Истины ради надо сказать, что вредным старикашкой полковник становился только тогда, когда жена устраивала ему очередную истерику или когда Родина слишком уж настойчиво требовала от него стойко переносить все тяготы и лишения военной службы. В такие моменты, затягивающиеся, как правило, на долгие месяцы, секретарь парторганизации становился абсолютно невыносимым. Особенно для окружения из числа молодых офицеров, которых по праву партийного вожака он гонял в хвост и гриву, без стеснения влезая в личную жизнь ребят и шаря в их грязном семейном белье. Единственным выходом в таких случаях становились дружеские попойки, которые устраивались по делу и без него и до которых Илья Владимирович был весьма охоч. Более того, пропустив рюмку — другую, полковник становился добрым и отзывчивым, как старая собака. Опрокинув еще пару, начинал терять контроль над своими действиями. Хлопнув чуть больше нормы, просто вырубался.
Первый из розыгрышей ребят получился спонтанно, на «обмывании» очередного воинского звания двух коллег. В тот вечер молодые офицеры изрядно помучались со звездочками, часть из которых должна была быть прикручена к погонам, вручаемым по традиции виновникам торжества, а часть, по той же традиции — извлечена их же зубами со дна граненых стаканов с водкой.
До сих пор не знаю, кто уж додумался до такого, но когда на следующее утро полковник Ульянов явился на службу, на его погонах красовалось по лишней звездочке. С четырьмя «большими» звездами наш секретарь проходил по позднего вечера — времени, столь любимого чиновниками любого ранга для проведения различных совещаний, предназначавшихся исключительно для избавления вконец измотанных мужиков от выполнения супружеских обязанностей. Короче говоря, декоративных излишеств в форме одежды полковника скорее всего так бы никто и не заметил, если бы дежурный по контрольно-пропускному пункту штаба, сонно прощаясь с Ильей Владимировичем, не выдал:
— Спокойной ночи, товарищ… старший полковник!..
Следующий розыгрыш был исполнен по заранее продуманному плану, к реализации которого привлекли Светку — машинистку управления, где служили полковник Ульянов и те самые молодые офицеры, которых партийный лидер окончательно достал. Пожалуй, это — единственный случай, когда Илье Владимировичу не дали выпить более двух-трех стопок, и домой он возвращался добрый и веселый, как никогда.
Сожалею, что меня не было рядом с полковником в тот момент, когда он вошел в прихожую собственной квартиры и, робея под суровым взглядом жены, снял с головы форменную фуражку, обнажив изрядно облысевшую голову, на мощном лбу которой красовался яркий помадный отпечаток полураскрытых женских губ. Думаю, что и остальным участникам этого розыгрыша было бы приятно оказаться в прихожей квартиры супругов Ульяновых. Особенно в тот момент, когда, взглянув на свое отражение в зеркале, обезумевший от страха секретарь первичной партийной организации судорожно полез в карман за платком и извлек из него лоскуток кружев, которым попытался стереть со лба губную помаду. Полагаю, что нам всем было бы любопытно посмотреть, на выражение лица Ильи Владимировича, когда жена выхватила из его сведенных судорогой пальцев этот лоскут ткани, оказавшийся при ближайшем рассмотрении женскими трусиками. Убежден, впрочем, что продолжения этой сцены не хотел бы видеть никто.
Должен, правда, сказать, что авторам сценария и режиссерам пришлось-таки стать свидетелями результата этого спектакля, то есть гигантского синяка, сияющего сине-багровым великолепием на том самом месте, где в предыдущем акте красовался отпечаток Светкиных губ. Не знаю, смещение ли полушарий мозга или взбалтывание внутричерепной жидкости, явившихся практическим результатом встречи изрядно облысевшей головы полковника со скалкой, но… Но после этого случая секретарь первичной партийной организации ведущего управления штаба одного из крупнейших армейских объединений Вооруженных сил не существующей ныне страны перестал доставать своих младших по званию и возрасту коллег.
Секач
Можно много рассуждать по поводу того, чего сам не видел. Но иногда увидишь такое!
В засаду на кабана польские, чешские и немецкие приятели приглашали меня не раз, да все как-то не до того было. Если честно, то не особенно я жалую охоту, хотя дичь люблю и охотничьи трофеи поглощаю с удовольствием. Да и снаряжения у меня охотничьего отродясь не было. И кабанов, наслушавшись рассказов заядлых охотников, побаиваюсь, говоря откровенно. Не очень-то хотелось бы мне встретиться где-нибудь в лесу с диким вепрем. Волосатым, с острыми клинками резцов-бивней.
Не хотелось, да встретились — это прямо про меня.
Запасный командный пункт штаба несуществующей ныне группы войск располагался в глухом сосновом лесу где-то в Центральной Европе. В отличие от основного и тылового КП, наше хозяйство никогда не оборудовалось сколько-нибудь прилично, поэтому кроме маскировочных сетей да военторговской машины, где армейские алхимики изо дня в день варили неведомое варево, подававшееся к завтраку, обеду и ужину, никаких видимых признаков цивилизации в пределах ближайших 30—40 километров не наблюдалось.
Было раннее весеннее утро, когда за неимением иной возможности удовлетворить то, что называется естественной потребностью, я начал удалятся в глубь леса, радуясь в душе рачительному отношению европейцев к собственной природе. Каждое дерево здесь отмечено не совсем ясными для непосвященного отличительными знаками и цифрами, а полоса вековых сосен сменялась полосой саженцев, аккуратно расположенных рядками на том месте, где чуть раньше были вырублены их собратья, достигшие кондиционных высоты и обхвата.
Вот по одной из таких полос, засаженных молоденькими сосенками, со стволами не толще среднестатистического указательного пальца, я и шел, отыскивая укромное местечко для упомянутого выше удовлетворения. Шел, шел да и решил присесть.
Сижу я, стало быть, и тут до моего слуха доносится странный и не совсем понятный поначалу звук. Не то плачет кто-то, не то что-то со вкусом жует.
Оглядываюсь, ничего не подозревая, ни о чем особом не думая и… Боже Праведный, шагах в двадцати от меня — вепрь! Огромный. Заросший густой щетиной по самые свои свинячьи глазки. Со свирепым оскалом и острыми клинками клыков, не умещающихся в чудовищной пасти. Худой после зимы, озлобленный!
Даже не помню, как добежал до ЗКП, как не растерял по пути разные интимные части своего туалета: фуражку, портупею, кобуру с табельным оружием. Не успел даже дух перевести после своего марафона с препятствиями, а тут прямо за военторговской машиной — еще один вепрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35