Разбудив не без помощи проводника явно перебравшего прошлой ночью офицера, мы высыпали на привокзальную площадь города Н., бывшего, между прочим, столицей автономной республики.
Обещанную машину из штаба за нами так и не прислали, и под рассеянным взором постепенно приходящего в себя капитана мы двинулись навстречу Судьбе, рискуя свернуть шеи от обилия новых и ярких впечатлений. Необычность чувственного восприятия окружающего не померкла и после того, как мы переступили въездные ворота, выкрашенные привычной зеленой краской, потому что находившиеся в районе КПП офицеры все сплошь были не в кителях, а в рубашках, а солдаты… В совершенно незнакомых и даже чуждых нашей прежней армейской эстетике панамах, выгоревших на солнце хэбэ, с болтающимися значительно ниже пояса ремнями, новые однополчане произвели на нас ошеломляющее впечатление, разительный эффект которого лишь в малой степени смягчали напутствия, полученные в стенах родной части. Нас предупреждали, что показательная учебка и «настоящие войска» — явления малосхожие, но действительность превосходила все ожидания и усугублялась видом тощих коров, за полным отсутствием какой-либо растительности вынужденных тоскливо жевать содержимое урн.
Часа два мы провели в перекрытой маскировочной сетью курилке, дожидаясь окончания перерыва и возвращения с сиесты офицеров, которым предстояло распределить нас по частям. В итоге оказалось, что местный кадровик сегодня на службу уже не явится, и это пустяшное вроде бы обстоятельство сыграло решающую роль во всей моей последующей жизни. Вышедший для знакомства с нами майор оказался офицером политотдела армии, занимающимся военно-политическим изучением видного отсюда невооруженным глазом противника. Узнав, что за плечами у меня иняз и несколько лет работы в «Интуристе» и перебросившись со мной парой фраз на английском, он сходу состряпал рапорт о зачислении меня в распоряжение политотдела дивизии, подписал его у какого-то начальника и решил мою судьбу на ближайшие двенадцать месяцев.
«Мартский» кот
Писать я начал за много лет до того, как пошел в армию. Изведя тонны бумаги и чернил, иногда даже сам оставался доволен тем, что выходило из под моего пера. Но реальные навыки письма мне удалось получить только в армии. Точнее, в политотделе, куда был прикомандирован после окончания учебки. Именно там мне впервые пришлось написать что-то, предназначенное для прочтения не только мною самим. Что, говоря по правде, оказалось куда сложнее, чем это можно было предположить.
Меня, бравого гвардии сержанта, так и не успевшего усвоить лихую армейскую манеру представления и общения, неплохо приняли в коллективе, каждый член которого владел несколькими иностранными языками и всю жизнь занимался изучением того, что тогда было принято называть «вероятным противником». Офицеры читали абсолютно недоступные для простых смертных иностранные газеты и журналы, регулярно слушали радиостанции, передачи которых безбожно глушились, и вели какие-то формуляры и досье, пополняемые не всегда понятными записями и заметками. А еще они составляли листовки, радиограммы и программы устного вещания, которые предназначались для применения в боевых условиях, чтобы подорвать боевой дух противника, склонить его к невыполнению приказов собственного военного командования, сдаче в плен, выходу из войны.
Лишь много позже, когда мне самому доверили написать первую в жизни листовку, я убедился в том, какой чистейшей воды профанацией было занятие этих неглупых интеллигентных людей, мысли которых подвергались обязательной цензуре чиновников от политорганов. Но поначалу я даже не пытался скрыть восторг от общения с этими интеллектуалами, являвшими собой племя «белых ворон» в окружающем их параллельно-перпендикулярном примитивизме. И даже не мечтал, что когда-нибудь и мне будет доверена хотя бы теоретическая попытка написать нечто, рассчитанное на находящихся за тысячи миль людей. С тем большим трепетом я предпринял попытку написать листовку, которая, понятно, в итоге оказалась нещадно раскритикованной тем самым чиновником, в обязанности которого входило утверждение подобных документов. Прочитав представленный текст, генерал-политработник добродушно предложил мне дополнить его острой критикой заокеанских толстосумов и призывом к классовой солидарности трудящихся. И искренне вознегодовал, когда я тактично попытался высказать явному неспециалисту свои соображения.
Впрочем, все это было много позже, когда я отслужил положенные полтора года срочной службы, получил офицерское звание и был призван в кадры вооруженных сил. А тогда, только попав в новый для себя коллектив, я страшно переживал по поводу первого самостоятельного задания. Побеседовав со мной, новый начальник предложил мне подготовить материал об очередных маневрах НАТО на ТВД, определил срок сдачи текста и попрощался.
Привыкшему к повсеместной практике армейского «просиживания штанов» от звонка до звонка, мне была не совсем понятна эта ситуация. За непродолжительный период службы я успел убедиться в абсолютно дурной организации труда воинских коллективов и знал, что в ожидании очередного «мудрого указания» самодура-начальника давно сделавшие свое дело люди вынуждены часами тупо высиживать на своих рабочих местах, а тут…
— Мы работаем на конечный результат, — сказал мне один из сослуживцев, лейтенант, к которому я обратился за разъяснением. — Главное, чтобы ты своевременно и хорошо справлялся со своей работой, а где ты ее делаешь — на рабочем месте или дома — твое личное дело…
Подобная постановка вопроса находилась в прямом противоречии с обычной для армии стратегией создания видимости «тотальной занятости», однако с помощью нашего начальника оказалась вполне дееспособной. Рациональной и эффективной. Именно такой, которая, сочетая доверие и спрос, гарантировала достижение максимально высоких результатов. Через сколько-то лет, став каким-никаким начальником, я с удовольствием продолжил этот испытанный стиль работы, а тогда, получив первое задание, признаться, был слегка шокирован. Тем более, что дома, где я мог спокойно трудиться, у меня по понятной причине не было, а в политотделе мне определили вполне удобное рабочее место за письменным столом, имевшим даже запирающиеся ящики!
Как бы то ни было, я с энтузиазмом взялся за выполнение поставленного задания и убедился в его сложности. В самом деле, творить для души и писать по заданию — вещи диаметрально противоположные, и, взявшись за ручку, я очень скоро сообразил, что без навыков штабной публицистики это не так-то просто. Битый час прокорпел я над конструированием элементарных фраз, раз десять начинал свой материал заново, пока не добрался до гениального, как мне показалось, художественного сравнения, чудо как подходившего к общему тону моего повествования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Обещанную машину из штаба за нами так и не прислали, и под рассеянным взором постепенно приходящего в себя капитана мы двинулись навстречу Судьбе, рискуя свернуть шеи от обилия новых и ярких впечатлений. Необычность чувственного восприятия окружающего не померкла и после того, как мы переступили въездные ворота, выкрашенные привычной зеленой краской, потому что находившиеся в районе КПП офицеры все сплошь были не в кителях, а в рубашках, а солдаты… В совершенно незнакомых и даже чуждых нашей прежней армейской эстетике панамах, выгоревших на солнце хэбэ, с болтающимися значительно ниже пояса ремнями, новые однополчане произвели на нас ошеломляющее впечатление, разительный эффект которого лишь в малой степени смягчали напутствия, полученные в стенах родной части. Нас предупреждали, что показательная учебка и «настоящие войска» — явления малосхожие, но действительность превосходила все ожидания и усугублялась видом тощих коров, за полным отсутствием какой-либо растительности вынужденных тоскливо жевать содержимое урн.
Часа два мы провели в перекрытой маскировочной сетью курилке, дожидаясь окончания перерыва и возвращения с сиесты офицеров, которым предстояло распределить нас по частям. В итоге оказалось, что местный кадровик сегодня на службу уже не явится, и это пустяшное вроде бы обстоятельство сыграло решающую роль во всей моей последующей жизни. Вышедший для знакомства с нами майор оказался офицером политотдела армии, занимающимся военно-политическим изучением видного отсюда невооруженным глазом противника. Узнав, что за плечами у меня иняз и несколько лет работы в «Интуристе» и перебросившись со мной парой фраз на английском, он сходу состряпал рапорт о зачислении меня в распоряжение политотдела дивизии, подписал его у какого-то начальника и решил мою судьбу на ближайшие двенадцать месяцев.
«Мартский» кот
Писать я начал за много лет до того, как пошел в армию. Изведя тонны бумаги и чернил, иногда даже сам оставался доволен тем, что выходило из под моего пера. Но реальные навыки письма мне удалось получить только в армии. Точнее, в политотделе, куда был прикомандирован после окончания учебки. Именно там мне впервые пришлось написать что-то, предназначенное для прочтения не только мною самим. Что, говоря по правде, оказалось куда сложнее, чем это можно было предположить.
Меня, бравого гвардии сержанта, так и не успевшего усвоить лихую армейскую манеру представления и общения, неплохо приняли в коллективе, каждый член которого владел несколькими иностранными языками и всю жизнь занимался изучением того, что тогда было принято называть «вероятным противником». Офицеры читали абсолютно недоступные для простых смертных иностранные газеты и журналы, регулярно слушали радиостанции, передачи которых безбожно глушились, и вели какие-то формуляры и досье, пополняемые не всегда понятными записями и заметками. А еще они составляли листовки, радиограммы и программы устного вещания, которые предназначались для применения в боевых условиях, чтобы подорвать боевой дух противника, склонить его к невыполнению приказов собственного военного командования, сдаче в плен, выходу из войны.
Лишь много позже, когда мне самому доверили написать первую в жизни листовку, я убедился в том, какой чистейшей воды профанацией было занятие этих неглупых интеллигентных людей, мысли которых подвергались обязательной цензуре чиновников от политорганов. Но поначалу я даже не пытался скрыть восторг от общения с этими интеллектуалами, являвшими собой племя «белых ворон» в окружающем их параллельно-перпендикулярном примитивизме. И даже не мечтал, что когда-нибудь и мне будет доверена хотя бы теоретическая попытка написать нечто, рассчитанное на находящихся за тысячи миль людей. С тем большим трепетом я предпринял попытку написать листовку, которая, понятно, в итоге оказалась нещадно раскритикованной тем самым чиновником, в обязанности которого входило утверждение подобных документов. Прочитав представленный текст, генерал-политработник добродушно предложил мне дополнить его острой критикой заокеанских толстосумов и призывом к классовой солидарности трудящихся. И искренне вознегодовал, когда я тактично попытался высказать явному неспециалисту свои соображения.
Впрочем, все это было много позже, когда я отслужил положенные полтора года срочной службы, получил офицерское звание и был призван в кадры вооруженных сил. А тогда, только попав в новый для себя коллектив, я страшно переживал по поводу первого самостоятельного задания. Побеседовав со мной, новый начальник предложил мне подготовить материал об очередных маневрах НАТО на ТВД, определил срок сдачи текста и попрощался.
Привыкшему к повсеместной практике армейского «просиживания штанов» от звонка до звонка, мне была не совсем понятна эта ситуация. За непродолжительный период службы я успел убедиться в абсолютно дурной организации труда воинских коллективов и знал, что в ожидании очередного «мудрого указания» самодура-начальника давно сделавшие свое дело люди вынуждены часами тупо высиживать на своих рабочих местах, а тут…
— Мы работаем на конечный результат, — сказал мне один из сослуживцев, лейтенант, к которому я обратился за разъяснением. — Главное, чтобы ты своевременно и хорошо справлялся со своей работой, а где ты ее делаешь — на рабочем месте или дома — твое личное дело…
Подобная постановка вопроса находилась в прямом противоречии с обычной для армии стратегией создания видимости «тотальной занятости», однако с помощью нашего начальника оказалась вполне дееспособной. Рациональной и эффективной. Именно такой, которая, сочетая доверие и спрос, гарантировала достижение максимально высоких результатов. Через сколько-то лет, став каким-никаким начальником, я с удовольствием продолжил этот испытанный стиль работы, а тогда, получив первое задание, признаться, был слегка шокирован. Тем более, что дома, где я мог спокойно трудиться, у меня по понятной причине не было, а в политотделе мне определили вполне удобное рабочее место за письменным столом, имевшим даже запирающиеся ящики!
Как бы то ни было, я с энтузиазмом взялся за выполнение поставленного задания и убедился в его сложности. В самом деле, творить для души и писать по заданию — вещи диаметрально противоположные, и, взявшись за ручку, я очень скоро сообразил, что без навыков штабной публицистики это не так-то просто. Битый час прокорпел я над конструированием элементарных фраз, раз десять начинал свой материал заново, пока не добрался до гениального, как мне показалось, художественного сравнения, чудо как подходившего к общему тону моего повествования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35