Остался еще один значок. Просто палочка — вроде тех, что рисуют дети, постигая азы правописания.
«Приходи одна»? Не слишком оригинально, нужно сказать. Авторы анонимных писем, как правило, именно так и заканчивают свои послания... если хотят заманить человека в ловушку. Встреча в полночь на набережной с женщиной, которой не за что меня любить... Не западня ли? Я решила появиться у Иглы Клеопатры в половине двенадцатого, тем самым обеспечив себе хотя бы некоторое преимущество.
Тоскливый это был вечер, читатель. Один из самых тоскливых в моей полной приключений жизни. Я поужинала в одиночестве, если можно назвать ужином лихорадочную смену блюд. Вне себя от беспокойства, Гаргори метал на стол тарелки и уносил их с бешеной скоростью, а потом застыл на посту у окна прихожей. К возвращению профессора, полагаю, нам придется менять шторы, испорченные вконец издерганным Гаргори.
При всем желании, я вряд ли смогу перечислить все разумные, более-менее приемлемые и совершенно дикие теории, что мелькали в голове, пока я бродила по спальне в ожидании ночи. Сначала подумала, что таинственное рандеву — не более чем ловушка, из которой мне не выбраться. Мгновение спустя утешилась надеждой, что Айша в конце концов хочет назвать имя преступника. Затем вообразила, что Айша удерживает Эмерсона против его воли, заманив моего мужа мольбой о помощи и посулами... да мало ли что может пообещать мужчине такая дама! В этом случае она потребует выкуп. Господи! Какое это было бы счастье!
Лет приблизительно через пятьдесят после ужина (честное слово, я бы поклялась, что прошло не меньше полстолетия!) мои раздумья и терзания были прерваны осторожным стуком в дверь.
— Кто?
— Это я, мамочка. Можно войти?
Давно пора было уложить сына, поцеловать на ночь, а потом еще раз заглянуть в спальню и убедиться, что он по-прежнему в постели.
— Да, Рамсес. Я уже собиралась идти к тебе. От папы никаких известий, но я уверена, что волноваться не о чем.
Наше чадо, уже в ночной рубашке и босоногое (шлепанцы Рамсес не признает), как обычно, в такие минуты вызывало умиление и абсолютно ложное впечатление нормальности.
— Я хотел пожелать тебе спокойной ночи, мамочка, и узнать...
— Так я и думала. Пожелай и быстренько в кровать. Уже поздно.
— Хорошо, мамочка. — Рамсес приложился к моей щеке, подставил свою для поцелуя и тут же вывернулся из объятий. — Я хотел узнать...
— Папы все еще нет, Рамсес, ты разве не понял? Как вернется, поднимется к тебе.
— Да, мамочка. Длительное отсутствие папочки рождает во мне глубочайшую тревогу...
— Не сомневаюсь. Что еще?
— Я хотел узнать, мамочка, не выдашь ли ты мне небольшую сумму в счет карманных денег будущего месяца?
Решение Эмерсона выдавать сыну карманные деньги сразу на месяц я в свое время не одобрила, но позже смирилась, признав некоторую справедливость аргумента мужа: «Должен же парень учиться рассчитывать бюджет».
— Что? Уже все потратил? А где же те двенадцать с половиной шиллингов, которые ты намеревался отдать за велосипед мисс Хелен? А где те деньги, которые папа...
— У меня были непредвиденные расходы, — объяснил Рамсес.
— Понятно. Все на твои опыты уходит. Ладно, возьми сколько нужно из кошелька. На камине.
— Благодарю, мамочка. Трудно выразить словами, как я ценю твое...
— Ладно, сынок, ладно.
За Рамсесом закрылась дверь, и я вздохнула с облегчением. Перед свиданием с опасностью всегда лучше побыть в одиночестве.
Итак... Пожалуй, пора собираться. Подготовка не заняла много времени. Костюм, удобство которого я не раз оценила в Египте, у меня всегда под рукой — просторные твидовые штаны до колена, высокие ботинки на шнуровке и плотная рубашка мужского покроя. Очень кстати пришелся и недавно заказанный специальный корсет. Осталось застегнуть пряжку любимого «боевого» пояса, и я во всеоружии. Жаль, конечно, что нет пистолета, который я оставила у Абдуллы, согласившись с Эмерсоном, что в Англии нам пистолеты ни к чему. Ха! Твое счастье, дорогой, что тебя здесь нет. Сказала бы я...
Вы не поверите, читатель! В дверном проеме, словно вызванный силой моих мыслей, материализовался Эмерсон!
— Боже, боже! — Перелетев через комнату, я повисла на шее у мужа. — Боже, боже, боже!
Кажется, вечность прошла, а я все еще твердила свое «боже», словно других слов в нашем языке нет. Твердила до тех пор, пока Эмерсон не подал голос.
— Какой горячий прием! — Чуть отстранившись, он вопросительно склонил голову набок. — Ценю, конечно, но... с чего бы это? Что-то случилось?
— Ах ты... — Оттолкнув мужа, я отпрыгнула на середину комнаты. Эмерсон налетел спиной на дверь и расплылся в ухмылке. Нет, каково! Он еще смеет ухмыляться! — Нет, каково! Ты еще смеешь ухмыляться! Удрал из дома без предупреждения и как в воду канул! Столько часов — ни слуху ни духу! На ужин не явился! Я тут умираю от страха...
— Вон оно что! — Эмерсон с прищуром следил, как я вышагиваю перед ним, потрясая кулаками. — А сама-то ты куда собралась, дорогая моя Пибоди? Не в постель же — при полном-то параде и вооруженная до зубов, а?
Я застыла как вкопанная. Черт! Очень по-мужски, ничего не скажешь! Исчезнуть на полдня, чтобы возникнуть в самый неподходящий момент и помешать моим планам! Еще каких-нибудь пять минут — меня бы и след простыл...
— За тобой, — буркнула я.
Поверит или нет?
— Дорогая... — Эмерсон шагнул вперед, его руки сошлись вокруг моей талии... Ну что за ирония судьбы! Ни о чем я так не мечтала, как об этом родном, крепком объятии... и вот на тебе! Предательский шорох спрятанного в кармане листка все испортил. Я и глазом моргнуть не успела, а записка уже оказалась у мужа.
— От кого это, Амелия? — пугающе спокойным тоном поинтересовался Эмерсон.
— А ты сам не знаешь?
— Знал бы — не спрашивал, Амелия. Среди моих знакомых нет никого, кто писал бы на таком безобразном арабском. — Если не считать нервного тика на щеке и бешено пульсирующей жилки на шее, ничто не выдавало его ярости. Я отвернулась. Не тут-то было. Безжалостные пальцы вцепились мне в плечи и крутанули обратно. — За мной, говоришь, собралась? Не ври, Амелия! Отвечай! Куда тебя черти понесли среди ночи?!
— А то не догадываешься! Я бы все равно туда отправилась! К счастью, она меня опередила.
— Она? — Разжав пальцы, Эмерсон уставился на меня чуть ли не с благоговением. — Как ты узнала...
— Я же видела, как ты входил к ней в дом, Эмерсон! Причем дважды. Думаешь, меня обманули твоя дурацкая борода и корзина с рыбой?
— С рыбой?... — Он захлопал глазами. — С рыбой... С рыбой!!! — Дошло наконец! — Так ты об Айше? Это от нее записка?
Ничего себе!
— Хочешь сказать, у тебя таких много? — взвыла я.
Эмерсон словно оглох. Заметался по комнате, качая головой и приговаривая себе под нос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
«Приходи одна»? Не слишком оригинально, нужно сказать. Авторы анонимных писем, как правило, именно так и заканчивают свои послания... если хотят заманить человека в ловушку. Встреча в полночь на набережной с женщиной, которой не за что меня любить... Не западня ли? Я решила появиться у Иглы Клеопатры в половине двенадцатого, тем самым обеспечив себе хотя бы некоторое преимущество.
Тоскливый это был вечер, читатель. Один из самых тоскливых в моей полной приключений жизни. Я поужинала в одиночестве, если можно назвать ужином лихорадочную смену блюд. Вне себя от беспокойства, Гаргори метал на стол тарелки и уносил их с бешеной скоростью, а потом застыл на посту у окна прихожей. К возвращению профессора, полагаю, нам придется менять шторы, испорченные вконец издерганным Гаргори.
При всем желании, я вряд ли смогу перечислить все разумные, более-менее приемлемые и совершенно дикие теории, что мелькали в голове, пока я бродила по спальне в ожидании ночи. Сначала подумала, что таинственное рандеву — не более чем ловушка, из которой мне не выбраться. Мгновение спустя утешилась надеждой, что Айша в конце концов хочет назвать имя преступника. Затем вообразила, что Айша удерживает Эмерсона против его воли, заманив моего мужа мольбой о помощи и посулами... да мало ли что может пообещать мужчине такая дама! В этом случае она потребует выкуп. Господи! Какое это было бы счастье!
Лет приблизительно через пятьдесят после ужина (честное слово, я бы поклялась, что прошло не меньше полстолетия!) мои раздумья и терзания были прерваны осторожным стуком в дверь.
— Кто?
— Это я, мамочка. Можно войти?
Давно пора было уложить сына, поцеловать на ночь, а потом еще раз заглянуть в спальню и убедиться, что он по-прежнему в постели.
— Да, Рамсес. Я уже собиралась идти к тебе. От папы никаких известий, но я уверена, что волноваться не о чем.
Наше чадо, уже в ночной рубашке и босоногое (шлепанцы Рамсес не признает), как обычно, в такие минуты вызывало умиление и абсолютно ложное впечатление нормальности.
— Я хотел пожелать тебе спокойной ночи, мамочка, и узнать...
— Так я и думала. Пожелай и быстренько в кровать. Уже поздно.
— Хорошо, мамочка. — Рамсес приложился к моей щеке, подставил свою для поцелуя и тут же вывернулся из объятий. — Я хотел узнать...
— Папы все еще нет, Рамсес, ты разве не понял? Как вернется, поднимется к тебе.
— Да, мамочка. Длительное отсутствие папочки рождает во мне глубочайшую тревогу...
— Не сомневаюсь. Что еще?
— Я хотел узнать, мамочка, не выдашь ли ты мне небольшую сумму в счет карманных денег будущего месяца?
Решение Эмерсона выдавать сыну карманные деньги сразу на месяц я в свое время не одобрила, но позже смирилась, признав некоторую справедливость аргумента мужа: «Должен же парень учиться рассчитывать бюджет».
— Что? Уже все потратил? А где же те двенадцать с половиной шиллингов, которые ты намеревался отдать за велосипед мисс Хелен? А где те деньги, которые папа...
— У меня были непредвиденные расходы, — объяснил Рамсес.
— Понятно. Все на твои опыты уходит. Ладно, возьми сколько нужно из кошелька. На камине.
— Благодарю, мамочка. Трудно выразить словами, как я ценю твое...
— Ладно, сынок, ладно.
За Рамсесом закрылась дверь, и я вздохнула с облегчением. Перед свиданием с опасностью всегда лучше побыть в одиночестве.
Итак... Пожалуй, пора собираться. Подготовка не заняла много времени. Костюм, удобство которого я не раз оценила в Египте, у меня всегда под рукой — просторные твидовые штаны до колена, высокие ботинки на шнуровке и плотная рубашка мужского покроя. Очень кстати пришелся и недавно заказанный специальный корсет. Осталось застегнуть пряжку любимого «боевого» пояса, и я во всеоружии. Жаль, конечно, что нет пистолета, который я оставила у Абдуллы, согласившись с Эмерсоном, что в Англии нам пистолеты ни к чему. Ха! Твое счастье, дорогой, что тебя здесь нет. Сказала бы я...
Вы не поверите, читатель! В дверном проеме, словно вызванный силой моих мыслей, материализовался Эмерсон!
— Боже, боже! — Перелетев через комнату, я повисла на шее у мужа. — Боже, боже, боже!
Кажется, вечность прошла, а я все еще твердила свое «боже», словно других слов в нашем языке нет. Твердила до тех пор, пока Эмерсон не подал голос.
— Какой горячий прием! — Чуть отстранившись, он вопросительно склонил голову набок. — Ценю, конечно, но... с чего бы это? Что-то случилось?
— Ах ты... — Оттолкнув мужа, я отпрыгнула на середину комнаты. Эмерсон налетел спиной на дверь и расплылся в ухмылке. Нет, каково! Он еще смеет ухмыляться! — Нет, каково! Ты еще смеешь ухмыляться! Удрал из дома без предупреждения и как в воду канул! Столько часов — ни слуху ни духу! На ужин не явился! Я тут умираю от страха...
— Вон оно что! — Эмерсон с прищуром следил, как я вышагиваю перед ним, потрясая кулаками. — А сама-то ты куда собралась, дорогая моя Пибоди? Не в постель же — при полном-то параде и вооруженная до зубов, а?
Я застыла как вкопанная. Черт! Очень по-мужски, ничего не скажешь! Исчезнуть на полдня, чтобы возникнуть в самый неподходящий момент и помешать моим планам! Еще каких-нибудь пять минут — меня бы и след простыл...
— За тобой, — буркнула я.
Поверит или нет?
— Дорогая... — Эмерсон шагнул вперед, его руки сошлись вокруг моей талии... Ну что за ирония судьбы! Ни о чем я так не мечтала, как об этом родном, крепком объятии... и вот на тебе! Предательский шорох спрятанного в кармане листка все испортил. Я и глазом моргнуть не успела, а записка уже оказалась у мужа.
— От кого это, Амелия? — пугающе спокойным тоном поинтересовался Эмерсон.
— А ты сам не знаешь?
— Знал бы — не спрашивал, Амелия. Среди моих знакомых нет никого, кто писал бы на таком безобразном арабском. — Если не считать нервного тика на щеке и бешено пульсирующей жилки на шее, ничто не выдавало его ярости. Я отвернулась. Не тут-то было. Безжалостные пальцы вцепились мне в плечи и крутанули обратно. — За мной, говоришь, собралась? Не ври, Амелия! Отвечай! Куда тебя черти понесли среди ночи?!
— А то не догадываешься! Я бы все равно туда отправилась! К счастью, она меня опередила.
— Она? — Разжав пальцы, Эмерсон уставился на меня чуть ли не с благоговением. — Как ты узнала...
— Я же видела, как ты входил к ней в дом, Эмерсон! Причем дважды. Думаешь, меня обманули твоя дурацкая борода и корзина с рыбой?
— С рыбой?... — Он захлопал глазами. — С рыбой... С рыбой!!! — Дошло наконец! — Так ты об Айше? Это от нее записка?
Ничего себе!
— Хочешь сказать, у тебя таких много? — взвыла я.
Эмерсон словно оглох. Заметался по комнате, качая головой и приговаривая себе под нос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89