Женщины носили халаты, напоминающие большие белые мешки. Детей они таскали голышом на бедрах. Кругом было полно коз.
Сразу за деревней дорога раздваивалась. Мы взяли левей, по направлению к узкоколейке и почти сразу же пересекли ее. Дальше дорога пошла все хуже и хуже. Ее, похоже, недавно проложили бульдозером, но дожди наделали на ней массу довольно глубоких вымоин, так что грузовик еле полз. Сидеть сделалось невозможно. Ящики поменьше начали болтаться по полу с каждым ухабом. Оставалось только стоять, держась за борта, и отпихивать ящики ногами. Такое мученье продолжалось с полчаса. Кинку было хоть бы хны: он сидел в кабине с шофером.
Все это время мы двигались вниз по склону, но затем дорога выровнялась и стало чуточку легче. Я говорю «дорога», но скорее она напоминала темный тоннель в джунглях. Ветви деревьев стегали по бортам и брезентовому верху кузова, закрывая солнечный свет над головой. Гнетущие вонючие сумерки преследовали нас добрый час. Затем мы выбрались из этой чащобы и немедленно остановились.
Перед нами была обширная поляна в конце долины, а на ней та же железнодорожная ветка. В основном она была проложена в одну колею, а здесь находился разъезд, где пустые вагонетки из Матендо разъезжались с наполненными рудой из Кавайды. Кроме отрезка второй колеи тут еще были платформа, ремонтная мастерская, бетонный домик и несколько хижин, крытых пальмовыми листьями. Из-под навеса мастерской доносилось постукивание молотка. Около дома стоял джип и маленький «ситроен», выглядевший так, будто какой-то любитель смастерил его из металлолома. Рядом с джипом стоял солдат-фулани, первый, какого мне привелось увидеть.
На нем был засаленный синий тюрбан, шорты цвета хаки, болтающийся патронташ и ножны от штыка. Стоял он босиком, направив на нас ствол винтовки. Каждую его щеку пересекало три вертикальных шрама, и выглядел он чрезвычайно свирепым.
Из дома вышел белый человек в форме с офицерским значком на рубашке и заорал на солдата. На мгновение тот, казалось, растерялся и, выслушав очередную порцию брани, неохотно опустил винтовку.
Офицер был высок и тощ, с курчавой темной бородкой и масляными пятнами на брюках. Он небрежно отдал честь Кинку, что больше напоминало простой приветственный жест, и забрался в джип. Когда тот тронулся, грузовик последовал за ним.
Мы двинулись по крутому спуску, ведущему от узкоколейки. Метров через четыреста находилась еще одна поляна и еще один оскалившийся солдат со шрамами на щеках, стоявший на посту. Мы остановились в конце поляны под одним из деревьев с плоской кроной. Под деревьями, в тени, стояло несколько хижин и пара-другая складских навесов.
Гутар вынул свой офицерский значок и нацепил его на рубашку. Другие сделали то же самое.
Вынул свой значок и я. Через мгновение я стал офицером армии Республики Махинди.
Величайшее мгновение в истории! Однако никакого воодушевления я не испытывал. Мне вспомнилось одно из высказываний моего отца: «Большинство офицеров – вонючее дерьмо, пока ты не узнаешь их получше. А тогда ты убеждаешься, что одни воняют больше, чем другие».
Впервые отцовская премудрость не принесла мне утешения.
НАКОНЕЧНИК КОПЬЯ
Глава I
В течение следующих нескольких дней я узнал многое.
Во-первых, я узнал, что означает «Узи».
«Узи» – автомат, сконструированный и изготовленный в Израиле. Со сложенным металлическим прикладом его длина 45 см. С полным магазином – 25 патронов – он весит четыре килограмма. Он выпаливает 9-миллиметровые пули со скоростью 650 в минуту, если бы, конечно, удавалось менять магазины с такой быстротой. Конечно, это невозможно, но зато, если подобная забава вам по душе, он разбирается для чистки – всего двенадцать частей – и собирается ровно за три минуты. Вид у этой твари курносый, чуть сгорбленный и надменный. Мне не нравилось брать его в руки, даже когда он не был заряжен. «У солдата четыре лучших друга, – говаривал, бывало, мой отец. – Две ноги, винтовка и, если умело разыграть свои карты, ротный писарь». Сдается, я не слишком долго общался со своим «Узи», чтобы считать его за лучшего друга.
Тем не менее я сначала испытывал к нему некоторую благодарность, Он позволил мне скрыть свое полное невежество по части автоматов. Дело в том, что «Узи» – оружие послевоенного поколения. Кроме капитана Тропмена – офицера с бородкой, заместителя майора Кинка, – самого Кинка и Гутара, никто из нас до этого не видел «Узи», так что пришлось объяснять, как он действует.
Ни у кого не было пистолета или револьвера. Меня это удивило. Я вспоминал, как отец, когда ему присвоили звание офицера, всегда носил на поясе большой тяжелый револьвер в блестящей кожаной кобуре. Я сначала подумывал спросить об этом, чтобы показать, насколько я знаю армейские порядки. К счастью, первым вылез с вопросом Рейс, за что капитан Тропмен его здорово отчитал. Тропмен, как и Кинк, был родом из Эльзаса и обладал очень резкими, насмешливыми манерами. Для профессионального солдата, сказал он, пистолеты и револьверы и раньше были мало полезны, а сейчас и подавно устарели. Имея «Узи», не обязательно быть хорошим стрелком; ты убьешь противника на расстоянии до двухсот метров; если есть время прицелиться и не забудешь откинуть рамку прицела – убьешь не задумываясь. Потом он совсем разгорячился. Пистолеты и револьверы, заявил он, не для солдат, а для полицейских и воров, для киноактеров и психопатов, сомневающихся, осознанно или неосознанно, в своих мужских качествах. Все это звучало весьма поучительно.
Я узнал также, что такое хижины из магунгу.
Вот как их строят в Кунди. Мужчины нарубают ворох молодых стволов и сооружают остов с округлой крышей, вроде клетки для попугая. Потом появляются женщины – за армией эмира тянется целый обоз – и начинают покрывать остов длинными, мясистыми листьями дерева магунгу. Они укладывают листья рядами, один на другой, как черепицу, пока сооружение не примет вид улья старого образца. Есть дверь, но окон нет. По теории, листья предохраняют от дождя и в то же время не мешают хижине проветриваться. На самом же деле листья магунгу лишь частично предохраняют от дождя, а вместе с ветерком (преимущественно со стороны уборных) на хижину налетали полчища насекомых. Древесные крысы и змеи тоже уважают магунгу. Однажды на крыше уборной для европейских женщин заметили удобно расположившуюся черную мамбу. Солдат убил змею раньше, чем она успела убить кого-либо из нас, а Тропмен превратил все дело в шуточку, заявив, что подобные происшествия очень помогают против дизентерии. Лично я не нашел в этом ничего смешного. В уборной для мужчин-европейцев – отвратительном сооружении с дырами над ямой, которое я ненавидел от всей души, – крыша тоже была из листьев магунгу, и стоило большого труда постоянно смотреть вверх, пока там торчишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Сразу за деревней дорога раздваивалась. Мы взяли левей, по направлению к узкоколейке и почти сразу же пересекли ее. Дальше дорога пошла все хуже и хуже. Ее, похоже, недавно проложили бульдозером, но дожди наделали на ней массу довольно глубоких вымоин, так что грузовик еле полз. Сидеть сделалось невозможно. Ящики поменьше начали болтаться по полу с каждым ухабом. Оставалось только стоять, держась за борта, и отпихивать ящики ногами. Такое мученье продолжалось с полчаса. Кинку было хоть бы хны: он сидел в кабине с шофером.
Все это время мы двигались вниз по склону, но затем дорога выровнялась и стало чуточку легче. Я говорю «дорога», но скорее она напоминала темный тоннель в джунглях. Ветви деревьев стегали по бортам и брезентовому верху кузова, закрывая солнечный свет над головой. Гнетущие вонючие сумерки преследовали нас добрый час. Затем мы выбрались из этой чащобы и немедленно остановились.
Перед нами была обширная поляна в конце долины, а на ней та же железнодорожная ветка. В основном она была проложена в одну колею, а здесь находился разъезд, где пустые вагонетки из Матендо разъезжались с наполненными рудой из Кавайды. Кроме отрезка второй колеи тут еще были платформа, ремонтная мастерская, бетонный домик и несколько хижин, крытых пальмовыми листьями. Из-под навеса мастерской доносилось постукивание молотка. Около дома стоял джип и маленький «ситроен», выглядевший так, будто какой-то любитель смастерил его из металлолома. Рядом с джипом стоял солдат-фулани, первый, какого мне привелось увидеть.
На нем был засаленный синий тюрбан, шорты цвета хаки, болтающийся патронташ и ножны от штыка. Стоял он босиком, направив на нас ствол винтовки. Каждую его щеку пересекало три вертикальных шрама, и выглядел он чрезвычайно свирепым.
Из дома вышел белый человек в форме с офицерским значком на рубашке и заорал на солдата. На мгновение тот, казалось, растерялся и, выслушав очередную порцию брани, неохотно опустил винтовку.
Офицер был высок и тощ, с курчавой темной бородкой и масляными пятнами на брюках. Он небрежно отдал честь Кинку, что больше напоминало простой приветственный жест, и забрался в джип. Когда тот тронулся, грузовик последовал за ним.
Мы двинулись по крутому спуску, ведущему от узкоколейки. Метров через четыреста находилась еще одна поляна и еще один оскалившийся солдат со шрамами на щеках, стоявший на посту. Мы остановились в конце поляны под одним из деревьев с плоской кроной. Под деревьями, в тени, стояло несколько хижин и пара-другая складских навесов.
Гутар вынул свой офицерский значок и нацепил его на рубашку. Другие сделали то же самое.
Вынул свой значок и я. Через мгновение я стал офицером армии Республики Махинди.
Величайшее мгновение в истории! Однако никакого воодушевления я не испытывал. Мне вспомнилось одно из высказываний моего отца: «Большинство офицеров – вонючее дерьмо, пока ты не узнаешь их получше. А тогда ты убеждаешься, что одни воняют больше, чем другие».
Впервые отцовская премудрость не принесла мне утешения.
НАКОНЕЧНИК КОПЬЯ
Глава I
В течение следующих нескольких дней я узнал многое.
Во-первых, я узнал, что означает «Узи».
«Узи» – автомат, сконструированный и изготовленный в Израиле. Со сложенным металлическим прикладом его длина 45 см. С полным магазином – 25 патронов – он весит четыре килограмма. Он выпаливает 9-миллиметровые пули со скоростью 650 в минуту, если бы, конечно, удавалось менять магазины с такой быстротой. Конечно, это невозможно, но зато, если подобная забава вам по душе, он разбирается для чистки – всего двенадцать частей – и собирается ровно за три минуты. Вид у этой твари курносый, чуть сгорбленный и надменный. Мне не нравилось брать его в руки, даже когда он не был заряжен. «У солдата четыре лучших друга, – говаривал, бывало, мой отец. – Две ноги, винтовка и, если умело разыграть свои карты, ротный писарь». Сдается, я не слишком долго общался со своим «Узи», чтобы считать его за лучшего друга.
Тем не менее я сначала испытывал к нему некоторую благодарность, Он позволил мне скрыть свое полное невежество по части автоматов. Дело в том, что «Узи» – оружие послевоенного поколения. Кроме капитана Тропмена – офицера с бородкой, заместителя майора Кинка, – самого Кинка и Гутара, никто из нас до этого не видел «Узи», так что пришлось объяснять, как он действует.
Ни у кого не было пистолета или револьвера. Меня это удивило. Я вспоминал, как отец, когда ему присвоили звание офицера, всегда носил на поясе большой тяжелый револьвер в блестящей кожаной кобуре. Я сначала подумывал спросить об этом, чтобы показать, насколько я знаю армейские порядки. К счастью, первым вылез с вопросом Рейс, за что капитан Тропмен его здорово отчитал. Тропмен, как и Кинк, был родом из Эльзаса и обладал очень резкими, насмешливыми манерами. Для профессионального солдата, сказал он, пистолеты и револьверы и раньше были мало полезны, а сейчас и подавно устарели. Имея «Узи», не обязательно быть хорошим стрелком; ты убьешь противника на расстоянии до двухсот метров; если есть время прицелиться и не забудешь откинуть рамку прицела – убьешь не задумываясь. Потом он совсем разгорячился. Пистолеты и револьверы, заявил он, не для солдат, а для полицейских и воров, для киноактеров и психопатов, сомневающихся, осознанно или неосознанно, в своих мужских качествах. Все это звучало весьма поучительно.
Я узнал также, что такое хижины из магунгу.
Вот как их строят в Кунди. Мужчины нарубают ворох молодых стволов и сооружают остов с округлой крышей, вроде клетки для попугая. Потом появляются женщины – за армией эмира тянется целый обоз – и начинают покрывать остов длинными, мясистыми листьями дерева магунгу. Они укладывают листья рядами, один на другой, как черепицу, пока сооружение не примет вид улья старого образца. Есть дверь, но окон нет. По теории, листья предохраняют от дождя и в то же время не мешают хижине проветриваться. На самом же деле листья магунгу лишь частично предохраняют от дождя, а вместе с ветерком (преимущественно со стороны уборных) на хижину налетали полчища насекомых. Древесные крысы и змеи тоже уважают магунгу. Однажды на крыше уборной для европейских женщин заметили удобно расположившуюся черную мамбу. Солдат убил змею раньше, чем она успела убить кого-либо из нас, а Тропмен превратил все дело в шуточку, заявив, что подобные происшествия очень помогают против дизентерии. Лично я не нашел в этом ничего смешного. В уборной для мужчин-европейцев – отвратительном сооружении с дырами над ямой, которое я ненавидел от всей души, – крыша тоже была из листьев магунгу, и стоило большого труда постоянно смотреть вверх, пока там торчишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52