Она засмеялась и говорит: «Попробуй». Ну, я и попробовал: полоснул себя ножом в грудь… Могу шрам показать.
— На нем не написано, когда, кто и при каких обстоятельствах вас ранил.
— Не верите и не надо! Только я своё отсидел. Живу теперь честно, работаю… Придраться не к чему, так вы старое дело пришиваете?
— Куда же все-таки уехала Клинова? — настаивал я.
— Я вам сто первый раз повторяю: не знаю…
Но я был доволен: по моему убеждению, круг, так сказать, почти замкнулся. Во-первых, Клинов опознал волосы дочери, во-вторых, Ерыгин был знаком с ней и постоянно грозил убить, что подтверждалось показаниями Бакуновой, Архиповой и Пулгерова. И в-третьих, человеческая кровь на френче, отобранном у Жоры Тарзана через две недели после исчезновения Маргариты. Все это приводило к единственному выводу — Маргариту Клинову убил Ерыгин.
Правда, сразу же после обнаружения скелета я послал в Москву череп на исследование известному антропологу профессору Герасимову с просьбой восстановить черты лица убитой. Однако ответ из Москвы задерживался, а время шло. Ерыгин оставался на свободе. Где гарантия, что он не скроется? А если сбежит, сам себе не прощу, да и начальство по голове не погладит. И я принял решение: срочно предъявить Ерыгину обвинение в совершении умышленного убийства, а затем сразу воспользоваться предоставленным следователю правом применить в отношении обвиняемого меру пресечения. И конечно же, не подписку о невыезде, а заключение под стражу. Но если подписку о невыезде я как следователь мог избрать самостоятельно, то с арестом дело обстояло сложнее: по закону требовалась санкция прокурора. А Николай Варламович Хохлов, прокурор нашего района, как об этом хорошо знали работники милиции и прокуратуры, обычно не спешил давать такую санкцию. От тщательно изучал дело, анализировал вместе со следователем все доводы «за» и «против» ареста, а затем обязательно самолично допрашивал обвиняемого…
На этот раз я был уверен, что прокурор согласится взять Ерыгина под стражу. Во-первых, обвиняется он в тяжком преступлении, во-вторых, в прошлом дважды судим, да и сейчас характеризуется не лучшим образом, а в-третьих, мне казалось, что доказательств, уличающих его, собрано вполне достаточно. Но, увы…
По мере того как Хохлов листал дело, лицо его хмурилось все больше и больше.
«Неужели ему не ясно? Или просто перестраховывается? — думал я, не спуская взгляда с прокурора. — Ну и ну! Ожидал поздравлений с успешным раскрытием такого необычного дела, а тут…»
Не успел я закончить свою мысль, как Николай Варламович, перевернув последний лист дела, поднял на меня глаза и в упор спросил:
— А вы уверены, что скелет принадлежит Маргарите Клиновой?
— Да, конечно, — ответил я и в подтверждение сослался на показания отца погибшей, на волосы, которые он опознал, на свидетелей.
Прокурор слушал внимательно, потом перечитывал какие-то протоколы допросов, снова задавал мне вопросы, по характеру которых нетрудно было догадаться, что он не разделяет моего оптимизма.
Хохлов считал, что само местопребывание трупа кажется подозрительным. Зачем надо было Ерыгину выбирать для убийства такой отдалённый район (они с Клиновой жили на другом конце города), да ещё прятать тело на чердаке многолюдного дома. Я в свою очередь как раз это обстоятельство пытался повернуть в сторону своих выводов. Ещё я напирал на личность Ерыгина: все-таки имеет две судимости. На это Хохлов возразил, что, мол, Жора был вором, а не убийцей, и, судя по всему, действительно любил Маргариту Клинову, а поэтому не мог так просто решиться на убийство.
Вышел я от прокурора совершенно подавленный. Разумеется; ни о каком аресте Ерыгина не могло быть и речи.
На следующий день, как только я пришёл на работу, ко мне заглянула секретарь прокуратуры.
— Захар Петрович, вам пакет из Москвы.
Волнуясь, я стал искать, чем бы вскрыть толстый пакет, и, ничего не найдя, оторвал край рукой.
Лицо Клиновой я знал наизусть — в деле было несколько её прижизненных фотографий. Не стану описывать то состояние, в котором я взял фотографию рисунка головы, присланного профессором Герасимовым, одно замечу: руки мои дрожали.
И что же вы думаете: вместо худощавого продолговатого лица Маргариты на меня глянула широкоскулая девушка с монгольскими глазами…
Позже, анализируя, почему я уверовал в то, что убийцей является Ерыгин, я понял: все началось с разговора со стариком Клиновым, когда он упомянул Жору Тарзана. Крепко ухватился за первую удобную версию. А дальше — как снежный ком. На допросе Бакуновой я, выходит, не столько старался выяснить обстоятельства дела, сколько сам толкал её (конечно, непроизвольно) к тому, чтобы она помогла мне обосновать мою версию. То же было и с Архиповой, и с Пулгеровым.
Идти объясняться с Хохловым было для меня мучительно. Кому приятно признаваться в собственном заблуждении. Я ждал разноса, но прокурор выслушал меня спокойно.
— Ну что же, Захар Петрович, — сказал он, — хорошо, что все понял сам… А ведь дело действительно сложное. Тут можно и ошибиться…
Я облегчённо вздохнул и, желая как-то закрепить позицию Николая Варламовича в сложившейся ситуации, в знак согласия с ним закивал головой, бормоча что-то нечленораздельное: «Да… Мы… Я… Конечно…»
Но в это время прокурор встал, подошёл ко мне вплотную, положил руку мне на плечо и, значительно глядя мне прямо в глаза, сказал то, что я не дал ему договорить:
— Понимаешь, можно ошибиться. Мы ведь люди… Но не должно! Не имеем мы права ошибаться, когда речь идёт об аресте… Знаешь, человек сам по себе крепкий, а вот судьба у него хрупкая. Сломать её нетрудно, особенно тому, у кого власть… А у нас с тобой не просто власть, а большая…
С того разговора прошло вот уже скоро тридцать лет, а я не могу забыть его. И не хочу. Вспоминаю о нем каждый раз, когда приходится решать один из труднейших вопросов — о взятии под стражу. Теперь-то я отлично понимаю, что Николай Варламович Хохлов не был перестраховщиком…
В тот день мы с прокурором просидели часа два, не меньше. Прикидывали, как и что по этому делу предпринимать дальше. Даже вместе составили план следственных действий. А когда я выходил от него, услышал возмущённый голос.
— Сколько же можно ждать? — обращался к секретарю старичок, которого я сразу узнал.
Увидев меня, старичок бросился ко мне, схватил за руку:
— Что же это получается, Захар Петрович? Я первым нашёл скелет, а вы меня совсем забыли! Всего один раз допросили и больше не вызываете…
Я пригласил Дятлова (а это был он) к себе в кабинет. Мне уже было известно, что все жильцы дома называют Дятлова не иначе, как Шерлоком Холмсом за его пристрастие к расследованию замысловатых и запутанных домашних историй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— На нем не написано, когда, кто и при каких обстоятельствах вас ранил.
— Не верите и не надо! Только я своё отсидел. Живу теперь честно, работаю… Придраться не к чему, так вы старое дело пришиваете?
— Куда же все-таки уехала Клинова? — настаивал я.
— Я вам сто первый раз повторяю: не знаю…
Но я был доволен: по моему убеждению, круг, так сказать, почти замкнулся. Во-первых, Клинов опознал волосы дочери, во-вторых, Ерыгин был знаком с ней и постоянно грозил убить, что подтверждалось показаниями Бакуновой, Архиповой и Пулгерова. И в-третьих, человеческая кровь на френче, отобранном у Жоры Тарзана через две недели после исчезновения Маргариты. Все это приводило к единственному выводу — Маргариту Клинову убил Ерыгин.
Правда, сразу же после обнаружения скелета я послал в Москву череп на исследование известному антропологу профессору Герасимову с просьбой восстановить черты лица убитой. Однако ответ из Москвы задерживался, а время шло. Ерыгин оставался на свободе. Где гарантия, что он не скроется? А если сбежит, сам себе не прощу, да и начальство по голове не погладит. И я принял решение: срочно предъявить Ерыгину обвинение в совершении умышленного убийства, а затем сразу воспользоваться предоставленным следователю правом применить в отношении обвиняемого меру пресечения. И конечно же, не подписку о невыезде, а заключение под стражу. Но если подписку о невыезде я как следователь мог избрать самостоятельно, то с арестом дело обстояло сложнее: по закону требовалась санкция прокурора. А Николай Варламович Хохлов, прокурор нашего района, как об этом хорошо знали работники милиции и прокуратуры, обычно не спешил давать такую санкцию. От тщательно изучал дело, анализировал вместе со следователем все доводы «за» и «против» ареста, а затем обязательно самолично допрашивал обвиняемого…
На этот раз я был уверен, что прокурор согласится взять Ерыгина под стражу. Во-первых, обвиняется он в тяжком преступлении, во-вторых, в прошлом дважды судим, да и сейчас характеризуется не лучшим образом, а в-третьих, мне казалось, что доказательств, уличающих его, собрано вполне достаточно. Но, увы…
По мере того как Хохлов листал дело, лицо его хмурилось все больше и больше.
«Неужели ему не ясно? Или просто перестраховывается? — думал я, не спуская взгляда с прокурора. — Ну и ну! Ожидал поздравлений с успешным раскрытием такого необычного дела, а тут…»
Не успел я закончить свою мысль, как Николай Варламович, перевернув последний лист дела, поднял на меня глаза и в упор спросил:
— А вы уверены, что скелет принадлежит Маргарите Клиновой?
— Да, конечно, — ответил я и в подтверждение сослался на показания отца погибшей, на волосы, которые он опознал, на свидетелей.
Прокурор слушал внимательно, потом перечитывал какие-то протоколы допросов, снова задавал мне вопросы, по характеру которых нетрудно было догадаться, что он не разделяет моего оптимизма.
Хохлов считал, что само местопребывание трупа кажется подозрительным. Зачем надо было Ерыгину выбирать для убийства такой отдалённый район (они с Клиновой жили на другом конце города), да ещё прятать тело на чердаке многолюдного дома. Я в свою очередь как раз это обстоятельство пытался повернуть в сторону своих выводов. Ещё я напирал на личность Ерыгина: все-таки имеет две судимости. На это Хохлов возразил, что, мол, Жора был вором, а не убийцей, и, судя по всему, действительно любил Маргариту Клинову, а поэтому не мог так просто решиться на убийство.
Вышел я от прокурора совершенно подавленный. Разумеется; ни о каком аресте Ерыгина не могло быть и речи.
На следующий день, как только я пришёл на работу, ко мне заглянула секретарь прокуратуры.
— Захар Петрович, вам пакет из Москвы.
Волнуясь, я стал искать, чем бы вскрыть толстый пакет, и, ничего не найдя, оторвал край рукой.
Лицо Клиновой я знал наизусть — в деле было несколько её прижизненных фотографий. Не стану описывать то состояние, в котором я взял фотографию рисунка головы, присланного профессором Герасимовым, одно замечу: руки мои дрожали.
И что же вы думаете: вместо худощавого продолговатого лица Маргариты на меня глянула широкоскулая девушка с монгольскими глазами…
Позже, анализируя, почему я уверовал в то, что убийцей является Ерыгин, я понял: все началось с разговора со стариком Клиновым, когда он упомянул Жору Тарзана. Крепко ухватился за первую удобную версию. А дальше — как снежный ком. На допросе Бакуновой я, выходит, не столько старался выяснить обстоятельства дела, сколько сам толкал её (конечно, непроизвольно) к тому, чтобы она помогла мне обосновать мою версию. То же было и с Архиповой, и с Пулгеровым.
Идти объясняться с Хохловым было для меня мучительно. Кому приятно признаваться в собственном заблуждении. Я ждал разноса, но прокурор выслушал меня спокойно.
— Ну что же, Захар Петрович, — сказал он, — хорошо, что все понял сам… А ведь дело действительно сложное. Тут можно и ошибиться…
Я облегчённо вздохнул и, желая как-то закрепить позицию Николая Варламовича в сложившейся ситуации, в знак согласия с ним закивал головой, бормоча что-то нечленораздельное: «Да… Мы… Я… Конечно…»
Но в это время прокурор встал, подошёл ко мне вплотную, положил руку мне на плечо и, значительно глядя мне прямо в глаза, сказал то, что я не дал ему договорить:
— Понимаешь, можно ошибиться. Мы ведь люди… Но не должно! Не имеем мы права ошибаться, когда речь идёт об аресте… Знаешь, человек сам по себе крепкий, а вот судьба у него хрупкая. Сломать её нетрудно, особенно тому, у кого власть… А у нас с тобой не просто власть, а большая…
С того разговора прошло вот уже скоро тридцать лет, а я не могу забыть его. И не хочу. Вспоминаю о нем каждый раз, когда приходится решать один из труднейших вопросов — о взятии под стражу. Теперь-то я отлично понимаю, что Николай Варламович Хохлов не был перестраховщиком…
В тот день мы с прокурором просидели часа два, не меньше. Прикидывали, как и что по этому делу предпринимать дальше. Даже вместе составили план следственных действий. А когда я выходил от него, услышал возмущённый голос.
— Сколько же можно ждать? — обращался к секретарю старичок, которого я сразу узнал.
Увидев меня, старичок бросился ко мне, схватил за руку:
— Что же это получается, Захар Петрович? Я первым нашёл скелет, а вы меня совсем забыли! Всего один раз допросили и больше не вызываете…
Я пригласил Дятлова (а это был он) к себе в кабинет. Мне уже было известно, что все жильцы дома называют Дятлова не иначе, как Шерлоком Холмсом за его пристрастие к расследованию замысловатых и запутанных домашних историй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88