Он выглянул в коридор — у двери дежурил милиционер — так, наверное, распорядилось местное начальство, на всякий случай. Передал милиционеру фотографию, чтобы вернули её тому, у кого взял Джураев, — он не хотел отнимать подарок жены; попросил собрать стариков в чайхане через полчаса.
Машина вернулась минут через десять — старики, оказывается, в чайхане с утра и готовы встретиться с ним. Но старики были явно чем-то напуганы, и разговора не получилось, хотя Амирхан Даутович понимал, что вряд ли их напугал Джураев — не та школа, не тот стиль. Настораживало его и то, что старики прятали свой испуг. Одно прояснилось: был у Ларисы и второй фотоаппарат, и они точно описали его. Значит, версия с человеком с автостанции могла быть верная.
Когда Амирхан Даутович шёл к машине, на высокой скорости подскочил милицейский мотоцикл. Сержант, не слезая с сиденья, выпалил:
— Поймали, товарищ прокурор. Поймали…
Амирхан Даутович нырнул в кабину, и машина рванула с места.
В милиции толпился народ в штатском и в форме. Когда в узком коридоре появился Азларханов, толпа расступилась, растекаясь вдоль обшарпанных стен, и Амирхан Даутович шёл как сквозь строй, но он вряд ли кого видел — взгляд его тянулся к полковнику, стоявшему у распахнутой настежь двери в середине длинного безоконного прохода. Полковник широким жестом хозяина пригласил Амирхана Даутовича в кабинет и, торопливо, боясь, что его опередит кто-то из местных должностных лиц, мигом заполнивших помещение, выпалил:
— Признался, подлец, признался. Все бумаги подписал.
Посреди комнаты, на стуле, сидел неопрятного вида мужчина средних лет, по виду бродяга. Шум, гам, толчея в коридоре и в кабинете его словно не касались, его отрешённый взгляд анашиста говорил о покорности любой судьбе, лишь бы его оставили в покое. Амирхан Даутович лишь глянул мельком на задержанного — сказал собравшимся:
— Оставьте меня с ним наедине.
Люди нехотя освободили помещение.
Через полчаса Азларханов попросил зайти в кабинет начальника милиции. Полковник, не отходивший от двери все это время, вошёл, заметно волнуясь.
— Послушайте, Иргашев, я в области почти десять лет прокурор — и разве я когда-нибудь давал повод, потакал раскрытию преступлений любой ценой? Может, это практиковалось там, откуда вас перевели, но вы работаете у нас в районе пять лет, пора бы и уяснить. Я не могу вас благодарить за рвение, даже если в данном случае оно касается меня лично. Признание, которое вы выбили у этого несчастного, ничего не стоит. Что же до ваших методов — заглядывайте иногда в Уголовный кодекс, советую, иначе мы с вами не сработаемся. — Потом, после долгой паузы, от которой полковника прошиб пот, продолжил: — А этого человека определите на принудительное лечение и не числите его фамилию в резерве, чтобы «закрыть» ещё какое-нибудь очередное преступление, память у меня крепкая, не советую испытывать её.
Полковнику хорошо была знакома статья, которую имел в виду прокурор, когда говорил об Уголовном кодексе: именно из-за должностных злоупотреблений он с поста начальника областной милиции слетел сначала до поста руководителя городской службы, затем районной в городе, пока не докатился до сельской местности, что, впрочем, никак не отразилось на его погонах — может, оттого, что ему до сих пор так открыто, в лицо, никто не говорил о служебном несоответствии.
Едва закрылась дверь за полковником Иргашевым, в коридоре дружно прошагали к выходу сопровождающие, ещё через несколько минут захлопали во дворе дверцы машин, и площадь перед зданием быстро опустела. В зарешеченное окно прокурор видел, как по двору тащился задержанный, он испуганно оглядывался, все ещё не веря в своё освобождение, ждал: сейчас из какого-нибудь окна раздастся грозный окрик и наручники снова сомкнутся на его трясущихся руках, как бывало прежде, когда ему уже приходилось отвечать за чужие дела. И только дойдя до калитки и оглянувшись в последний раз, он неожиданно побежал, хотя жалкую дерготню больного человека вряд ли можно было назвать бегом. «В каждом человеке, даже таком, где до распада личности остался какой-то шажок, живуч инстинкт самосохранения», — почему-то подумал вдруг Амирхан Даутович.
2
Наступил вечер, милиция опустела, исчез даже старшина, стоявший весь день у двери временного кабинета Азларханова, тишина легла в длинном и мрачном коридоре бывшего барака. Только у входной двери, в комнате дежурного, то и дело раздавались телефонные звонки, но телефон перед Амирханом Даутовичем молчал. Дежурный по райотделу время от времени заносил в кабинет прокурора маленький чайник чая, но заговорить с ним не решался, не спрашивал его ни о чем и прокурор. Обхватив голову руками, он сидел, упёршись локтями в залитый чернилами грязный стол, и, казалось, дремал, но это было не так: он вздрагивал от каждого телефонного звонка в конце коридора, от каждой проехавшей мимо милиции машины. Он ждал вестей от Джураева, но от того не было сообщений с самого утра.
Скоро опустились лёгкие дымные сумерки, и во дворе милиции появился садовник со шлангом. Быстро и ловко он обдал мощной струёй воды свободную от машин площадь, запылившиеся за долгий день розарии и даже нижние ветви мощных дубов, наверное, посаженных первыми жильцами этого мрачного, уходящего окнами в землю старого барака.
Прокурор не видел, как управлялся во дворе садовник, хотя все происходило у него под окном, но неожиданную свежесть из распахнутой настежь форточки он почувствовал. Наверное, Амирхан Даутович потому особенно остро ощутил спасительную свежесть, что уже часа два-три чувствовал, как ему отчего-то не хватает воздуха, хотя никогда прежде не жаловался, легко переносил жару и духоту.
У розария уже зажглись фонари, в ярком освещении жирно поблёскивал свежевымытый асфальт, над лужицами тянулась лёгкая пелена пара.
«Дождь, что ли, прошёл?» — очнулся прокурор, но тут же отбросил эту мысль: дождь летом в этих краях — большая редкость. Он подошёл к форточке, расстегнул ворот рубашки и жадно дышал; потом подумал, что ему ведь ничто не мешает выйти из душного кабинета во двор, телефон он услышит — лишь бы позвонили.
Первая горячая волна от вымытого асфальта и освежённой земли прошла, и все вокруг уже не исторгало накопленный за день жар, как час назад, а дышало свежестью; в палисаднике, под окнами, и чуть дальше, у розариев, пахло землёй и садом, как после дождя. «Волшебная сила воды!» — отметил Амирхан Даутович. Он стоял во дворе, напротив ярко освещённого зева распахнутых настежь дверей затихшей к ночи милиции, и вглядывался в темноту — не вынырнет ли вдруг из-за высоких кустов колючей живой изгороди ловкая и бесшумная фигура лучшего розыскника области Джураева, не раздастся ли шум спешащей машины, не засветятся ли фары вдалеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83