Когда голова оказалась снаружи, на меня напал новый приступ рвоты, только на этот раз рвать было нечем, и судороги, терзавшие желудок, облегчения не принесли.
Я посмотрела вниз, на снежно-ледяной пятачок под окошком, и поняла, что старалась напрасно. Мне отсюда не выбраться. Во-первых, физическая немощь абсолютно исключала альпинистский спуск с высоты двух с половиной этажей (дом оказался двухэтажным). Во-вторых, я определенно застряну в этой дыре, когда попытаюсь протащить в нее плечи — а если плечи все-таки пройдут, то наверняка застрянут бедра. В третьих, я уже полумертва от холода, а что со мной станет, когда придется брести босиком по снегу невесть сколько верст в неизвестном направлении?
Добавив к старым царапинам несколько новых, я втянула голову обратно, сползла на пол, подтянула колени к груди и закрыла глаза. Дурнота и чудовищная усталость притупили чувство страха, и сил на борьбу уже не осталось. «Ну и пусть ломают пальцы, — подумала я вяло. — Вряд ли мне будет хуже, чем теперь. А если повезет, я замерзну насмерть еще до их возвращения».
Если бы не мороз, я бы, наверное, сдалась окончательно. Но колотун мешал мне забыться, и мозг потихоньку продолжал трудиться над решением задачи. И оно пришло — ясное, блестящее, простое, как все гениальное.
«А ведь эти гады не могут знать наверняка ни о моей беспомощности, ни о соотношении моих габаритов и этого окошка! Конечно, сейчас им и в голову не приходит, будто я в состоянии отсюда выбраться, но если, придя сюда, они вместо меня найдут вынутое стекло и привязанную к балке тряпицу, спускающуюся до земли, им останется только поверить своим глазам. Ведь на чердаке, не считая матраца да нескольких досок, ничего нет, и на первый взгляд спрятаться тут невозможно. А второго взгляда не будет: похитители бросятся вон из дома ловить беглянку. Итак, мне остается лишь оставить на сцене убедительную декорацию и найти убежище».
Где искать тайник, я догадывалась. В детстве в компании моих сверстников любимой игрой были прятки, и мы облазили все укромные закоулки дачного поселка, где летом жили с родителями. Дачи там старые и добротные, и чердаки на них очень похожи на мою теперешнюю темницу. А значит, здесь тоже должна быть узкая щель на стыке пола и ската крыши. Обычно к потолочным балкам пришивают слой досок, потом стелят что-нибудь теплоизоляционное и сверху кладут новый слой досок. Но с краю, под самыми скатами крыши прибивать доски неудобно, поэтому их просто кладут поверх щели, дном которой служит потолок комнаты. Глубина тайника невелика — сантиметров тридцать, но ребенок поместится там без труда. А в мою одежду, например, влезет не всякий ребенок, хотя из детского возраста я давно вышла.
Встав на четвереньки, я осторожно поползла к наклонной стенке. Возможно, шуму от такого способа передвижения было больше, но на ногах я боялась не удержаться. Предположение оказалось верным: крайняя в ряду доска не была прибита, и под ней действительно обнаружилось длинное узкое углубление, достаточно вместительное, чтобы можно было втиснуть туда мое тщедушное тело.
Я снова поползла к окну. Пришлось опять просунуть в него голову и плечо с одной рукой, чтобы нитки и шерстинки моего свитера остались на гвоздиках и шероховатых краях оконного проема. Благополучно избежав застревания, я втащила верхнюю часть туловища обратно и принялась за «веревку», сотворенную из бывшего покрывала. Привязав один конец к балке, я скрутила связанные полосы материи в жгут, пропуская его через сжатые ладони и изо всех сил растягивая. Необходимо было создать впечатление, будто по «веревке» спускались, а для этого она должна выглядеть несколько иначе, чем широкая бахромчатая лента с узлами. Лучше всего было бы повиснуть на ней, но для таких упражнений я чувствовала себя недостаточно окрепшей. По правде сказать, мне и растягивание давалось с немалым трудом, да и вряд ли бы она выдержала мой вес.
Но вот вид пыльного тряпочного жгута меня удовлетворил. Я выбросила его конец из окошка, убедилась, что он не дотягивает до земли совсем немного, и поползла к тайнику. Труднее всего было беззвучно приподнять конец тяжелой доски и, удерживая ее одной рукой, залезть в щель. Когда туловище уже оказалось внутри и перестало подпирать доску, ослабевшая рука не выдержала тяжести и подогнулась. Грохота не было, поскольку удар пришелся мне по предплечью, зато от боли потемнело в глазах, и я снова вырубилась.
* * *
Должно быть, мой ангел-хранитель все-таки не самое ленивое в мире существо. Во всяком случае, когда лязг отпираемого замка возвестил о прибытии похитителей на чердак, он не поленился махнуть надо мной крылом. Я очнулась и, скрипя зубами от боли, успела втянуть ушибленную руку под прикрытие коварной доски. Острота боли затмила все остальные ощущения: и дурноту, и страх быть обнаруженной, и муки вконец окоченевшего тела. Но пальцы на руке шевелились, стало быть, кости остались целы.
Оцинкованная крышка люка с грохотом стукнулась о доски. Один из тюремщиков, пыхтя, влез в мою темницу. Минуту-другую он не издавал никаких звуков, потом раздался тяжелый топот и исступленный вопль:
— Кушак! Дуй скорее сюда, туды твою растуды! Ее здесь нет!
Бегущие шаги, скрип перекладин приставной лестницы и новый голос:
— Ты что, пьян? Как это — нет?
— А вот так! Давай-давай, залезай! Сам полюбуйся.
Сообщник принял приглашение. Через несколько секунд он с проклятиями пересек чердак и остановился у окна.
— Зараза! Этого не может быть! Не могла она сюда пролезть! Тут и младенец застрянет.
— Тогда где же она? — с издевкой поинтересовался другой и пьяно завопил:
— Ку-ку, детка! Выходи, мы так не играем!
Его голос показался мне знакомым. Где-то я слышала этот жирный баритон, причем совсем недавно.
Тот, кого он назвал Кушаком, сделал три быстрых шага и загремел досками, сваленными в углу.
— Ну что, умник, — продолжал глумиться обладатель сочного баритона. Птичка-то тю-тю? Предупреждал я, что она не по твоим когтям, сокол спецназовский!
— Это невозможно… — твердил ошеломленный Кушак. — Чудо уже то, что ей удалось так скоро прочухаться. Сначала девку шандарахнули по черепу, потом она надышалась эфиром, потом ты вкатил ей полный шприц, рассчитанный на здорового жлоба, а у нее вес недокормленного подростка. Видишь лужу блевотины, Акопян? Представляешь, какое у малышки сейчас самочувствие? У тебя после недельного запоя бывает лучше! Она не то что спуститься по веревке, она на ногах стоять не должна.
— Хватит лепить горбатого! — возмутился названный Акопяном. — Тебе просто не хочется признаваться, что ты прокололся второй раз. Ну как же — такая фитюлька — и обвела вокруг пальца матерого профи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Я посмотрела вниз, на снежно-ледяной пятачок под окошком, и поняла, что старалась напрасно. Мне отсюда не выбраться. Во-первых, физическая немощь абсолютно исключала альпинистский спуск с высоты двух с половиной этажей (дом оказался двухэтажным). Во-вторых, я определенно застряну в этой дыре, когда попытаюсь протащить в нее плечи — а если плечи все-таки пройдут, то наверняка застрянут бедра. В третьих, я уже полумертва от холода, а что со мной станет, когда придется брести босиком по снегу невесть сколько верст в неизвестном направлении?
Добавив к старым царапинам несколько новых, я втянула голову обратно, сползла на пол, подтянула колени к груди и закрыла глаза. Дурнота и чудовищная усталость притупили чувство страха, и сил на борьбу уже не осталось. «Ну и пусть ломают пальцы, — подумала я вяло. — Вряд ли мне будет хуже, чем теперь. А если повезет, я замерзну насмерть еще до их возвращения».
Если бы не мороз, я бы, наверное, сдалась окончательно. Но колотун мешал мне забыться, и мозг потихоньку продолжал трудиться над решением задачи. И оно пришло — ясное, блестящее, простое, как все гениальное.
«А ведь эти гады не могут знать наверняка ни о моей беспомощности, ни о соотношении моих габаритов и этого окошка! Конечно, сейчас им и в голову не приходит, будто я в состоянии отсюда выбраться, но если, придя сюда, они вместо меня найдут вынутое стекло и привязанную к балке тряпицу, спускающуюся до земли, им останется только поверить своим глазам. Ведь на чердаке, не считая матраца да нескольких досок, ничего нет, и на первый взгляд спрятаться тут невозможно. А второго взгляда не будет: похитители бросятся вон из дома ловить беглянку. Итак, мне остается лишь оставить на сцене убедительную декорацию и найти убежище».
Где искать тайник, я догадывалась. В детстве в компании моих сверстников любимой игрой были прятки, и мы облазили все укромные закоулки дачного поселка, где летом жили с родителями. Дачи там старые и добротные, и чердаки на них очень похожи на мою теперешнюю темницу. А значит, здесь тоже должна быть узкая щель на стыке пола и ската крыши. Обычно к потолочным балкам пришивают слой досок, потом стелят что-нибудь теплоизоляционное и сверху кладут новый слой досок. Но с краю, под самыми скатами крыши прибивать доски неудобно, поэтому их просто кладут поверх щели, дном которой служит потолок комнаты. Глубина тайника невелика — сантиметров тридцать, но ребенок поместится там без труда. А в мою одежду, например, влезет не всякий ребенок, хотя из детского возраста я давно вышла.
Встав на четвереньки, я осторожно поползла к наклонной стенке. Возможно, шуму от такого способа передвижения было больше, но на ногах я боялась не удержаться. Предположение оказалось верным: крайняя в ряду доска не была прибита, и под ней действительно обнаружилось длинное узкое углубление, достаточно вместительное, чтобы можно было втиснуть туда мое тщедушное тело.
Я снова поползла к окну. Пришлось опять просунуть в него голову и плечо с одной рукой, чтобы нитки и шерстинки моего свитера остались на гвоздиках и шероховатых краях оконного проема. Благополучно избежав застревания, я втащила верхнюю часть туловища обратно и принялась за «веревку», сотворенную из бывшего покрывала. Привязав один конец к балке, я скрутила связанные полосы материи в жгут, пропуская его через сжатые ладони и изо всех сил растягивая. Необходимо было создать впечатление, будто по «веревке» спускались, а для этого она должна выглядеть несколько иначе, чем широкая бахромчатая лента с узлами. Лучше всего было бы повиснуть на ней, но для таких упражнений я чувствовала себя недостаточно окрепшей. По правде сказать, мне и растягивание давалось с немалым трудом, да и вряд ли бы она выдержала мой вес.
Но вот вид пыльного тряпочного жгута меня удовлетворил. Я выбросила его конец из окошка, убедилась, что он не дотягивает до земли совсем немного, и поползла к тайнику. Труднее всего было беззвучно приподнять конец тяжелой доски и, удерживая ее одной рукой, залезть в щель. Когда туловище уже оказалось внутри и перестало подпирать доску, ослабевшая рука не выдержала тяжести и подогнулась. Грохота не было, поскольку удар пришелся мне по предплечью, зато от боли потемнело в глазах, и я снова вырубилась.
* * *
Должно быть, мой ангел-хранитель все-таки не самое ленивое в мире существо. Во всяком случае, когда лязг отпираемого замка возвестил о прибытии похитителей на чердак, он не поленился махнуть надо мной крылом. Я очнулась и, скрипя зубами от боли, успела втянуть ушибленную руку под прикрытие коварной доски. Острота боли затмила все остальные ощущения: и дурноту, и страх быть обнаруженной, и муки вконец окоченевшего тела. Но пальцы на руке шевелились, стало быть, кости остались целы.
Оцинкованная крышка люка с грохотом стукнулась о доски. Один из тюремщиков, пыхтя, влез в мою темницу. Минуту-другую он не издавал никаких звуков, потом раздался тяжелый топот и исступленный вопль:
— Кушак! Дуй скорее сюда, туды твою растуды! Ее здесь нет!
Бегущие шаги, скрип перекладин приставной лестницы и новый голос:
— Ты что, пьян? Как это — нет?
— А вот так! Давай-давай, залезай! Сам полюбуйся.
Сообщник принял приглашение. Через несколько секунд он с проклятиями пересек чердак и остановился у окна.
— Зараза! Этого не может быть! Не могла она сюда пролезть! Тут и младенец застрянет.
— Тогда где же она? — с издевкой поинтересовался другой и пьяно завопил:
— Ку-ку, детка! Выходи, мы так не играем!
Его голос показался мне знакомым. Где-то я слышала этот жирный баритон, причем совсем недавно.
Тот, кого он назвал Кушаком, сделал три быстрых шага и загремел досками, сваленными в углу.
— Ну что, умник, — продолжал глумиться обладатель сочного баритона. Птичка-то тю-тю? Предупреждал я, что она не по твоим когтям, сокол спецназовский!
— Это невозможно… — твердил ошеломленный Кушак. — Чудо уже то, что ей удалось так скоро прочухаться. Сначала девку шандарахнули по черепу, потом она надышалась эфиром, потом ты вкатил ей полный шприц, рассчитанный на здорового жлоба, а у нее вес недокормленного подростка. Видишь лужу блевотины, Акопян? Представляешь, какое у малышки сейчас самочувствие? У тебя после недельного запоя бывает лучше! Она не то что спуститься по веревке, она на ногах стоять не должна.
— Хватит лепить горбатого! — возмутился названный Акопяном. — Тебе просто не хочется признаваться, что ты прокололся второй раз. Ну как же — такая фитюлька — и обвела вокруг пальца матерого профи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80