Зачем?
Я заново прокручиваю мои жесты и действия, мои контакты за последние дни...
Я должен узнать. Я чувствую, что это важно, очень важно. Просто ради удовольствия булавку в одежду человека не втыкают... Ради шутки не расстаются с таким ценным предметом...
Может, это бедняжка Фрида решила сделать мне подарок на память? Может быть... только она бы дала мне ее открыто, даже привлекла бы мое внимание, как в случае со своей бутылкой вишневой водки... вернее, с бутылкой своего патрона.
Тогда кто? Девушка, подобранная на дороге? Но мы с Рашель еще не перемахнулись, и у нее еще не было случая остаться наедине с моим пиджаком. – Ваше здоровье! – говорит хозяин бистро.
Я обнаруживаю на стойке перед собой стаканчик белого, беру его, как робот, и подношу к губам.
– Это анжуйское, – замечает хозяин.
Догадка вспыхивает в моем мозгу в тот момент, когда я собираюсь выпить... Я знаю, кто воткнул эту булавку в мой клифт. Карл Бункс!
Да, это он. Конвульсивное движение, которым он вцепился в мои плечи, не имело другой цели, кроме этой. А я, тупица, думал, что это взрыв возмущения!
Как же, жди! Люди склада Бункса не ведут себя, как истеричные барышни.
Я осушаю стакан.
– Спасибо, – говорю хозяину. – Завтра угощаю я.
Выйдя на улицу, замечаю, что небо затянулось тучами Жара, сильная, как перед грозой, действует мне на нервы. Я смотрю на серый фасад Большого дома напротив и механическим шагом направлюсь к нему.
Поднявшись на наш этаж, велю дежурному доложить Старику о моем приходе.
– Пусть войдет! – отвечает голос босса из динамика. Я открываю двойную дверь в его царство. Он сидит перед листком белой бумаги. Под рукой у него стоит коробка с мятными пастилками.
Он вытягивает манжеты и спрашивает:
– Есть новости?
– Не знаю, – отвечаю я, садясь на подлокотник клубного кресла. – Не знаете? – удивляется шеф.
– Увы!
– Он заговорил?
– Нет.Впрочем, я ни о чем его не спрашивал. Я предпочел устроить ему сеанс бесплатной деморализации. Не знаю, правильно ли поступил...
Босс колеблется, взвешивая ситуацию.
– Несомненно, – произносит он наконец Видя мой озабоченный вид, он спрашивает:
– Вас что-то беспокоит?
Я вынимаю булавку из лацкана.
– Вот это.
Он берет булавку, осматривает ее,
– Что это такое?
– До доказательства противного – булавка... золотая. Скажите, патрон, когда вы велели отобрать у Карла Бункса шмотки, вы велели взять абсолютно все, что при нем было?
– Да, я даже подчеркнул этот момент,
– Я так и думал... Кто собирал урожай одежды?
– Равье.
– Можно с ним переговорить?
– Да, если он все еще здесь.
Он нажимает эбонитовый рычажок.
– Слушаю, – произносит голос.
– Равье! Немедленно!
– Ясно, шеф.
Через четыре минуты Равье, добродушный толстяк, не страдающий избытком интеллекта, входит в кабинет.
Он кланяется.
– Вы меня вызывали, патрон?
– Сан-Антонио хочет вам задать один-два вопроса.
Я обращаюсь к Равье:
– Это ты раздевал жильца из подвала?
– Да, господин комиссар.
– Как это происходило? Он широко раскрывает глаза.
– Ну... очень просто. Я велел ему полностью раздеть и передать мне всю одежду, что была на нем...
– Ты присутствовал при операции?
– Ну да.
– Ты был в камере?
– Это... ну... почти.
Я начинаю злиться.
– Не изображай из себя деревенского дурачка, Равье! Я тебе скажу, как ты это сделал. Ты велел ему раздеться, а пока он снимал с себя шмотки, ты вместе с дежурным охранником курил в сторонке и рассказывал ему о своем геморрое и об опущении матки у твоей жены, но не смотрел!
Равье краснеет.
– Патрон мне не приказывал глазеть, как он стриптизит, – бурчит он. – Правда, шеф? Вы мне приказали забрать одежду и все, что при нем было, и больше ничего.
Я смягчаюсь.
– Я тебя не ругаю. Вспомни, как все было точно.
– Я ему приказал раздеться догола. Перед этим я сам вытащил у него из карманов все их содержимое... Когда он оголился, я забрал его тряпки, оставил его охране и ушел.
Я беру его за руку.
– Ладно, хорошо. Ты все вытащил из его карманов, а швы ощупал?
– Еще бы! – восклицает Равье, пожимая плечами.
– Слушай меня внимательно, Равье. Ты посмотрел под лацканы пиджака перед тем, как оставить его одного? Подумай и ответь откровенно.
Он хмурит брови. Его добрая толстая физия из красной становится белой.
– Нет, – честно отвечает он, – об этом я не подумал. Я вздыхаю.
– Прекрасно. Значит, эта булавка должна была находиться под лацканом. Это практически единственное место, куда мужчина может ее приколоть... Так, Равье, а после того как он отдал тебе свою одежду, ты обыскал камеру?
– Я быстро посмотрел по сторонам и под нары, проверяя, не забыл ли чего.
– Рукой по нарам ты не водил?
– Нет.
– Так что, если бы он воткнул вот эту булавку в дерево, ты мог ее не заметить?
Шеф не перестает молча теребить свои манжеты.
– Верно...
Ладно, – говорю я Равье, – ты нам больше не нужен. В следующий раз ничего не оставляй на авось. Он снова краснеет и выходит пятясь.
– Значит, булавка от Карла Бункса.
– Да, и он хотел, чтобы я вынес ее из камеры...
– Как это? Я рассказываю об инциденте в бистро.
– Вы уверены, что именно он воткнул ее в ваш пиджак?
– Теперь – да.
– И предполагаете мотив этого на первый взгляд абсурдного поступка?
Я в нерешительности. Встаю и иду к двери.
– Да, – отвечаю я и выхожу.
Глава 8
Когда я возвращаюсь в номера мамаши Бордельер, атмосфера становится еще более тяжелой.
Надвигающаяся гроза давит на мозги и легкие. Терпеть не могу такую погоду. Кажется, что планета сейчас разорвется, а это одно из самых неприятных ощущений.
Прежде Чем подняться по лестнице дома, я вынимаю золотую булавку из лацкана пиджака, куда воткнул ее, выйдя из кабинета Старика, и втыкаю в плечо, точно в то место, куда ее сунул Бункс.
Поднявшись на четвертый этаж, где обретается старуха, звоню
Она открывает мне, держа в руке рахат-лукум.
– Наконец-то вы вернулись! – восклицает она с набитым этой жуткой замазкой ртом. – Милая девочка начала отчаиваться...
Я усмехаюсь.
– Я, мамаша, как крупный выигрыш: заставляю себя ждать, но всегда прихожу к тем, кто умеет это делать.
Старуха вытирает дряблые губы, на которых помада смешалась с сахаром.
– Я угостила ее шоколадкой... Это дитя просто восхитительно. – Она заговорщицки толкает меня локтем в живот: – Вы не будете скучать, шутник!
Будь это кто другой, я бы не потерпел подобной фамильярности, но к мамаше Бордельер питаю слабость. Она такой яркий типаж, настолько невероятна, что на нее невозможно сердиться.
Стучу в дверь комнаты.
– Входите! – отвечает Рашель. Она сидит в кресле, одетая в белый домашний халат, окружающий ее нимбом нереального света.
– Было так жарко... – объясняет она.
– Ну конечно. – И добавляю, гладя ее по затылку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Я заново прокручиваю мои жесты и действия, мои контакты за последние дни...
Я должен узнать. Я чувствую, что это важно, очень важно. Просто ради удовольствия булавку в одежду человека не втыкают... Ради шутки не расстаются с таким ценным предметом...
Может, это бедняжка Фрида решила сделать мне подарок на память? Может быть... только она бы дала мне ее открыто, даже привлекла бы мое внимание, как в случае со своей бутылкой вишневой водки... вернее, с бутылкой своего патрона.
Тогда кто? Девушка, подобранная на дороге? Но мы с Рашель еще не перемахнулись, и у нее еще не было случая остаться наедине с моим пиджаком. – Ваше здоровье! – говорит хозяин бистро.
Я обнаруживаю на стойке перед собой стаканчик белого, беру его, как робот, и подношу к губам.
– Это анжуйское, – замечает хозяин.
Догадка вспыхивает в моем мозгу в тот момент, когда я собираюсь выпить... Я знаю, кто воткнул эту булавку в мой клифт. Карл Бункс!
Да, это он. Конвульсивное движение, которым он вцепился в мои плечи, не имело другой цели, кроме этой. А я, тупица, думал, что это взрыв возмущения!
Как же, жди! Люди склада Бункса не ведут себя, как истеричные барышни.
Я осушаю стакан.
– Спасибо, – говорю хозяину. – Завтра угощаю я.
Выйдя на улицу, замечаю, что небо затянулось тучами Жара, сильная, как перед грозой, действует мне на нервы. Я смотрю на серый фасад Большого дома напротив и механическим шагом направлюсь к нему.
Поднявшись на наш этаж, велю дежурному доложить Старику о моем приходе.
– Пусть войдет! – отвечает голос босса из динамика. Я открываю двойную дверь в его царство. Он сидит перед листком белой бумаги. Под рукой у него стоит коробка с мятными пастилками.
Он вытягивает манжеты и спрашивает:
– Есть новости?
– Не знаю, – отвечаю я, садясь на подлокотник клубного кресла. – Не знаете? – удивляется шеф.
– Увы!
– Он заговорил?
– Нет.Впрочем, я ни о чем его не спрашивал. Я предпочел устроить ему сеанс бесплатной деморализации. Не знаю, правильно ли поступил...
Босс колеблется, взвешивая ситуацию.
– Несомненно, – произносит он наконец Видя мой озабоченный вид, он спрашивает:
– Вас что-то беспокоит?
Я вынимаю булавку из лацкана.
– Вот это.
Он берет булавку, осматривает ее,
– Что это такое?
– До доказательства противного – булавка... золотая. Скажите, патрон, когда вы велели отобрать у Карла Бункса шмотки, вы велели взять абсолютно все, что при нем было?
– Да, я даже подчеркнул этот момент,
– Я так и думал... Кто собирал урожай одежды?
– Равье.
– Можно с ним переговорить?
– Да, если он все еще здесь.
Он нажимает эбонитовый рычажок.
– Слушаю, – произносит голос.
– Равье! Немедленно!
– Ясно, шеф.
Через четыре минуты Равье, добродушный толстяк, не страдающий избытком интеллекта, входит в кабинет.
Он кланяется.
– Вы меня вызывали, патрон?
– Сан-Антонио хочет вам задать один-два вопроса.
Я обращаюсь к Равье:
– Это ты раздевал жильца из подвала?
– Да, господин комиссар.
– Как это происходило? Он широко раскрывает глаза.
– Ну... очень просто. Я велел ему полностью раздеть и передать мне всю одежду, что была на нем...
– Ты присутствовал при операции?
– Ну да.
– Ты был в камере?
– Это... ну... почти.
Я начинаю злиться.
– Не изображай из себя деревенского дурачка, Равье! Я тебе скажу, как ты это сделал. Ты велел ему раздеться, а пока он снимал с себя шмотки, ты вместе с дежурным охранником курил в сторонке и рассказывал ему о своем геморрое и об опущении матки у твоей жены, но не смотрел!
Равье краснеет.
– Патрон мне не приказывал глазеть, как он стриптизит, – бурчит он. – Правда, шеф? Вы мне приказали забрать одежду и все, что при нем было, и больше ничего.
Я смягчаюсь.
– Я тебя не ругаю. Вспомни, как все было точно.
– Я ему приказал раздеться догола. Перед этим я сам вытащил у него из карманов все их содержимое... Когда он оголился, я забрал его тряпки, оставил его охране и ушел.
Я беру его за руку.
– Ладно, хорошо. Ты все вытащил из его карманов, а швы ощупал?
– Еще бы! – восклицает Равье, пожимая плечами.
– Слушай меня внимательно, Равье. Ты посмотрел под лацканы пиджака перед тем, как оставить его одного? Подумай и ответь откровенно.
Он хмурит брови. Его добрая толстая физия из красной становится белой.
– Нет, – честно отвечает он, – об этом я не подумал. Я вздыхаю.
– Прекрасно. Значит, эта булавка должна была находиться под лацканом. Это практически единственное место, куда мужчина может ее приколоть... Так, Равье, а после того как он отдал тебе свою одежду, ты обыскал камеру?
– Я быстро посмотрел по сторонам и под нары, проверяя, не забыл ли чего.
– Рукой по нарам ты не водил?
– Нет.
– Так что, если бы он воткнул вот эту булавку в дерево, ты мог ее не заметить?
Шеф не перестает молча теребить свои манжеты.
– Верно...
Ладно, – говорю я Равье, – ты нам больше не нужен. В следующий раз ничего не оставляй на авось. Он снова краснеет и выходит пятясь.
– Значит, булавка от Карла Бункса.
– Да, и он хотел, чтобы я вынес ее из камеры...
– Как это? Я рассказываю об инциденте в бистро.
– Вы уверены, что именно он воткнул ее в ваш пиджак?
– Теперь – да.
– И предполагаете мотив этого на первый взгляд абсурдного поступка?
Я в нерешительности. Встаю и иду к двери.
– Да, – отвечаю я и выхожу.
Глава 8
Когда я возвращаюсь в номера мамаши Бордельер, атмосфера становится еще более тяжелой.
Надвигающаяся гроза давит на мозги и легкие. Терпеть не могу такую погоду. Кажется, что планета сейчас разорвется, а это одно из самых неприятных ощущений.
Прежде Чем подняться по лестнице дома, я вынимаю золотую булавку из лацкана пиджака, куда воткнул ее, выйдя из кабинета Старика, и втыкаю в плечо, точно в то место, куда ее сунул Бункс.
Поднявшись на четвертый этаж, где обретается старуха, звоню
Она открывает мне, держа в руке рахат-лукум.
– Наконец-то вы вернулись! – восклицает она с набитым этой жуткой замазкой ртом. – Милая девочка начала отчаиваться...
Я усмехаюсь.
– Я, мамаша, как крупный выигрыш: заставляю себя ждать, но всегда прихожу к тем, кто умеет это делать.
Старуха вытирает дряблые губы, на которых помада смешалась с сахаром.
– Я угостила ее шоколадкой... Это дитя просто восхитительно. – Она заговорщицки толкает меня локтем в живот: – Вы не будете скучать, шутник!
Будь это кто другой, я бы не потерпел подобной фамильярности, но к мамаше Бордельер питаю слабость. Она такой яркий типаж, настолько невероятна, что на нее невозможно сердиться.
Стучу в дверь комнаты.
– Входите! – отвечает Рашель. Она сидит в кресле, одетая в белый домашний халат, окружающий ее нимбом нереального света.
– Было так жарко... – объясняет она.
– Ну конечно. – И добавляю, гладя ее по затылку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30