— Что это ты, по-твоему… — начал один из них, но Конан забыл, что на нем их форма. Он сделал то, что было крайне неожиданно для них и совершенно нормально и даже характерно для него: он атаковал этих двоих солдат.
Тот, кто начал говорить, более молодой, потерял половину плеча при встрече со взлетающим мечом Зафры, а второй получил удар кинжалом в живот прежде, чем успел взмахнуть своим клинком. Первый, без сомнения, остолбенев от шока, нашарил и вытащил свой собственный меч, — хотя его лицо было белым, а перерубленная рука повисла, как потрепанное алое знамя.
— Ты отважный сторожевой пес недостойного хозяина, — сказал Конан, — и это меня почти огорчает.
Он сделал обманный выпад мечом — удар, который солдат отразил своим клинком, — и взмахнул вперед левой рукой.
Кинжал переломился, ударившись о кольчугу. Конан проклял хана, который одевает своих избранных стражников в прекрасные одежды и доспехи, одновременно вооружая их оружием, непригодным даже для разрезания запеченной курицы, и сердито лягнул противника в пах. Бедняга застонал, согнулся пополам, потеряв равновесие, когда его искалеченная рука качнулась вперед, и свалился с края площадки, ударившись о плотно утоптанную землю в двадцати, или около того, футах ниже. Конан, не торопясь, вгляделся в распростертое тело. Оно не шевелилось. Киммериец повернулся, торопливо подошел к лестнице и спустился по двадцати и пяти ступенькам в эту мрачную камеру, обитель невыразимого ужаса и разложения.
Только приблизившись к обнаженной, связанной женщине, Конан обнаружил, что Испарана в подземелье не одна.
Хозяин этого продымленного, забрызганного кровью царства боли отдыхал от своих трудов, прикорнув на подстилке у задней стены. Теперь Конан увидел его в первый раз; палач Балтай был человеком такого же мощного телосложения, как и сам Конан, с такими же длинными руками и, возможно, таким же сильным, но с более заметным животом. Как и киммериец, он был вооружен и мечом, и кинжалом. Разница была в том, что его большой нож не был сломан.
— А ты здоровущий, — сказал он гортанным и в то же время странно высоким голосом, — так ведь?
Конан не подумал о том, чтобы отдать приказ волшебному мечу Зафры. Не стал он и ждать, пока хозяин камеры пыток нападет на него. Он подбросил сломанный кинжал в воздух и воткнул меч в земляной пол как раз вовремя, чтобы поймать кинжал правой рукой. Плевать ему на порезы; он взмахнул рукой назад, вперед, и рукоять и около трех дюймов неровно обломившегося клинка все еще были в воздухе, когда его ладонь опустилась на рукоять меча. Весь странный маневр длился какие-то секунды. Это был акт отчаяния; Конан не хотел тратить время, встретившись лицом к лицу с человеком такой силы, с такими длинными руками, и к тому же лучше вооруженным, чем он сам.
Он бросил кинжал не в голову Балтая, а в его грудь, предположив, что палач не сможет двигаться настолько быстро, чтобы успеть увернуться, — не с этим хорошо откормленным брюхом. Он оказался прав. К тому же палач Актера сделал неверное движение: он нырнул вниз, подставляя таким образом лицо летящему снаряду. Рукоять сломанного кинжала тяжело и с громким звуком ударила его в рот. Палач зарычал от боли и потрясения; его губа была разорвана, и один зуб сломан; из обоих глаз потекли слезы, вызванные не рыданиями, и он ослеп, пусть всего на мгновение. Этого хватило.
Меч Конана, выдернутый из земли согнутой вбок рукой, взлетел вертикально вверх и распорол брюхо Балтая от пупка до грудины. Разрез был неглубоким, но болезненным, длинным и кровоточащим. Клинок, оставляя за собой кровавый след, продолжал двигаться. Не задев лица палача, он взлетел над его головой, и Конан шагнул вперед, обращая свое движение и опуская клинок вниз. Великолепный меч Зафры рассек череп замбулийского мастера пыток.
— Слишком плохо, — пробормотал киммериец. — Было бы приятно испробовать на тебе твои собственные штучки, жирная свинья!
— Прекрати… разговаривать с покойником, — с некоторым трудом выговорила связанная женщина, пытаясь освободиться, — и разрежь на мне веревки. Я достаточно долго ждала тебя, ты, ворующий верблюдов кимрийский пес-варвар с куриными мозгами.
— Киммерийский, черт возьми, киммерийский, — отозвался Конан, разрезая веревки и восхищаясь про себя ее мужеством. Ей пришлось кое-что вытерпеть, и ничто из этого не было приятным. — У тебя довольно-таки ужасный вид, Спарана, любовь моя, — хотя я клянусь, что даже покрытая рубцами и грязью и с этим клеймом на теле ты все равно лучше выглядишь обнаженная, чем десять любых других женщин.
Она неуверенно села, морщась и растирая ободранные веревкой запястья.
— У этой толстой свиньи там, около подстилки, есть немного мяса и вина,
— сказала она. — Как мило ты разговариваешь, возлюбленный, с бедной, нежной и невинной девушкой, которую ты оставил в таверне Актеровым свиньям и псам. О-о… Конан… прости, но, по-моему, я сейчас потеряю сознание.
— У нас нет на это времени, Спарана. И вообще, это у тебя просто кровь отхлынула от головы, — как давно ты не стояла на ногах?
Он принес вино, встряхивая кувшин и улыбаясь плещущим звукам, и дал ей сделать первый долгий глоток, а потом помог ей встать на ноги, и внезапно она неистово сжала его в объятиях.
— Ох , — вырвалось у нее тут же, и она отшатнулась.
— Я понимаю твою благодарность и неумирающую любовь, Спарана, но я бы ни за что не стал обнимать человека, одетого в кольчугу.
Она подняла глаза и взглянула на него исподлобья.
— Ты действительно варварская свинья с мелкой душонкой, Конан. Ты знаешь об этом?
Его лицо напряглось. Все это ни к чему не вело; может быть, лишь слегка снимало напряжение; однако время не стояло на месте, а кроме того, ее голос начинал звучать слишком уж серьезно.
— Возможно, моя милая дама из Замбулы, но я только что убил Зафру, троих Шипов Хана и весящего несколько сот фунтов палача, чтобы прийти и вытащить тебя отсюда.
— О-о… о, Конан, — сказала она, сжимая его предплечья — липкие от чужой крови, — и опуская взгляд. — Не нужно ни с того ни с сего обращаться со мной так серьезно; ты знаешь, что я благодарна тебе и что я люблю тебя.
Он ничего не ответил, и через мгновение она взглянула на него блестящими глазами.
— Зафру?!
— Да. Его собственным мечом — вот он. Я расскажу тебе об этом как-нибудь в другой раз. Ты готова снова стать женщиной-воином, Спарана?
— Нагишом?
— У мастера пыток очаровательная, мягкая и душистая подстилка… Похоже, она состоит из одежд и других женщин, кроме тебя. Хотя я. узнал то красивое красное воздушное платье, которое было на тебе в ту ночь, когда они пришли за тобой.
— Уф… Я бы предпочла не носить то, на чем он спал… — она оглянулась вокруг. — Однако, похоже, у меня нет выбора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60