Решающий голос был подан мейнхеером Дрогеном, который твердо заявил, что молодая леди не должна бродить по улицам в одиночестве. Мистера Прайса никто не спрашивал — он, как всегда, стоял в двух шагах от своего босса с таким видом, словно никогда в жизни не имел своего мнения.
После фиаско в бейрутском музее Дайна решила насладиться дамасским в полной мере, и это ей удалось. Они потеряли отца Бенедетто у стенда с экспонатами Рас-Шамры — он стоял как зачарованный перед маленькой глиняной табличкой. Обиженный Ахмед удалился с высокомерным видом, поэтому остальные порылись в путеводителях и воспоминаниях, обнаружив, что табличка является экземпляром клинописи Рас-Шамры — одного из древнейших в мире алфавитов. Мартина и Рене уже скрылись, а прочие покорно плелись от одного стенда к другому, но экспонаты явно не вызывали всеобщего энтузиазма.
Дайне хотелось взглянуть на экспонат в виде комнаты, перенесенной из своего первоначального местоположения и реконструированной в музее. Миссис Маркс, следовавшая за ней точно полицейская собака, с сомнением смотрела на разрисованные стены, сохранившие яркие цвета по прошествии семнадцати столетий.
— Что это?
— Фрески синагоги из города Доура Европас, относящиеся к третьему веку нашей эры.
Не впервые Дайне захотелось, чтобы ее отец находился рядом с ней. Он настаивал, чтобы она посмотрела эти фрески, так как это уникальные и прекраснейшие образцы декоративного искусства, но ей была известна подлинная причина его желания. Дайну всегда трогало невысказанное, но твердое стремление отца, чтобы она не забывала о своем наследии по материнской линии. Хотя Дайну воспитывали в христианской вере, но для ее отца эта вера была достаточно широка, чтобы включать в себя любые формы искреннего религиозного поклонения.
— Entschuedigen Sie... — К ним присоединился доктор Краус. Когда Дайна обернулась, он покраснел, но его жажда самосовершенствования явно пересиливала робость. Он продолжал, тщательно подбирая английские слова: — Прошу прошения. Я не хотел вмешиваться...
Дайна знала, что ей следует попросить его говорить по-немецки, так как она нуждается в практике. Но ее желание совершенствоваться, в свою очередь, пересилила леность ума.
— Все в порядке, — успокоила она врача.
— Вы говорили об этих картинах так, словно вы их знаете. Поэтому я рискну задать вопрос: разве в синагоге, как и в мечети, изображения людей не verboten?
— Думаю, это был переходный период, — ответила Дайна. — Позже и раньше правило, запрещающее изображения людей из двадцатой главы библейской книги Исхода, понимали более буквально.
— Ich verstehe. Благодарю вас. Это очень интересно. — Наморщив лоб, он стал изучать фрески, но Дайна подозревала, что их очарование ускользает от него.
— Сюжеты заимствованы из Библии, — объяснила она. — Вот переход через Красное море. Правда, Моисей в этой широкой мантии просто прекрасен? С одной стороны от него тонут египтяне, а с другой — евреи идут по воде.
Миссис Маркс отошла к отцу Бенедетто, который наконец оторвался от таблички и разглядывал куда более молодого Моисея, извлекаемого из тростников хорошенькой обнаженной дочерью фараона. Дайна хотела присоединиться к ним, когда человек рядом с ней заговорил вновь.
Он тихо говорил по-немецки, словно забыв о ее присутствии. Дайна удивленно посмотрела на него. Конечно, Краус мог считать, что она не знает языка, но Дайна понимала по-немецки куда лучше, чем говорила.
Комментарии герра доктора Крауса звучали в переводе следующим образом: «Итак, египтяне тонут, покуда израильтяне триумфально маршируют. Чудесно!»
Но Дайна не знала, было заключительное «wunderbar» проявлением восхищения или иронии.
Солнце уже садилось, когда они добрались до мечети Омейядов. Дайна приготовилась выразить восхищение с целью успокоить оскорбленного гида, но ей не пришлось притворяться. Она была очарована зелено-золотой мозаикой над стройными колоннами во дворе.
Вместо того чтобы попросить туристов снять обувь, как ожидала Дайна, им выдали бесформенные мягкие шлепанцы, надевающиеся поверх туфель. Зрелище шаркающих экскурсантов развеселило Ахмеда, но он был достаточно вежлив, чтобы не рассмеяться вслух. Гид провел их к зданию мечети, где они остановились на почтительном расстоянии от безмолвных молящихся. Весь пол был покрыт восточными коврами, в некоторых местах лежащими в несколько слоев. Они были разных цветов и размеров, но преобладали темно-красные бухарские ковры. Ахмед объяснил, что это пожертвования правоверных мусульман, и указал на женскую секцию мечети. Она находилась в дальнем заднем углу, и ковры в ней были далеко не такими роскошными. Миссис Маркс фыркнула, а Ахмед, казалось ожидавший подобной реакции от западной леди, объяснил с ехидной усмешкой:
— Мы помещаем женщин туда, мадам, где их красота и очарование не будут отвлекать нас от благочестивых мыслей.
— Весьма правдоподобно, — буркнула миссис Маркс.
Уходя, они с чувством облегчения избавились от неуклюжих шлепанцев. Хотя пожилой джентльмен специально подбирал шлепанцы для Дайны, они были ей велики и легко соскользнули с ног. Подобрав их с пола, чтобы положить в стопку у дверей мечети, Дайна заметила внутри одного из них что-то белое. Это оказался сложенный вдвое клочок бумаги — он был сравнительно чистым, поэтому Дайна поняла, что клочок пробыл в шлепанце недолго. Она не слишком удивилась, увидев на наружной стороне свое имя. Внутри было лаконичное послание: «Будьте у отеля в 23.00. К.»
«Ну и ну»! — подумала Дайна.
Подняв глаза, она успела заметить Фрэнка Прайса, выскользнувшего из-за ближайшей колонны и направляющегося к машине. Остальные уже ждали внутри. Дайна последовала за Прайсом, скомкав записку в руке. Попытка была тщетной — Прайс, безусловно, видел, как она читала записку, а может, и как она ее обнаружила. Дайна пыталась убедить себя, что это не имеет значения. Но вопреки всякой логике она была уверена в обратном.
Обед в столовой отеля оказался длительной процедурой. Все были голодны и воздали должное кухне — в основном французской, хотя и обогащенной несколькими местными блюдами. Дайна не привыкла к обильной пище по вечерам и чувствовала, что у нее слипаются глаза, когда они перешли в салон выпить кофе. Она не собиралась засиживаться долго: рано утром они должны были уезжать, и впереди у них был насыщенный день. Миссис Маркс, очевидно, пришла к тому же выводу, так как вскоре зевнула и отложила журнал.
— Лучше немного поспать, — сказала она, строго взглянув на Дайну.
До этого момента Дайна не сомневалась, что у нее нет ни малейшего желания торчать у отеля в одиннадцать вечера. Не то чтобы это чем-то угрожало — отель находился на главной улице, вход был ярко освещен, а мимо все время проходили люди и проезжали автомобили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
После фиаско в бейрутском музее Дайна решила насладиться дамасским в полной мере, и это ей удалось. Они потеряли отца Бенедетто у стенда с экспонатами Рас-Шамры — он стоял как зачарованный перед маленькой глиняной табличкой. Обиженный Ахмед удалился с высокомерным видом, поэтому остальные порылись в путеводителях и воспоминаниях, обнаружив, что табличка является экземпляром клинописи Рас-Шамры — одного из древнейших в мире алфавитов. Мартина и Рене уже скрылись, а прочие покорно плелись от одного стенда к другому, но экспонаты явно не вызывали всеобщего энтузиазма.
Дайне хотелось взглянуть на экспонат в виде комнаты, перенесенной из своего первоначального местоположения и реконструированной в музее. Миссис Маркс, следовавшая за ней точно полицейская собака, с сомнением смотрела на разрисованные стены, сохранившие яркие цвета по прошествии семнадцати столетий.
— Что это?
— Фрески синагоги из города Доура Европас, относящиеся к третьему веку нашей эры.
Не впервые Дайне захотелось, чтобы ее отец находился рядом с ней. Он настаивал, чтобы она посмотрела эти фрески, так как это уникальные и прекраснейшие образцы декоративного искусства, но ей была известна подлинная причина его желания. Дайну всегда трогало невысказанное, но твердое стремление отца, чтобы она не забывала о своем наследии по материнской линии. Хотя Дайну воспитывали в христианской вере, но для ее отца эта вера была достаточно широка, чтобы включать в себя любые формы искреннего религиозного поклонения.
— Entschuedigen Sie... — К ним присоединился доктор Краус. Когда Дайна обернулась, он покраснел, но его жажда самосовершенствования явно пересиливала робость. Он продолжал, тщательно подбирая английские слова: — Прошу прошения. Я не хотел вмешиваться...
Дайна знала, что ей следует попросить его говорить по-немецки, так как она нуждается в практике. Но ее желание совершенствоваться, в свою очередь, пересилила леность ума.
— Все в порядке, — успокоила она врача.
— Вы говорили об этих картинах так, словно вы их знаете. Поэтому я рискну задать вопрос: разве в синагоге, как и в мечети, изображения людей не verboten?
— Думаю, это был переходный период, — ответила Дайна. — Позже и раньше правило, запрещающее изображения людей из двадцатой главы библейской книги Исхода, понимали более буквально.
— Ich verstehe. Благодарю вас. Это очень интересно. — Наморщив лоб, он стал изучать фрески, но Дайна подозревала, что их очарование ускользает от него.
— Сюжеты заимствованы из Библии, — объяснила она. — Вот переход через Красное море. Правда, Моисей в этой широкой мантии просто прекрасен? С одной стороны от него тонут египтяне, а с другой — евреи идут по воде.
Миссис Маркс отошла к отцу Бенедетто, который наконец оторвался от таблички и разглядывал куда более молодого Моисея, извлекаемого из тростников хорошенькой обнаженной дочерью фараона. Дайна хотела присоединиться к ним, когда человек рядом с ней заговорил вновь.
Он тихо говорил по-немецки, словно забыв о ее присутствии. Дайна удивленно посмотрела на него. Конечно, Краус мог считать, что она не знает языка, но Дайна понимала по-немецки куда лучше, чем говорила.
Комментарии герра доктора Крауса звучали в переводе следующим образом: «Итак, египтяне тонут, покуда израильтяне триумфально маршируют. Чудесно!»
Но Дайна не знала, было заключительное «wunderbar» проявлением восхищения или иронии.
Солнце уже садилось, когда они добрались до мечети Омейядов. Дайна приготовилась выразить восхищение с целью успокоить оскорбленного гида, но ей не пришлось притворяться. Она была очарована зелено-золотой мозаикой над стройными колоннами во дворе.
Вместо того чтобы попросить туристов снять обувь, как ожидала Дайна, им выдали бесформенные мягкие шлепанцы, надевающиеся поверх туфель. Зрелище шаркающих экскурсантов развеселило Ахмеда, но он был достаточно вежлив, чтобы не рассмеяться вслух. Гид провел их к зданию мечети, где они остановились на почтительном расстоянии от безмолвных молящихся. Весь пол был покрыт восточными коврами, в некоторых местах лежащими в несколько слоев. Они были разных цветов и размеров, но преобладали темно-красные бухарские ковры. Ахмед объяснил, что это пожертвования правоверных мусульман, и указал на женскую секцию мечети. Она находилась в дальнем заднем углу, и ковры в ней были далеко не такими роскошными. Миссис Маркс фыркнула, а Ахмед, казалось ожидавший подобной реакции от западной леди, объяснил с ехидной усмешкой:
— Мы помещаем женщин туда, мадам, где их красота и очарование не будут отвлекать нас от благочестивых мыслей.
— Весьма правдоподобно, — буркнула миссис Маркс.
Уходя, они с чувством облегчения избавились от неуклюжих шлепанцев. Хотя пожилой джентльмен специально подбирал шлепанцы для Дайны, они были ей велики и легко соскользнули с ног. Подобрав их с пола, чтобы положить в стопку у дверей мечети, Дайна заметила внутри одного из них что-то белое. Это оказался сложенный вдвое клочок бумаги — он был сравнительно чистым, поэтому Дайна поняла, что клочок пробыл в шлепанце недолго. Она не слишком удивилась, увидев на наружной стороне свое имя. Внутри было лаконичное послание: «Будьте у отеля в 23.00. К.»
«Ну и ну»! — подумала Дайна.
Подняв глаза, она успела заметить Фрэнка Прайса, выскользнувшего из-за ближайшей колонны и направляющегося к машине. Остальные уже ждали внутри. Дайна последовала за Прайсом, скомкав записку в руке. Попытка была тщетной — Прайс, безусловно, видел, как она читала записку, а может, и как она ее обнаружила. Дайна пыталась убедить себя, что это не имеет значения. Но вопреки всякой логике она была уверена в обратном.
Обед в столовой отеля оказался длительной процедурой. Все были голодны и воздали должное кухне — в основном французской, хотя и обогащенной несколькими местными блюдами. Дайна не привыкла к обильной пище по вечерам и чувствовала, что у нее слипаются глаза, когда они перешли в салон выпить кофе. Она не собиралась засиживаться долго: рано утром они должны были уезжать, и впереди у них был насыщенный день. Миссис Маркс, очевидно, пришла к тому же выводу, так как вскоре зевнула и отложила журнал.
— Лучше немного поспать, — сказала она, строго взглянув на Дайну.
До этого момента Дайна не сомневалась, что у нее нет ни малейшего желания торчать у отеля в одиннадцать вечера. Не то чтобы это чем-то угрожало — отель находился на главной улице, вход был ярко освещен, а мимо все время проходили люди и проезжали автомобили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59