— Ещё что-нибудь сыграть?
— По-моему, достаточно, — сказал я. — Что вы скажете о музыке?
— В русских традициях. Но сейчас кое-кто считает это старомодным.
Старушка получше укуталась в шаль. Армянского в ней — нос. И ещё глаза. Чёрные, как сливы, немного навыкате.
— Автора не знаете? — подключился Жаров.
— Не могу ничего сказать, — покачала она головой. — Что-то напоминает. Вот симфония. Есть что-то от Калинникова. Теперь ведь сочиняют под Прокофьева, Шостаковича, Хачатуряна. Одну минуточку…
Асмик Вартановна вспорхнула со своего стульчика и вышла из комнаты. Наверное, за какой-нибудь книгой по музыке.
— Значит, — сказал задумчиво следователь, — если все это насочинял Домовой, — отстал товарищ от современной музыки на много лет… Одну из нотных тетрадей я, между прочим, послал на экспертизу. Определить, какой комбинат выпустил бумагу.
— Хорошо… Но почему обязательно это его рукописи?
Жаров заёрзал в кресле.
— Интуиция, — хотел отшутиться он.
— А вдруг он прятался оттого, что украл эти творения? Докажите мне, что автор этого, — я дотронулся до папки с нотами, — и укрывающийся у Митенковой одно и то же лицо. Потом будем плясать дальше.
Следователь вздохнул:
— Да, простить себе не могу, как я прошляпил Митенкову.
— Опять же чего она больше испугалась: разоблачения махинаций на заводе или чего-то другого?
— По-моему, только из-за хищения она не стала бы на себя руки накладывать…
— Опять одни предположения, Константин Сергеевич…
Он хотел мне возразить, но вернулась хозяйка. С подносом. Кофейник, три чашечки, сахарница, печенье.
— Асмик Вартановна, зачем эти хлопоты? — сказал я.
— Полноте. Не люблю спрашивать у гостей, хотят они кофе или нет. Воспитанный гость скажет нет. А невоспитанный… Ему я и сама не предложу.
— Мы не гости, — скромно сказал Жаров.
— Для меня вы прежде всего гости. Я Захара Петровича знаю бог весть сколько лет, детей его учила музыке, — мне послышалась в её голосе добродушная усмешка, — а он ни разу у меня не был…
— Не приглашали, — улыбнулся я. — Разве только в школу.
Асмик Вартановна протянула мне чашечку с кофе:
— Я же хотела ваших детей приобщить к музыке. Володя, по-моему, имел все основания стать хорошим музыкантом. Он играет? Ну, хотя бы для себя?
— По-моему, даже «Чижика» забыл.
— Жаль. Вам сколько сахару? — спросила она у Жарова.
— Три. — И, воспользовавшись тем, что хозяйка обратилась к нему, осторожно сказал: — Вы бы меня, Асмик Вартановна, взяли в ученики. Хочу освоить аккордеон по-настоящему…
— К сожалению, у нас уехал педагог по классу аккордеона. А баян? Очень близко. Вы учились?
— В армии, в художественной самодеятельности.
— Зайдите в школу, поговорим.
— А удобно? С детворой…
— Ломоносов не постыдился, — подзадорил я следователя.
— То ж Ломоносов… — протянул Жаров.
— Приходите, — ещё раз повторила хозяйка. — Что-нибудь придумаем. — Она налила себе кофе. — Захар Петрович, простите, я не совсем понимаю свою миссию…
— Нам хотелось бы установить автора, — сказал Жаров.
— Автора?
— Да.
— Значит, он неизвестен?
— Имя его неизвестно, — уклончиво ответил следователь. — Вы опытный музыкант…
— Педагог, только педагог, молодой человек.
— Можно по произведению узнать композитора?
— Конечно, в принципе…
— Даже если никогда не слышали эту вещь? — уточнил я.
— Рахманинова я бы узнала с первых нот. Скрябина, Чайковского, Моцарта, Бетховена, Берлиоза, Баха… Всех талантливых, самобытных… Пушкина ведь узнаешь сразу.
— Вы, наверное, знаете всех, — сказал Жаров.
— Что вы, что вы, — запротестовала старушка, — до сих пор ещё открываю для себя новое. Представьте, была в Каунасе. Попала на концерт Чурлениса. Это удивительная музыка! Какой композитор!
— А эти произведения вам ничего не подсказывают? — кивнул я на ноты, лежащие на пианино.
— Впервые встречаюсь с этим композитором.
— Но хотя бы можно предположить, когда они сочинены?
— Я не музыковед. Боюсь ввести вас в заблуждение. Но мне кажется, что это сочинено не в наши дни. Сейчас мода на другую гармонию. Я понимаю, все усложняется. Но мне милее Бородин и Даргомыжский, Рахманинов и Танеев, Глазунов и Скрябин… Этот композитор сочинял в их традициях. Может быть, он учился у них. Или у их последователей. Молодые нередко копируют своих учителей. Первая симфония Бетховена близка венской школе — Гайдн, Моцарт…
От Бурназовой мы ушла не скоро. Она буквально заставила нас выслушать лекцию о классической музыке, сопровождая свой рассказ игрой на пианино.
Через несколько дней после посещения больницы Межерицкого Жаров снова пришёл поговорить о Домовом.
— Помня о том, — начал следователь, — что вы, знакомясь с материалами обыска у Митенковой, обратили внимание на отсутствие каких-либо документов о её брате, я назначил экспертизу семейных фотографий и портрета Домового… Не сходится. Не брат.
— А отец?
— И не отец.
— Эксперты утверждают это категорически?
— Абсолютно. Как ни изменяется внешний облик, есть приметы, которые остаются совершенно такими же. Расстояние между зрачками, линия носа и прочее… Тут все ясно.
— А красавец «люби меня, как я тебя»?
Константин Сергеевич замялся:
— Эту я даже не давал на экспертизу…
— Почему?
— Как вам сказать… Чуть, понимаете ли, не оконфузился. Уже написал постановление. Потом думаю, надо ещё раз выяснить у старых фотографов… Оказывается, такие снимки до войны были чуть ли не у каждой девчонки в Зорянске. Какой-то иностранный киноартист тридцатых годов. Вот и настряпали в том самом фотоателье No 4 их несколько тысяч. Бизнес… Раскупали, как сейчас Магомаева или Соломина…
Я рассмеялся:
— Выходит, девушки во все времена одинаковы…
— Наверное. — Константин Сергеевич на эту тему распространяться не стал. — В общем, подпольный жилец Митенковой не является ни её братом, ни её отцом. Это доказано. Кто же он?
— Он может быть кем угодно: дезертиром, рецидивистом, даже злостным неплательщиком алиментов… А у вас должны быть факты и улики только для одного. Понимаете, одного и исключающего все другие.
— Понимаю, — кивнул Жаров. — Вот для этого я сначала и хочу исчерпать версию, что Домовой — автор нот. — Следователь улыбнулся. — Будет и мне спокойнее, и всем…
— Спокойнее, беспокойнее… Истина безучастна к настроению. Она или есть, или её нет… Ну ладно, у вас есть предположения?
— Есть. Я звонил даже к Межерицкому, консультировался… Что, если Домовому показать эти произведения? Может быть, посадить за пианино… Если он автор, если он их создал, вдруг вспомнит и прояснится у него здесь? — Жаров очертил пальцем круг на своём лбу. — Давайте попробуем, а? Проведём эксперимент.
— Любопытно. Я ничего не имею против.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88