. На родине он снова связался со старой компанией и занялся прежним ремеслом, в конце концов, спустя примерно двадцать лет, его схватили и повесили за месяц или около того до моего прибытия в Лондон.
Моя участь была тяжелей поначалу, зато потом, к концу, оказалась легче. На аукционе, как они называют торг, я достался богатому плантатору по имени Смит, а со мною и третий наш англичанин, с которым мы вместе бежали и к которому Джек привел меня, когда мы направлялись в Данбар.
Отныне мы стали друзьями по несчастью, нас обоих должны были отвезти вверх по речушке, или ручью, впадающему в Потомак, примерно за восемь миль от этой большой реки. Отсюда нас отправили на плантацию, где вместе еще с пятьюдесятью невольниками, в том числе неграми и прочими, нас отдали в распоряжение надсмотрщика, распорядителя, или, как еще говорят, управляющего плантацией, который постарался внушить нам, что нам предстоит грубая, тяжелая работа, поскольку именно для того плантатор и купил нас, а не ради наших прекрасных глаз. Я заметил ему весьма смиренно, что, уж коли по воле нашей злой судьбы мы оказались в столь плачевном положении, нам ничего другого и не остается ждать, мы только хотим, чтобы нам объяснили, в чем будет состоять наша работа, и дали бы время привыкнуть к ней, ибо к тяжелой работе мы не приучены. И еще я добавил, что, если бы ему стало известно, каким предательским путем нас заманили сюда, быть может, тогда он бы понял суть дела и, по крайней мере, не отказал бы нам в нашей скромной просьбе. Я говорил так взволнованно, что возбудил его любопытство, и он осведомился о подробностях нашей истории, которые я ему щедро изложил, несколько приукрасив в свою пользу.
История эта, как я и рассчитывал, растрогала его, однако он заявил нам, что потрудиться на хозяина нам все равно придется, что он надеется, мы будем выполнять работу, как положено, о чем он уже говорил нам, и что он не может освободить нас от нее, каковы бы ни были на то причины. Итак, нас отправили на работу и в самом деле тяжелую; нам вообще худо пришлось и с жильем, и с едой, и с работой. Последнее было для меня совершенно непривычно, а скудость пищи я переносил довольно легко.
В этот период моей жизни у меня было достаточно времени, чтобы оглянуться назад и оценить все, что я успел сделать, хотя мне и нелегко было судить беспристрастно, да и совесть моя помалкивала, все же мне не давала покоя мысль о том, что несчастье произошло со мной по велению некоей указующей силы как наказание за грехи юных лет, причем мысль эта нашла подтверждение еще в одном. Мой хозяин, чьим невольником я стал, был человеком состоятельным и пользующимся известностью в своей стране, у него было очень много слуг как негров, так и англичан, всего, я полагаю, что-то около двухсот;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95