Констебли, как правило, гоняют нищих на Сент-Джеймской площади и в других респектабельных лондонских районах, но этому малышу явно удалось улизнуть от внимания стражей порядка. Едва мы подошли к воротам, как он поднялся на ноги и в безмолвной мольбе вытянул руку.
— Совсем кроха, — вздохнула я. — Не могли бы мы...
Эмерсон уже звенел в кармане монетами.
— Не могли бы. Всех к себе не заберешь, Амелия, — отозвался он ворчливо. Но меня-то не обманешь. Нотки сочувствия и затаенного гнева я не могла не уловить. — Вот тебе, мой мальчик, держи. — Серебро полновесно звякнуло в грязной ладошке. — Купи что-нибудь поесть и устройся где-нибудь на ночь. Иди, малыш, иди. С констеблем шутки плохи.
Худенькие пальчики сжали щедрое подаяние, ребенок проскулил что-то невнятно-благодарное и отступил назад. Шагая по дорожке к двери, Эмерсон сквозь зубы чертыхался.
— Да, мой дорогой, ты прав... Наш мир жесток. Будем надеяться, что этих несчастных ждет другой, лучший из миров.
— Вздор! — парировал Эмерсон.
— Это ты так говоришь, дорогой. Но согласись, никто не может быть уверен... Что ж... Хоть одно горемычное дитя порадуется сегодня горячему ужину. Боже правый! Как поздно! Наши с тобой горемычные дитятки наверняка уже заждались и умирают без чая. Нужно будет вознести благодарность за кров и пищу.
Из дитяток лишь двое дожидались чая в гостиной. В платье с морем оборок и широченным поясом Виолетта казалась поперек себя шире. Перси при нашем появлении вскочил:
— Добрый вечер, сэр. Добрый вечер, тетя Амелия.
— Здравствуй, Перси, — отозвалась я. — Давно ждете? Просим прощения за задержку. Миссис Уотсон, будьте любезны, пошлите кого-нибудь из горничных за Рамсесом.
Экономка всплеснула руками:
— О, мадам...
— Понятно. Сбежал?
— Не понимаю, мадам... Не понимаю, как ему удалось... — запричитала миссис Уотсон. — Ведь глаз же не спускала...
— Успокойтесь, дорогая. Вы не первая, кого Рамсес обвел вокруг пальца. Эмерсон, прекрати рвать волосы. Не думаю, что плешь будет тебе к лицу. Сядь!
— И не подумаю! — взревел профессор. — Твое спокойствие, Амелия, не делает тебе чести. Знаю, все знаю! Можешь не напоминать! Рамсес сбегал много раз, и ничего с ним не случалось... но этот чертов город...
— Пойду поищу. — Я поднялась. — Остынь, Эмерсон. Съешь... вот хоть сандвич с огурцом. Надеюсь, поможет.
Эмерсон, разумеется, мой совет отверг и потопал следом в коридор. Вместе с остальными. Дворецкий бросился было за моим плащом, но я лишь отмахнулась.
И правильно сделала. Оборвыш не успел скрыться, он уже бился в руках констебля исполинского роста и телосложения. Протестующие детские крики время от времени заглушались раздраженным рычанием полицейского.
— Нечего тебе здесь делать, голодранец... ну-ка... давай отсюда... Ой! Это еще что такое? Ах ты...
— Отпустите ребенка! — крикнула я, подлетая к воротам.
— Но, мэм! Он ошивается у дома и ждет, когда...
— Он просто ждал, когда его впустят в дом, — объяснила я. — Рамсес, как ты посмел ударить полицейского?!
— Укусить, мамочка. Я был вынужден воспользоваться этим способом защиты, поскольку удары обнаженной ступни не возымели должного эффекта...
— О господи! Эмерсон, будь добр...
Серебро звякнуло вновь, на этот раз в мясистой ладони стража порядка. Констебль приподнял шляпу и удалился, укоризненно качая головой. Я протянула руку к вороту беглеца... и содрогнулась. Нет уж. Этот ворот лучше не трогать. В зловещем молчании мы прошли по дорожке и поднялись на крыльцо.
От наряда нашего отпрыска захватывало дух и слезы наворачивались на глаза. Отдаю Рамсесу должное: если он что-то делает, то на совесть. Босые ноги из просто загорелых стали сине-черными — черными от грязи и синими от холода (к вечеру температура заметно снизилась). Облачен он был в тряпье, кошмарнее которого мне видеть не приходилось. Рубашка и панталоны с чужого плеча — если о панталонах можно так сказать — едва держались на худом теле, несмотря на порядочное количество ржавых (где он их, спрашивается, взял?) булавок. Мокрое насквозь классическое одеяние попрошайки и аромат издавало соответствующий, словно Рамсес для пущего эффекта окунулся в сточную канаву. Миссис Уотсон, ахнув, зажала нос и попятилась.
Рамсес стянул с головы... скажем, некое подобие головного убора. Несмотря ни на что, приятно видеть, что мои лекции о поведении джентльмена в обществе не пропали даром. Затем сунул руку за пазуху, извлек букетик жалких, сморщенных нарциссов — помнится, на клумбе в Сент-Джеймском парке они выглядели гораздо привлекательнее — и протянул Виолетте.
— Это тебе...
Виолетта затрясла всеми своими оборочками и локонами и замахала ладошками, как будто на нее напал целый осиный рой. Гримаса омерзения исказила круглое личико.
— Гадкий! — взвизгнула она. Разнообразие всегда радует. Признаться, я ждала знакомого «Умер, о-о-о, умер!». — Гадкий, гадкий, о-о-о, гадкий...
У Рамсеса вытянулось лицо, но оскорбление он перенес мужественно. Повернувшись ко мне, извлек из-под умопомрачительной сорочки еще один букетик — два цветочка и с десяток стебельков.
— Это тебе, мамочка.
— Спасибо. — Я приняла подношение двумя пальцами. — Очень мило с твоей стороны. Боюсь только, тебе придется забыть о карманных деньгах. Эти средства пойдут на pourboires всем тем, кого ты обокрал, укусил... словом, облагодетельствовал тем или иным образом. Сумма растет, Рамсес.
Все это время Эмерсон хватал ртом воздух, как голодная лягушка при виде комара.
— Почему... Пибоди... объясни мне, почему он так одет? — раздался наконец полувздох-полустон.
— Приступил к практическим занятиям по маскировке, — ответил за меня Рамсес. — Ты ведь не забыл, папочка, что мне было позволено оставить маскировочные принадлежности для собственных нужд. Те самые, которые мы нашли в логове преступной личности, известной под кличкой...
Я не успела вмешаться. Бедный мой, бедный Эмерсон! Побагровел, как небо перед штормом, и грудь заходила ходуном. При любом упоминании об этом диком эпизоде и еще более дикой личности у профессора подскакивает давление.
— Ты не должен выходить из дома без разрешения, — сказала я, воспользовавшись паузой. Эмерсон, кроме хрипа, ничего выдавить не мог. — Отправляйся к себе и... Секундочку. Что это за царапина на лбу? Только не говори, что виноват Перси.
— У меня не было таких намерений, мамочка.
Перси, кашлянув, выдвинулся вперед.
— Все равно я виноват, тетя Амелия... сэр. Виноват в том, что кузен ушел из дому без позволения. Я дразнил Рамсеса. Хотел пойти погулять с ним в саду, наловить бабочек для коллекции. Рамсес сначала не хотел идти... и я, наверное, сказал... что-то обидное... Ну, вроде того, что он никуда не ходит без мамочки или няни... Я просто пошутил, сэр!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89