Родитель мой, как ни пытался сохранить достоинство и независимость, терялся в столице, бросал на меня виноватые взгляды. Ехать в Бабушкин, в мою квартиру, для него целая проблема. Я ему объяснял, на какой станции метро выйти, каким автобусом добираться дальше. Он кивал и не очень уверенно приговаривал:
— Не потеряюсь. Язык, чай, до Киева доведёт. Не пропаду.
Что-то шевельнулось у меня в душе. Бедный мой батя, один в большом городе, полуслепой…
Я остановил такси. И когда мы уселись рядом в его мягкое, тёплое нутро, я понял, как соскучился но своим. Что-то затеплилось в душе, и даже не надо было слов, а вот так, молча, ехать вместе по Москве.
Полтора часа! Что они могли значить в моей суматошной жизни? Зато мой славный старик увезёт в Скопин приятное впечатление от посещения сына. И долго будет вспоминать, как я возил его по всей Москве на такси.
К дому Палий я подъехал в ранние зимние сумерки.
Послевоенное солидное строение с широкими лестничными площадками, массивными дверями. Открыла мне сама Ирина Давыдовна. И я сразу отметил про себя, что выглядит она моложе своих лет.
Палий предложила расположиться в большой комнате.
С мебелью, от которой веяло фундаментальностью и солидностью начала века. На письменном столе, по размерам не уступающему бильярдному, стоял портрет в рамке. Очень энергичное лицо, с живыми глазами, мохнатыми бровями.
Ещё от участкового инспектора я узнал, что квартира эта принадлежала раньше крупному врачу, профессору.
Ирина Давыдовна вышла за него замуж лет семь назад и полтора года как овдовела. Профессор был значительно старше неё.
Уж не его ли фотография? Скорее всего.
— Чем обязана? — спросила Ирина Давыдовна, закуривая сигарету в длинном инкрустированном мундштуке.
Прямо турецкий чубук… — Никогда не думала, что моя мирная персона может интересовать прокуратуру.
У Палий был приятный голос. Несколько хрипловатый.
Наверное, от курения. Курила она беспрерывно. Одну сигарету за одной…
— Вам известен человек по имени Валерии Залесскии?
У хозяйки квартиры на миг промелькнуло на лице растерянное, виноватое выражение. Словно её застали врасплох за нечестным занятием. Но только на секунду.
— Да, знаком, — протянула Палий и скрылась в клубе дыма.
— Где вы с ним познакомились?
— В Одессе. На пляже. В прошлом году.
— Кто вас познакомил?
— Скорее что… Тёмные очки. Я нечаянно наступила на своп тёмные очки, муж из Италии привёз, — она кивнула на портрет. — Вещь не очень дорогая, но такие фильтры не найдёшь. Потом, память… — она снова бросила взгляд на фотографию профессора. — Валерий взялся быстро починить… Обыкновенное человеческой знакомство…
За дверью послышались шаркающие старческие шаги.
Замерли. Ирина Давыдовна резко встала:
— Простите, одну минуточку. — Она вышла из комнаты скорым шагом, плотно прикрыв за собой дверь. Но и через них был слышен раздражённый шёпот Палий.
Вернулась она быстро. Снова схватилась за мундштук.
— До чего же любопытны бывают старые люди… — покачала она головой.
Мне сообщали, что с Ириной Давыдовной проживала свекровь. Старушка пережила сына…
— Ирина Давыдовна, когда Валерий приехал к вам?
— Почему ко мне? — она посмотрела мне прямо в глаза.
— Он жил в этой квартире…
— У меня ещё три комнаты. — Она пожала плечами. — Человеку негде было остановиться.
Я представил себе ситуацию: мать умершего учёного, врача, сравнительно молодая вдова и се ещё более молодой ухажёр. И все это происходит в квартире профессора. Да, смелая женщина эта Ирина Давыдовна.
Мне не хотелось лезть в этот клубок страстей — а страсти, наверное, были немалые, — но все-таки пришлось. Ничего не поделаешь.
— Вы не скажете, на какие деньги жил Валерий? Он ведь не работал…
— Так он же писатель! — удивилась она.
— Из чего вы это заключили?
— У него вырезки из газет, вообще читал свои стихи… — она посмотрела на меня с замешательством.
Неужели у балерины на пенсии только теперь мелькнула мысль, что Валерий Залесскии больше мечтал о литературной карьере, чем имел какие-то достижения па этом поприще? Три-четыре стихотворения, опубликованных в вечерней газете, несколько статеек. Вот и весь писатель.
— Мы даже были с ним как-то в Доме литераторов, — сказала она. — Там сидели известные поэты…
— За одним с вами столом?
— Конечно. Валерий меня познакомил с одним. Печатается в «Юности».
— И все-таки вы не ответили на мои вопрос. Деньги у него водились?
— Были, конечно.
— Много?
— Не знаю. Гостей как-то не принято об этом спрашивать.
Итак, Палий хотела меня убедить, что Залесский жил в её доме только как посторонний. Почти полгода. Многова
— Сколько он жил в вашей квартире?
— Я уже не помню, — нехотя ответила она.
— День, два? Может, месяц или больше того?
— Ну, что-то больше трех месяцев…
— И ночевал только здесь?
Ирина Давыдовна состроила стыдливую гримаску:
— Мне кажется, задавать подобные вопросы не очень тактично.
— Понимаете, Ирина Давыдовна, мы — вроде врачей.
Только болезни, которыми мы занимаемся, социальные…
— В таком случае вы ошиблись адресом, — сказала она улыбнувшись.
— Речь идёт не о вас. Об одной трагической истории… — Гжвшая балерина посмотрела на меня с испугом. — В неё попал и ваш знакомый.
Я замолчал. Ждал вопроса. И он последовал,
— Он… Залесский жив? — тихо спросила Палий.
— Здоров и невредим.
Она задумалась.
— А вы любите поэзию?
— Что? — не поняла Ирина Дааыдовна. — До нашего знакомства не очень. Но Валерий так умел говорить, читать из любимых поэтов…
— Кого?
— Вознесенского, Евтушенко… — Она зажмурила глаза, силясь вспомнить ещё фамилии. — Он, в общем, знал бездну отрывков. — Палии вздохнула. — Эрудит.
— Долго вы общались в Одессе?
— Дней пять. — Ирина Давыдовна грустно улыбнулась.
Наверное, воспоминаниям.
— Он вас знакомил со своими приятелями, друзьями?
— Что вы! В Одессе он тосковал. Она ему не нравилась.
Тянуло в столицу, поближе к самому Олимпу, как он выражался. Мы вместе загорали, ходили в кафе, ресторан…
Интересно, кто платил?
— Никого с ним рядом не видели?
— Совершенно. А потом я уехала. Он стал писать. Почти каждую неделю. Ко дню рождения я получила от него телеграмму в стихах. Целую поэму. Правда, трогательно? Ведь женщина всегда чувствует наверняка, что испытывает к ней мужчина. — Она улыбнулась уголком губ. — Он был влюблён. Искренне, вдохновенно… Вы, наверное, не знаете, есть такое выражение в музыке — форте, приподнято, восторженно…
— Фортиссимо, — спокойно сказал я.
— О, значит, вы меня понимаете… Прекрасно понимаете, что только такое вдохновенное чувство может тронуть.
— Он писал, рассказывал о своей прежней жизни?
— Да, конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Не потеряюсь. Язык, чай, до Киева доведёт. Не пропаду.
Что-то шевельнулось у меня в душе. Бедный мой батя, один в большом городе, полуслепой…
Я остановил такси. И когда мы уселись рядом в его мягкое, тёплое нутро, я понял, как соскучился но своим. Что-то затеплилось в душе, и даже не надо было слов, а вот так, молча, ехать вместе по Москве.
Полтора часа! Что они могли значить в моей суматошной жизни? Зато мой славный старик увезёт в Скопин приятное впечатление от посещения сына. И долго будет вспоминать, как я возил его по всей Москве на такси.
К дому Палий я подъехал в ранние зимние сумерки.
Послевоенное солидное строение с широкими лестничными площадками, массивными дверями. Открыла мне сама Ирина Давыдовна. И я сразу отметил про себя, что выглядит она моложе своих лет.
Палий предложила расположиться в большой комнате.
С мебелью, от которой веяло фундаментальностью и солидностью начала века. На письменном столе, по размерам не уступающему бильярдному, стоял портрет в рамке. Очень энергичное лицо, с живыми глазами, мохнатыми бровями.
Ещё от участкового инспектора я узнал, что квартира эта принадлежала раньше крупному врачу, профессору.
Ирина Давыдовна вышла за него замуж лет семь назад и полтора года как овдовела. Профессор был значительно старше неё.
Уж не его ли фотография? Скорее всего.
— Чем обязана? — спросила Ирина Давыдовна, закуривая сигарету в длинном инкрустированном мундштуке.
Прямо турецкий чубук… — Никогда не думала, что моя мирная персона может интересовать прокуратуру.
У Палий был приятный голос. Несколько хрипловатый.
Наверное, от курения. Курила она беспрерывно. Одну сигарету за одной…
— Вам известен человек по имени Валерии Залесскии?
У хозяйки квартиры на миг промелькнуло на лице растерянное, виноватое выражение. Словно её застали врасплох за нечестным занятием. Но только на секунду.
— Да, знаком, — протянула Палий и скрылась в клубе дыма.
— Где вы с ним познакомились?
— В Одессе. На пляже. В прошлом году.
— Кто вас познакомил?
— Скорее что… Тёмные очки. Я нечаянно наступила на своп тёмные очки, муж из Италии привёз, — она кивнула на портрет. — Вещь не очень дорогая, но такие фильтры не найдёшь. Потом, память… — она снова бросила взгляд на фотографию профессора. — Валерий взялся быстро починить… Обыкновенное человеческой знакомство…
За дверью послышались шаркающие старческие шаги.
Замерли. Ирина Давыдовна резко встала:
— Простите, одну минуточку. — Она вышла из комнаты скорым шагом, плотно прикрыв за собой дверь. Но и через них был слышен раздражённый шёпот Палий.
Вернулась она быстро. Снова схватилась за мундштук.
— До чего же любопытны бывают старые люди… — покачала она головой.
Мне сообщали, что с Ириной Давыдовной проживала свекровь. Старушка пережила сына…
— Ирина Давыдовна, когда Валерий приехал к вам?
— Почему ко мне? — она посмотрела мне прямо в глаза.
— Он жил в этой квартире…
— У меня ещё три комнаты. — Она пожала плечами. — Человеку негде было остановиться.
Я представил себе ситуацию: мать умершего учёного, врача, сравнительно молодая вдова и се ещё более молодой ухажёр. И все это происходит в квартире профессора. Да, смелая женщина эта Ирина Давыдовна.
Мне не хотелось лезть в этот клубок страстей — а страсти, наверное, были немалые, — но все-таки пришлось. Ничего не поделаешь.
— Вы не скажете, на какие деньги жил Валерий? Он ведь не работал…
— Так он же писатель! — удивилась она.
— Из чего вы это заключили?
— У него вырезки из газет, вообще читал свои стихи… — она посмотрела на меня с замешательством.
Неужели у балерины на пенсии только теперь мелькнула мысль, что Валерий Залесскии больше мечтал о литературной карьере, чем имел какие-то достижения па этом поприще? Три-четыре стихотворения, опубликованных в вечерней газете, несколько статеек. Вот и весь писатель.
— Мы даже были с ним как-то в Доме литераторов, — сказала она. — Там сидели известные поэты…
— За одним с вами столом?
— Конечно. Валерий меня познакомил с одним. Печатается в «Юности».
— И все-таки вы не ответили на мои вопрос. Деньги у него водились?
— Были, конечно.
— Много?
— Не знаю. Гостей как-то не принято об этом спрашивать.
Итак, Палий хотела меня убедить, что Залесский жил в её доме только как посторонний. Почти полгода. Многова
— Сколько он жил в вашей квартире?
— Я уже не помню, — нехотя ответила она.
— День, два? Может, месяц или больше того?
— Ну, что-то больше трех месяцев…
— И ночевал только здесь?
Ирина Давыдовна состроила стыдливую гримаску:
— Мне кажется, задавать подобные вопросы не очень тактично.
— Понимаете, Ирина Давыдовна, мы — вроде врачей.
Только болезни, которыми мы занимаемся, социальные…
— В таком случае вы ошиблись адресом, — сказала она улыбнувшись.
— Речь идёт не о вас. Об одной трагической истории… — Гжвшая балерина посмотрела на меня с испугом. — В неё попал и ваш знакомый.
Я замолчал. Ждал вопроса. И он последовал,
— Он… Залесский жив? — тихо спросила Палий.
— Здоров и невредим.
Она задумалась.
— А вы любите поэзию?
— Что? — не поняла Ирина Дааыдовна. — До нашего знакомства не очень. Но Валерий так умел говорить, читать из любимых поэтов…
— Кого?
— Вознесенского, Евтушенко… — Она зажмурила глаза, силясь вспомнить ещё фамилии. — Он, в общем, знал бездну отрывков. — Палии вздохнула. — Эрудит.
— Долго вы общались в Одессе?
— Дней пять. — Ирина Давыдовна грустно улыбнулась.
Наверное, воспоминаниям.
— Он вас знакомил со своими приятелями, друзьями?
— Что вы! В Одессе он тосковал. Она ему не нравилась.
Тянуло в столицу, поближе к самому Олимпу, как он выражался. Мы вместе загорали, ходили в кафе, ресторан…
Интересно, кто платил?
— Никого с ним рядом не видели?
— Совершенно. А потом я уехала. Он стал писать. Почти каждую неделю. Ко дню рождения я получила от него телеграмму в стихах. Целую поэму. Правда, трогательно? Ведь женщина всегда чувствует наверняка, что испытывает к ней мужчина. — Она улыбнулась уголком губ. — Он был влюблён. Искренне, вдохновенно… Вы, наверное, не знаете, есть такое выражение в музыке — форте, приподнято, восторженно…
— Фортиссимо, — спокойно сказал я.
— О, значит, вы меня понимаете… Прекрасно понимаете, что только такое вдохновенное чувство может тронуть.
— Он писал, рассказывал о своей прежней жизни?
— Да, конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80