* * *
Было решено, что в Вашингтон поедет дядюшка Отто. Я для этой роли не годился. Я был адвокат. Я слишком много знал. Он же был просто гениальным изобретателем, и от него не требовалось, чтобы он в чем-либо разбирался. К тому же никому и в голову не пришло бы заподозрить доктора Отто Шеммельмайера в каких-либо нечестных проделках.
Мы целую неделю сочиняли подходящую версию. Я даже купил для этой цели в букинистической лавке книгу, старинную книгу о штате Джорджия времен гражданской войны. Дядюшка должен был прихватить ее с собой и сказать, что нашел этот кусок пергамента в книге – письмо континентальному конгрессу от штата Джорджия.
Дядюшка лишь пожал плечами и поднес пергамент к горелке Бунзена.
Его, физика, мало интересовала история и ее реликвии. Но тут он услышал специфический запах тлеющего пергамента. Он сбил пламя, и в руках у него остался лишь кусок, где стояли три подписи. Он посмотрел на пергамент, и имя Баттена Гвиннетта вернуло его к действительности.
Он выучил наизусть все, что должен был говорить. Я предложил поджечь края пергамента так, чтобы чуть-чуть пострадала подпись сенатора Уолтона.
– Для большей правдоподобности, – пояснил я. – Конечно, подпись, где не все буквы видны, теряет свою ценность, но у нас здесь целых три подписи.
В душу дядюшки Отто закралось сомнение.
– А если они сравнивайт эти подписи с теми, что на Декларации, если они замечайт, что они как две капля похожи? Они подозревайт подделку, а?
– Конечно. Но что они смогут сделать? Пергамент подлинный, чернила тоже и подписи тоже. Им придется согласиться с этим. Что бы они ни подозревали, доказать им ничего не удастся. Я надеюсь, что они подымут шум вокруг всего этого. Им, конечно, и в голову не придет, что вы достали этот кусок из времени. А реклама лишь поднимет цену нашего пергамента.
Последняя фраза ободрила дядюшку Отто.
На следующий день он поездом отбыл в Вашингтон, мечтая о своих флейтах – длинных и коротких, флейтах-басах и флейтах-тремоло, флейтах-гигантах и микрофлейтах, флейтах для музыкантов-одиночек и для мощных оркестров. О целом мире флейт, играющих по одному только велению человеческого разума.
– Помни, – были его последние слова, – у меня нет денег починить мой машин. У нас не должно быть осечка.
– Осечки не может быть, дядюшка Отто, – заверил я его.
Не может? Ха! Ха!
* * *
Он вернулся через неделю. Я звонил ему в Вашингтон ежедневно, и каждый раз он мне отвечал, что «они исследуют».
Исследуют!
А разве вы бы не сделали этого? Но что это им даст?
Я встречал его на вокзале. Лицо его ничего не выражало. Я не посмел ни о чем спросить его на людной платформе. Хотелось только задать вопрос: «Да или нет?» – но я решил, пусть лучше он сам расскажет.
Я привез его в свою контору. Я предложил ему сигару и виски. Свои руки я спрятал под стол, но толку от этого было мало – стол заходил ходуном, поэтому я сунул их в карманы, продолжая уже мелко дрожать всем телом.
Он сказал.
– Они исследовали.
– Конечно! Я же вас предупреждал, что они это сделают. Ха-ха-ха! Ха-ха?
Дядюшка медленно затянулся сигарой. Затем сказал:
– Этот тип из Бюро документов пришел ко мне и говорил: «Профессор Шеммельмайер, – говорил он, – вы есть жертва хитрый обман». «Да? – спросил я. – Как может это быть обман? По-вашему, подпись не настоящий, да?» Он тогда отвечал: «Это действительно не похоже на подделку, но все-таки это есть подделка!» «Почему это есть подделка?» – спрашивайт я.
Дядюшка отложил сигару, отставил стакан с виски и наклонился ко мне через стол. Он держал меня в таком напряжении своим рассказом, что я невольно тоже придвинулся к нему поближе и потому в какой-то степени сам виноват во всем, что потом произошло.
– Вот именно? – залепетал я. – Почему это должно быть подделкой? Они не могут этого доказать, потому что это подлинная подпись. Какая же это подделка?!
Голос дядюшки Отто стал просто медовым.
– Мы доставали пергамент из прошлого?
– Да, конечно. Вы же сами его доставали.
– Значит, из прошлого?
– Да, сто пятьдесят лет назад. Вы же сказали…
– Сто пятьдесят лет назад пергамент, на котором написана Декларация независимости, был совсем новый, так или не так?
Я начал понемногу соображать, но все же недостаточно быстро.
Голос моего дядюшки стал подобен раскатам грома:
– …если твой Баттен Гвиннетт умирайт в 1777 год, ты большой, глупый, набитый дурак, почему не соображайт, что его подпись не может сейчас стоять на совсем новый кусок пергамент?..
Далее помню только, что стены и потолок не то сдвинулись, не то рухнули, не то понеслись вокруг меня в диком плясе.
Я надеюсь скоро снова быть на ногах. На мне нет ни единого местечка, которое бы не ныло и не болело, но врачи уверяют, что кости все целы.
И все-таки дядюшка поступил нехорошо, заставив меня проглотить этот ужасный кусок пергамента.

1 2 3 4 5