Он прошептал это слово с тоской. Для него это неожиданная удача. Сразу видно, что будь он один, то подсадил бы девочку, но сейчас он подчинен мне и не может принимать такие решения.
Фигура становится четче. Да, это девушка лет двадцати с мелочью.
Брюнетка, хорошо сложенная. Лакомый кусочек, который приятно встретить на дороге посреди Шварцвальда.
Она одета в непромокаемый плащ голубого цвета. Рядом с ней на траве стоит чемодан из свиной кожи.
Шофер дрожит, как молодой пес, сдерживающийся, чтобы не описаться.
– Что будем делать, патрон? – шепчет он, когда мы поравнялись с милашкой.
– А что, – спрашиваю я его, – может делать француз, встретивший красивую девочку, потерявшуюся в лесу? Если мы не возьмем ее с собой, ее может съесть злой волк. Так что лучше, если ею воспользуемся мы.
Он тормозит в облаке пыли. Малышка подходит. Хорошенькая, с веселым взглядом.
– Вы едете в Оппенау? – спрашивает она.
По-французски она говорит довольно медленно, но совершенно правильно.
– Да, фрейлейн, – отвечает мой водитель. – Садитесь, прошу вас.
Я выхожу из джипа, открываю девушке дверцу и гружу в машину ее чемодан.
– А вам надо в Оппенау? – спрашивает солдат.
– Нет, – отвечает она, – в Страсбур.
– Нам тоже.
– Это превосходно!
Последнее слово она выговаривает с некоторым трудом.
– Когда я говорю, что еду в Страсбур, – продолжает она, – это тоже не совсем точно, потому что там я сяду на поезд до Парижа.
– А! – разочарованно тянет парень, надеявшийся остаться наедине с цыпочкой после того, как отделается от меня. | Поскольку болтовня – его вторая натура, он добавляет:
– Вы едете к знакомым?
– Нет, – отвечает девушка, – искать работу. Я получила паспорт и въездную визу... Я знаю французский, английский, дактилографию. Надеюсь, благодаря этому я получу хорошее место.
Парижанин смеется.
– Да, – говорит он, – с такими знаниями и с такими внешними данными вы должны преуспеть в Париже.
До сих пор я молчал. Я немного пощупал пассажирку и вынес очень благоприятное суждение. Оно у меня всегда такое, когда речь идет о красивой девочке.
– Я тоже еду в Париж, – говорю, – и, если вы не против, мы могли бы проделать этот путь вместе. За разговором время идет быстрее. А кроме того, как знать, может быть, мои советы окажутся вам полезными.
– Я не только не против, а, наоборот, в восторге, – мурлычет милашка.
Слово «восторг» она произносит по меньшей мере с дюжиной "о" после "в".
Шофер бросает на меня взгляд, полный восхищения и зависти. Я для него становлюсь большим авторитетом.
– Надо же, в две минуты! – ворчит он сквозь зубы. Разозленный моим блиц-кадрежем, он начинает ругать американские войска, которые просто набиты марками, а французам приходится рассчитывать только на свои личные достоинства.
– Согласен, – заключает он, – местные девчонки питают к французским военным слабость, но марки они любят еще больше.
И он в ярости резко нажимает на газ.
Глава 6
Очень приятная поездка. В этой девушке, отправляющейся на поиски приключений, что-то есть. Она совсем не глупа, что уже хорошо, поскольку мозги обычно не являются у баб сильным местом.
В Страсбуре я сую в руку шоферу две «косые» и советую сходить в местный бордель, а затем тащу мою путешественницу к перрону, от которого через минуту должен отойти скорый на Париж.
– Но у меня нет билета, – возражает она. Опять это тевтонское законопослушание, забота о выполнении всех правил.
– Мы купим их в поезде, – говорю я ей. К счастью, я нахожу купе, в котором сидит одна монахиня. Чтобы избавиться от нее, начинаю рассказывать похабные анекдоты. Результат не заставляет себя ждать. Монашка хватает свою котомку и делает ноги. Я и маленькая немочка остаемся вдвоем. Странное все-таки путешествие. Я уехал со жмуриком, а возвращаюсь с красивой девочкой. В жизни есть и хорошие моменты.
– Извините меня за пошлости, – говорю я ей, – но мне очень хотелось обратить в бегство ту монашку.
Она раскрывает свои лазурные глазки, в которых читается непонимание, такое же фальшивое, как бриллианты в колье вашей тещи.
– Зачем? – спрашивает она.
– Как зачем, моя прелесть? Чтобы остаться с вами тет-а-тет...
Она краснеет до корней волос, что ей очень идет.
– Поскольку людей, с которыми вы только что познакомились, надо как-то называть, я мысленно окрестил вас Мисс Автостоп, но уверен, что имя, стоящее в вашем паспорте, идет вам гораздо больше.
– Меня зовут Рашель, – отвечает она. – Рашель Дитрих.
– А я Жан Мартен... – И добавляю: – Вы позволите мне сесть рядом с вами? А то вдруг мне понадобится вам что-нибудь шепнуть на ушко...
На Восточный вокзал мы приезжаем около восьми часов вечера.
На Париж опускается светлая ночь. Я с наслаждением вдыхаю запах метро, толпы и весь букет запахов, которыми так богата столица.
Рашель растерянна.
– Конечно, здесь немного шумнее, чем в Шварцвальде, – говорю я ей, – но к этому быстро привыкаешь, вот увидите!
Я не решаюсь везти ее к себе. Я прекрасно знаю, что Фелиси дома нет, но все-таки не хочу терять свою добрую привычку к независимости.
– Послушайте, Рашель, я знаю одну старушку, сдающую меблированные комнаты. Я отвезу вас к ней, хотите?
– Вы очень милый, Жан...
Вы можете сказать, что для полицейского это не здорово, но я никак не могу привыкнуть называться другими именами. Мне все время кажется, что обращаются к кому-то другому.
Не помню, рассказывал я вам уже о мамаше Бордельер или нет. Она держит на улице Курсель номера, в которые нелегальные парочки приезжают заняться любовью. Она шлюха на пенсии. До войны работала путаной, теперь, став для этого слишком старой, сдает помещения другим.
Это коровища, весящая пару тонн. В жизни у нее одна забота – обжираться сладостями...
Она встречает меня доброй улыбкой. Она меня очень любит с того дня, когда я помог ей выйти чистой из одного грязного дела.
Она мне заявляет, что будет бесконечно рада приютить такую миленькую девушку и даже даст ей комнату с ибисами, потому что она у нее самая лучшая.
Пока Рашель разбирает свой багаж, я беру мамашу Бордельер за руку.
– Это малышка знает меня как Жана Мартена. Ясно?
– Ясно.
Я иду засвидетельствовать мое почтение малышке и говорю, что она может принять ванну, а я тем временем должен съездить по одному срочному делу, но пусть она не волнуется, я вернусь через пару часов и проведу ее по ночному Парижу.
Затем я бегу на бульвар Османн ловить такси.
Шеф выслушивает мой отчет так же, как обычно выслушивает все отчеты, то есть прислонившись к батарее центрального отопления и поглаживая свой голый, как пустыня Гоби, череп.
Он меня слушает не злясь и не перебивая. Когда я заканчиваю, он подтягивает свои шелковые манжеты, садится во вращающееся кресло и спрашивает меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30