.. Он был молодой, деятельный, серьезный. А потом мало-помалу стал пить. Сначала бургундское. Повсюду были бутылки. Но его печень не выдержала, и он начал употреблять наркотики.
– С тоски?
– Да... Во-первых, потому, что не мог утешиться после смерти жены, а во-вторых, из-за того, что его дочь пошла по кривой дорожке.
– В каком смысле?
– Изабель настоящая проходимка. Этот неологизм меня очаровывает.
– А что вы понимаете под «проходимкой»?
– Будучи студенткой, она путалась с мужчинами старше себя... Потом скандалы... Однажды ее забрали в участок за шум в ночное время, в другой раз судили за оскорбление полицейских. Видите, что она за штучка.
– Вижу. Кстати, я представлял ее себе как раз такой.
– Надо также сказать, что доктор Бужон никогда ею не занимался.
– Ну конечно... Одинокий мужчина, наркоман. И что же Изабель?
– Она практически разорила своего отца. Каждый день у них бывали сцены из-за денег. Она швыряла их налево и направо. Когда у доктора ничего не осталось, она сошлась с тем длинным типом в кожаном пальто.
– Парьо?
– Кажется, да. Да, так его фамилия. Тогда доктор рассердился и выгнал ее. Он швырнул ей в лицо ключи от дома в Гуссанвиле, сказав, что не хочет выкидывать ее на улицу, но и слышать о ней тоже больше не хочет! Я была в это время в столовой и все слышала. Она подняла ключи и насмешливым тоном сказала «спасибо».
– А потом?
– Доктор плакал. Тогда она ему сказала, что понимает его горе, что она не виновата, это проблемы ее поколения. Что она падла. Да, месье, она употребила именно это слово. А раз уж она такова, то должна идти до конца, что бы из этого вышел хоть какой-то толк. Это же надо иметь такие мысли! Я даже заплакала. Она продолжала еще некоторое время, а потом сказала ему, что организовывает дело, которое принесет ей много денег. «Вместе с этой мразью Парьо?» – спросил тогда доктор. «Совершенно верно... Но не беспокойся, я не собираюсь оставаться с ним долго... Когда я сорву куш, то смотаюсь из Франции и начну новую жизнь под новым именем. Может быть, с годами я стану нормальной мещанкой, женой мещанина и – кто знает? – матерью мещанина...» Она хотела поцеловать его. «Уходи! – крикнул он. – Уходи, ты вызываешь у меня омерзение!» И она ушла. Еще глоточек вербеновой, месье?
Я молчу.
Молчание знак согласия, и она наливает новую порцию своей микстуры. Я погружен в свои мысли.
Маленький чертенок пользуется моим молчанием, чтобы снова подать голос:
« Вот видишь, Сан-Антонио, – радуется он, – девушка... Женщина, все время женщина... Распутница, неудачница, невростеничка захотела сыграть Аль Капоне в юбке и разработала для собственного удовлетворения дьявольски сложный план, словно вычитанный из детективного романа... Трюк с подсоединением электрического провода к ручке двери – очень романтическая задумка... И тот, что с бараном, сожженным поверх трупа, тоже...»
Я возвращаюсь к старушке.
– Вы не замечали, у Изабель были золотые зубы?
– Да что вы! У нее свои зубы здоровые.
– Кто звонил доктору сегодня утром? Она размышляет.
– Послушайте, – говорит она, – кому другому я бы не решилась это сказать, но вы кажетесь мне умным. Я улыбкой благодарю ее за столь лестное мнение.
– Звонивший изменил голос.
– Это вы сняли трубку?
– Да. Я всегда это делала, когда бывала там. Он спросил доктора. Я, как всегда в таких случаях, ответила, что доктора нет. Он больше не хотел ходить по домам! Тогда тот, кто звонил, хохотнул. «Я знаю, что он дома, – сказал он. – Скажите, что Джо хочет с ним поговорить о его дочери...» Я пошла сказать это доктору. Он подошел, спросил: «Алло?» – и больше ничего не говорил до конца разговора, потом положил трубку и прошептал: «О господи!» И сказал мне, что поедет в Гуссанвиль.
Она наливает себе еще немного настойки.
– Вот, – заключает она.
– А тот, кто звонил и разговаривал измененным голосом, был мужчина или женщина?
– Мужчина, – отвечает она. – По крайней мере, хотел им казаться. Но я, сказать по правде, думаю, что звонила малышка, прижав ко рту платок.
– А почему вы так решили?
– Потому что тот, кто звонил, засмеялся, когда сказала, что доктора нет дома.
– Это все равно что подпись Изабель, верно, мамаша?
– Вы все понимаете с первого раза, – говорит старуха. – Еще стаканчик вербеновой?
– Последний!
Глава 18
Всегда бывает неприятно – если ты не конформист, – когда младший по званию застает тебя чокающимся с консьержкой.
Поэтому я корчу рожу больного гепатитом в момент приступа, когда дверь в каморку открывается и входит Шардон.
– Вот это да! Куда бы я ни пошел, всюду нахожу вас, – говорит он.
Он неплохой парень, но сейчас недоволен и пытается это выразить по-своему.
– Я всегда впереди прогресса! – отвечаю я, осушая стакан. – А ты зачем сюда явился?
Он осторожно опускает в карман арахис, который собирался раздавить в своем кулачище.
– Я веду расследование, – отвечает он, – и пришел допросить домработницу доктора. Вы не считаете, что это нормально, комиссар?
– Ладно, не трать зря силы и оставь мадам в покое. Я допрашиваю ее уже два часа, и ей это, должно быть, уже начинает надоедать.
– Вовсе нет, – уверяет старушенция, обожающая поговорить. – Если я могу быть вам полезна. Я протягиваю ей руку.
– На сегодня достаточно, мамаша... Спасибо за вашу информацию и до свидания. Берегите себя!
Я беру Шардона под руку и веду толстяка на улицу.
– Может, угостишь меня аперитивом? – предлагаю я. Он розовеет от удовольствия.
– С радостью, – говорит он. – У вас довольный вид, господин комиссар. Узнали что-то новое?
– Да... Я кое-что начинаю понимать в этой истории и приглашаю тебя в бистро, чтобы рассказать, что к чему.
Он вздрагивает.
– Примите мои поздравления. – И вдруг он вспоминает: – Знаете, патрон, пока я ждал жандармов в Гуссанвиле, то осмотрел дом и окрестности. Угадайте, что я нашел под одним окном?
Он разворачивает пустой пакет из-под арахиса и вынимает прядь отрезанных черных волос. Они шелковистые и слегка завиваются на концах.
– Это может для чего-нибудь сгодиться? – спрашивает он, смеясь.
Я хлопаю его по плечу.
– Еще как! Ты заработал очко, толстяк! Ты просто молодец.
Он опускает глаза, чтобы скрыть свою радость.
– Вы слишком любезны, господин комиссар.
– Признайся, что ты так не думаешь.
– О, господин комиссар.
Я смотрю на часы: без нескольких минут семь.
– Вы спешите?
– Вообще-то да, но могу уделить тебе четверть часа. Открывай пошире уши, я изложу тебе суть дела, а ты передашь мои выводы Мюлле, а то у меня нет времени писать рапорт.
Мы садимся за столик в глубине зала «Савуа».
– Два пива! – говорю я гарсону. Я кладу руку перед носом Шардона и раскрываю пальцы.
– В этой истории всего-навсего пять персонажей, не больше, не меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27