– А вот и то, за чем я вернулся! – говорю.
Я медленно надеваю их, поочередно глядя на двух моих собеседников.
Нет, тут явно что-то не так. От кого исходит витающее в этой квартире тревожное чувство? От педика? От человека в кожаном пальто? Оттого, что мы находимся в квартире человека, лежащего в настоящий момент в холодильнике морга? Или из-за этого расследования, которое таковым не является? От незаконно проводимых допросов, из-за которых Старик устраивает свои знаменитые жуткие нахлобучки?
Я вдыхаю сладкий воздух этой гостиной... Здесь стоит тяжелая и неприятная атмосфера.
Бальмен вел в ней внешне спокойную жизнь между старыми вещами и молодой «подругой» и, должно быть, был счастлив... Во всяком случае, настолько, насколько может быть счастлив человек... Особенно человек его возраста...
Вчера утром что-то произошло. Что?
Именно это я и хотел бы узнать... Просто так, из спортивного интереса. Из-за того, что я унюхал тайну, а я терпеть не могу нераскрытые тайны.
– Счастливо оставаться, месье и мадам, – говорю я ни враждебным, ни дружеским тоном. И поднимаю паруса.
Глава 4
На полчаса я забыл про воскресенье и его давящую меланхолию... (Согласитесь, что я изъясняюсь, как академик... да еще талантливый!) Но, открыв дверь дома, я встречаюсь с этим серым, типично парижским воскресеньем.
Я вздыхаю и закрываю дверь, так и не выйдя в нее. В моих серых клеточках появилась одна идея.
Подхожу к комнате консьержки, коротко стучу в стекло и захожу.
Она раскладывает пасьянс – обрюзгшая, старая, весьма отдаленно напоминающая женщину. В ее жилище пахнет грязью, едой и вином.
Она поднимает на меня желатиновый взгляд.
– Приветствую вас, добрая дама, – говорю я, садясь.
– Чего вы хотите? – рыгает она.
– Я бы хотел, чтобы вы положили эту десятку треф под валета, – говорю, – а червонную даму под ее бородатого мужа, а потом открыли бы пошире ваши уши и послушали меня...
Она смешивает карты, выражая тем самым протест против моего вторжения.
– Зря вы это, – говорю я. – Удача, она как бы знак судьбы, а с судьбой нельзя обращаться презрительно.
Но интеллектуальная болтовня выше ее понимания. Она издает ворчание, которое в переводе на нормальный язык должно означать нечто неприятное.
– Послушайте, мамаша, – заявляю я, – в жизни нужны разные люди. Вы консьержка, я полицейский... История учит, что мы созданы, чтобы договориться.
Старуха готова лопнуть... На ее усах остались капли вина, глаза мутные.
– Я не люблю легавых, – сообщает она.
– А я не влюбляюсь в консьержек, – отвечаю, – но работа требует общения с ними. Я бы хотел, чтобы вы мне немного рассказали о Бальмене. Давно он живет с маленьким гомиком?
– Да...
– Какую жизнь они вели вдвоем? Она смотрит на меня, не понимая.
– Они хорошо ладили?
– Конечно, черт возьми, раз вместе спали!
– Это ничего не доказывает. Они никогда не ссорились?
– Не знаю.
– К ним ходило много народу?
– Домой нет, только в магазин...
– Вы знаете человека в кожаном пальто?
– Месье Жанно?
– Вот именно, месье Жанно.
– Да, знаю.
– Он друг Бальмена?
– Да, друг... Они, кажется, вместе работали...
– Верно.
– Он сейчас здесь.
– Знаю. Я с ним только что разговаривал. Она показывает пальцем, похожим на «хотдог», на стоящую на буфете бутылку красного.
– Дайте мне ее! – приказывает она. Я протягиваю ей пузырек. Она зубами снимает пробку и наливает в свою кружку огромную порцию.
– Хотите?
– Нет, спасибо.
– Недостаточно изысканное для вашей глотки?
– Не в этом дело. Я как животное: пью только тогда, когда испытываю жажду... Испытываю я ее часто, но не сейчас. Следите за моей мыслью?
Нет, не следит. Она не могла бы проследить и за похоронной процессией улиток.
– Скажите, мамаша, ведь Бальмен был болен?
– Грудинкина лягушка.
– Грудная жаба?
– Да...
– У него часто случались приступы?
– Изредка.
– Кто его лечил?
– Его врач.
– Ну да, конечно. Было бы странно, если сапожник... А вы знаете фамилию врача Бальмена?
– Доктор Бужон.
– Он живет поблизости?
– На площади Терн.
– Спасибо за информацию. Это все, что вы имели мне сказать?
– Все!
Она приставляет к губам свой литр красного и присасывается к кружке. Мне остается только вернуться на свежий воздух, что, учитывая атмосферку в ее комнате, я делаю как можно быстрее и с большой охотой.
«Доктор Этьен Бужон, бывший заведующий клиникой Лаеннек...»
Какой-то шутник дописал под медной табличкой: «Бывший потребитель газа...»
Я поднимаюсь на нужный мне этаж зажиточного дома с красным ковром на полу и медными лестничными перилами. Замечаю двустворчатую дверь с медной табличкой, в точности повторяющей надпись на той, что внизу. Звоню.
Где-то в квартире начинает брехать собака.
Дверь открывается, хотя других звуков я не слышал, и передо мной оказывается невысокий мужчина лет пятидесяти с всклокоченными волосами, одетый в домашнюю куртку. Между его ног просовывается сплющенная морда боксера. Оба смотрят на меня с осуждением.
– Доктор Бужон?
– Это я.
Голос у него сухой, как треск чиркающей спички, глаза черные и холодные. На бледном лице написана скука. Настоящая морда для воскресного дня!
– Я пришел по поводу месье Бальмена, вашего пациента...
– Ему плохо?
– Уже нет, – говорю.
– Вы хотите сказать, что...
– Да, он умер. Вы не читаете газеты?
– Очень редко...
Он не кажется удивленным сверх меры. Правда, врачи никогда не удивляются смерти одного из своих пациентов. Их скорее поражает обратное!
– Могу я переговорить с вами? – спрашиваю я, предъявляя мое удостоверение.
Он бросает на документ быстрый взгляд, и выражение скуки на его лице усиливается.
– Входите! – говорит он.
Мы располагаемся в маленькой гостиной.
– Людовик Бальмен умер вчера незадолго до полудня... и обстоятельства его смерти не совсем ясны, хотя судмедэксперт вынес заключение: естественная смерть...
– Ну так что же?
Для врача есть всего одна истина. Он не понимает причины моего прихода, коль скоро его коллега считает смерть естественной.
– Чем конкретно болел Бальмен?
– У него была грудная жаба с осложнениями. Полагаю, его смерть была мгновенной?
– Именно так...
Он довольно усмехается.
– Черт побери!.. Я же категорически запретил ему любые усилия, какого бы рода они ни были. Но он вел сумасшедшую жизнь со своим красавчиком...
– С Джо?
– Да...
– Могу я вас спросить, что вы подразумеваете под сумасшедшей жизнью, доктор?
– Именно то, о чем вы думаете. Бальмену уже много лет назад надо было отказаться от бизнеса и... от любви. Но люди, очень дорожащие своей жизнью, обычно любят рисковать.
– Ла Брюйер! – говорю я.
– Что?
– Ла Брюйер сказал нечто в этом роде некоторое время назад.
– Здорово! Я и не знал, что полицейские так образованны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27