Отдаю вам должное, Кевин, сказку вы сочинили трогательную, но факт остается фактом: знакомство со мной вы использовали самым непристойным образом.
— Помилуйте, миссис Эмерсон! У меня не было другого выхода! На кого ж мне и рассчитывать, как не на вас, — удивился бесстыжий щелкопер. — Знакомство... будет ли мне позволено употребить слово дружба?... м-м... понимаю, понимаю... Знакомство с вами и вашим выдающимся супругом — это единственное мое преимущество перед коллегами-конкурентами. Непосредственное участие в деле Баскервиля — вот что создало мне репутацию... да и вам тоже, дорогая миссис Эмерсон. Согласитесь, что без публикаций «Дейли йелл» вы не были бы так известны среди читающей лондонской публики. А сейчас ваши имена у всех на устах! Британия увлекается археологией и восхищается археологами! Прибавьте к несомненному профессионализму ваш тонкий вкус и неприятие условностей, ваш неповторимый детективный дар...
— Что касается «неповторимого детективного дара», — прервала я поток ирландского красноречия, — то он развился не по нашей воле. Поразительно, что мы с Эмерсоном всякий раз оказываемся в центре какого-нибудь расследования. Видимо, все дело в особом свойстве ума, в способности улавливать подоплеку преступления, которая, как правило, ускользает от личностей с традиционным мышлением.
— Именно так, миссис Эмерсон, именно так, — с жаром закивал О'Коннелл. — Теперь вы понимаете, почему я рассчитывал на вас и почему был вынужден упомянуть вас в своих статьях.
— Допустим, понимаю. Однако понять — не значит простить, мистер О'Коннелл. Вся эта шумиха должна немедленно прекратиться. Надеюсь, имя профессора Эмерсона и «его многоуважаемой, незаурядной супруги», как вы изволили выразиться, больше никогда не появится на страницах вашего бульварного листка.
— Но... Вы меня без ножа режете, миссис Эмерсон! — ужаснулся О'Коннелл. — Я рассчитывал хотя бы на интервью! Самое обычное интервью о ваших достижениях за последний сезон!
Взгляд прозрачно-голубых глаз был так открыт, так невинен, что любой другой, незнакомый с мистером Пройдохой человек тотчас согласился бы исполнить любую его просьбу. Ха! Не на ту напал!
— За дурочку меня принимаете, мистер О'Коннелл? Думаете, мы не читали ваших излияний по делу Фрейзера? Эмерсон, между прочим, бесновался несколько недель. Я даже начала тревожиться за его здоровье.
— Пардон! — округлил голубые глазищи О'Коннелл. — Эти «излияния» — не что иное, как точное повторение слов самой миссис Фрейзер.
По крайней мере в этом юный нахал был искренен. Энид Фрейзер, урожденная Дебенхэм, рассказала ему чистую правду, и не его вина, что профессор разъярился, прочитав излияния репортеришки (цитата из разгромной речи Эмерсона).
— Миссис Фрейзер вместе со всеми, кого вы спасли от бесчестия и даже смерти, поет вам хвалу, — продолжал О'Коннелл, не отводя от меня восторженного взгляда. — Разве можно ее винить? Это ведь такая редкость в нашем мире — чтобы отвага и доброта получили достойное признание! Вы — гордость британской нации, миссис Эмерсон!
— Что ж... Если вы так считаете...
— Разумеется! Вы рисковали собственной жизнью... да что там! Вы поставили на карту нечто более дорогое, чем сама жизнь! — разливался Кевин. — Трудно представить себе, как страдал профессор... что за ужасные минуты боли и отчаяния пришлось ему пережить... какой страх терзал его сердце... Вы человек несгибаемой воли и мужества, но все-таки женщина! Что, если бы вы дрогнули под натиском этого безумца?... Каковы были ваши чувства к нему, миссис Эмерсон?
Подумать только! А я-то кивала с идиотской улыбкой в ответ на каждое его слово! Когда смысл сказанного наконец до меня дошел, О'Коннелл содрогнулся от моего возмущенного вопля:
— Проклятье! Как вы смеете, Кевин! Что за грязные намеки!... Кто вам это наплел?! Вот погодите, доберусь я до Энид!...
— Да успокойтесь же, миссис Амелия, — заныл О'Коннелл. — Миссис Фрейзер ни в чем не виновата. Честное слово, она отрицала все, что невзначай... м-м... вырвалось у ее супруга. (Нам с вами встречались джентльмены и поумнее мистера Фрейзера, не так ли?) Какие только страшные кары она не сулила мне, если хоть слово просочится в прессу!
— Любая, даже самая страшная кара покажется вам отеческой взбучкой по сравнению с гневом Эмерсона, — пообещала я. — Только и позвольте себе один-единственный намек в газете, и...
Договаривать не было нужды. Кевин позеленел и как-то усох прямо на глазах.
— По-вашему, я этого не знаю, миссис Амелия? — с непритворным ужасом простонал он. — Да я так ценю вас, так почитаю, что никогда не стал бы подрывать ваш авторитет. К тому же босс сказал, что профессор запросто может подать на меня в суд и я окажусь за решеткой.
Вот оно что! Убедительный аргумент для мистера О'Коннелла. На его «преклонение» перед нашим авторитетом я бы, пожалуй, не рассчитывала... но угроза тюрьмы плюс страх перед Эмерсоном (в данном случае вполне обоснованный) надежно закроют репортеру рот.
— Отлично. — Отставив пустой бокал, я оглядела стол, но ничего хоть отдаленно напоминающего салфетку не обнаружила. — Все, мистер О'Коннелл, мое время истекло. Боюсь, Эмерсон уже всю округу на ноги поднял. Я на свидание не напрашивалась, так что счет оплатите сами.
— Я провожу! — Кевин швырнул на стол пару монет.
После всех наших приключений в Египте прогулка по вечернему Лондону меня не пугает, но отказ джентльмену в такой просьбе выглядел бы неучтивым. Девица с малиновыми щеками догнала нас у выхода и протянула шарф.
— Оставьте себе, милочка. У меня еще есть. Укутайтесь поплотнее.
Сопровождение Кевина оказалось кстати. По крайней мере, было на кого опереться. Мерзкая каша из грязи, воды и всякой скользкой гадости под ногами крайне затрудняла ходьбу. Призрачно-желтые пятна от газовых фонарей едва пробивались сквозь пелену тумана, размывая очертания редких прохожих.
— Согласитесь, Кевин, есть в этой картине некое мрачное очарование. Славный наш любимый Лондон! — Я не удержалась от умильного вздоха. — Приятно сознавать, что даже в своей зловещей и зловонной прелести он не уступает трущобам Каира.
В ответ О'Коннелл лишь крепче стиснул мой локоть и ускорил шаг.
После поворота, в том месте, где Йорк-стрит расширяется и образует овальную площадь, мой провожатый остановился.
— Отсюда вы уже и одна дойдете, миссис Амелия. Здесь с вами ничего не случится.
— Могли бы и не утруждаться, мистер О'Коннелл. Я везде умею сама за себя постоять. Благодарю за угощение и за экскурсию в паб. Весьма и весьма любопытно. Приятно узнать что-то новое. Будьте здоровы и не забывайте об уговоре.
— Что вы, мэм! Никогда!
— Вы не имеете права ссылаться на меня в своих статьях.
— Понял, миссис Амелия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Помилуйте, миссис Эмерсон! У меня не было другого выхода! На кого ж мне и рассчитывать, как не на вас, — удивился бесстыжий щелкопер. — Знакомство... будет ли мне позволено употребить слово дружба?... м-м... понимаю, понимаю... Знакомство с вами и вашим выдающимся супругом — это единственное мое преимущество перед коллегами-конкурентами. Непосредственное участие в деле Баскервиля — вот что создало мне репутацию... да и вам тоже, дорогая миссис Эмерсон. Согласитесь, что без публикаций «Дейли йелл» вы не были бы так известны среди читающей лондонской публики. А сейчас ваши имена у всех на устах! Британия увлекается археологией и восхищается археологами! Прибавьте к несомненному профессионализму ваш тонкий вкус и неприятие условностей, ваш неповторимый детективный дар...
— Что касается «неповторимого детективного дара», — прервала я поток ирландского красноречия, — то он развился не по нашей воле. Поразительно, что мы с Эмерсоном всякий раз оказываемся в центре какого-нибудь расследования. Видимо, все дело в особом свойстве ума, в способности улавливать подоплеку преступления, которая, как правило, ускользает от личностей с традиционным мышлением.
— Именно так, миссис Эмерсон, именно так, — с жаром закивал О'Коннелл. — Теперь вы понимаете, почему я рассчитывал на вас и почему был вынужден упомянуть вас в своих статьях.
— Допустим, понимаю. Однако понять — не значит простить, мистер О'Коннелл. Вся эта шумиха должна немедленно прекратиться. Надеюсь, имя профессора Эмерсона и «его многоуважаемой, незаурядной супруги», как вы изволили выразиться, больше никогда не появится на страницах вашего бульварного листка.
— Но... Вы меня без ножа режете, миссис Эмерсон! — ужаснулся О'Коннелл. — Я рассчитывал хотя бы на интервью! Самое обычное интервью о ваших достижениях за последний сезон!
Взгляд прозрачно-голубых глаз был так открыт, так невинен, что любой другой, незнакомый с мистером Пройдохой человек тотчас согласился бы исполнить любую его просьбу. Ха! Не на ту напал!
— За дурочку меня принимаете, мистер О'Коннелл? Думаете, мы не читали ваших излияний по делу Фрейзера? Эмерсон, между прочим, бесновался несколько недель. Я даже начала тревожиться за его здоровье.
— Пардон! — округлил голубые глазищи О'Коннелл. — Эти «излияния» — не что иное, как точное повторение слов самой миссис Фрейзер.
По крайней мере в этом юный нахал был искренен. Энид Фрейзер, урожденная Дебенхэм, рассказала ему чистую правду, и не его вина, что профессор разъярился, прочитав излияния репортеришки (цитата из разгромной речи Эмерсона).
— Миссис Фрейзер вместе со всеми, кого вы спасли от бесчестия и даже смерти, поет вам хвалу, — продолжал О'Коннелл, не отводя от меня восторженного взгляда. — Разве можно ее винить? Это ведь такая редкость в нашем мире — чтобы отвага и доброта получили достойное признание! Вы — гордость британской нации, миссис Эмерсон!
— Что ж... Если вы так считаете...
— Разумеется! Вы рисковали собственной жизнью... да что там! Вы поставили на карту нечто более дорогое, чем сама жизнь! — разливался Кевин. — Трудно представить себе, как страдал профессор... что за ужасные минуты боли и отчаяния пришлось ему пережить... какой страх терзал его сердце... Вы человек несгибаемой воли и мужества, но все-таки женщина! Что, если бы вы дрогнули под натиском этого безумца?... Каковы были ваши чувства к нему, миссис Эмерсон?
Подумать только! А я-то кивала с идиотской улыбкой в ответ на каждое его слово! Когда смысл сказанного наконец до меня дошел, О'Коннелл содрогнулся от моего возмущенного вопля:
— Проклятье! Как вы смеете, Кевин! Что за грязные намеки!... Кто вам это наплел?! Вот погодите, доберусь я до Энид!...
— Да успокойтесь же, миссис Амелия, — заныл О'Коннелл. — Миссис Фрейзер ни в чем не виновата. Честное слово, она отрицала все, что невзначай... м-м... вырвалось у ее супруга. (Нам с вами встречались джентльмены и поумнее мистера Фрейзера, не так ли?) Какие только страшные кары она не сулила мне, если хоть слово просочится в прессу!
— Любая, даже самая страшная кара покажется вам отеческой взбучкой по сравнению с гневом Эмерсона, — пообещала я. — Только и позвольте себе один-единственный намек в газете, и...
Договаривать не было нужды. Кевин позеленел и как-то усох прямо на глазах.
— По-вашему, я этого не знаю, миссис Амелия? — с непритворным ужасом простонал он. — Да я так ценю вас, так почитаю, что никогда не стал бы подрывать ваш авторитет. К тому же босс сказал, что профессор запросто может подать на меня в суд и я окажусь за решеткой.
Вот оно что! Убедительный аргумент для мистера О'Коннелла. На его «преклонение» перед нашим авторитетом я бы, пожалуй, не рассчитывала... но угроза тюрьмы плюс страх перед Эмерсоном (в данном случае вполне обоснованный) надежно закроют репортеру рот.
— Отлично. — Отставив пустой бокал, я оглядела стол, но ничего хоть отдаленно напоминающего салфетку не обнаружила. — Все, мистер О'Коннелл, мое время истекло. Боюсь, Эмерсон уже всю округу на ноги поднял. Я на свидание не напрашивалась, так что счет оплатите сами.
— Я провожу! — Кевин швырнул на стол пару монет.
После всех наших приключений в Египте прогулка по вечернему Лондону меня не пугает, но отказ джентльмену в такой просьбе выглядел бы неучтивым. Девица с малиновыми щеками догнала нас у выхода и протянула шарф.
— Оставьте себе, милочка. У меня еще есть. Укутайтесь поплотнее.
Сопровождение Кевина оказалось кстати. По крайней мере, было на кого опереться. Мерзкая каша из грязи, воды и всякой скользкой гадости под ногами крайне затрудняла ходьбу. Призрачно-желтые пятна от газовых фонарей едва пробивались сквозь пелену тумана, размывая очертания редких прохожих.
— Согласитесь, Кевин, есть в этой картине некое мрачное очарование. Славный наш любимый Лондон! — Я не удержалась от умильного вздоха. — Приятно сознавать, что даже в своей зловещей и зловонной прелести он не уступает трущобам Каира.
В ответ О'Коннелл лишь крепче стиснул мой локоть и ускорил шаг.
После поворота, в том месте, где Йорк-стрит расширяется и образует овальную площадь, мой провожатый остановился.
— Отсюда вы уже и одна дойдете, миссис Амелия. Здесь с вами ничего не случится.
— Могли бы и не утруждаться, мистер О'Коннелл. Я везде умею сама за себя постоять. Благодарю за угощение и за экскурсию в паб. Весьма и весьма любопытно. Приятно узнать что-то новое. Будьте здоровы и не забывайте об уговоре.
— Что вы, мэм! Никогда!
— Вы не имеете права ссылаться на меня в своих статьях.
— Понял, миссис Амелия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89