— А между прочим, хотя, конечно, вы мне и не поверите... Следы всегда остаются.
— Это ты к чему? — хмуро глянул на него Шаланда.
— Не надо меня переубеждать! Что бы вы там ни говорили... Нет! Я не согласен! — Худолей убежденно покачал головой. — Это может быть отпечаток пальца, уха, губы... Даже, простите меня, зад... Тоже может оставить свой неповторимый след. Как по размеру, так и по рисунку. Помню один зад...
— Худолею больше не наливать, — сказал Пафнутьев.
— Да, — крякнул Шаланда. — Слабеют лучшие люди.
— Ну вот и разговорились! — рассмеялся Худолей. — А, Паша?
— Похоже на то.
— А ведь тебе там эксперт понадобится, а? Знающий, опытный, человек, которому ты можешь полностью доверять, а?
— Видимо, — кивнул Пафнутьев. — И начальник милиции, свой, личный, да, Шаланда? И директор гастронома... Как ты думаешь, Аркаша? Согласен приобрести гастроном в Москве?
Халандовский, не торопясь, снова наполнил стаканы, нарезал мясо, принес с кухни зелень, видимо, забытую для первого тоста, молча чокнулся с каждым, выпил, опять же, не торопясь, закусил и, отложив вилку и нож, в упор посмотрел на Пафнутьева.
— Куражишься, Паша? Веселишься? Ликуешь?
— Аркаша, в такой компании мне больше ничего не остается... Да, ликую, да, веселюсь.
— Паша... Твой прокурор... Как его, Гордюшин? Так вот этот Гордюшин не сказал тебе главного... Ты ведь не первый, кто берется за Лубовского. И не второй, Паша.
— А где же предыдущие?
— Их нету, Паша.
— Как нету?
— Были и исчезли. Одного до сих пор найти не могут... А второго нашли... Но для жизни тело уже было непригодно. На нем были повреждения, несовместимые с жизнью. А поначалу дела у них пошли куда как хорошо... Очные ставки, письменные свидетельства, расписки, кассеты, фотографии...
— Ты хочешь сказать...
— Да, Паша. Именно это я и хочу тебе сказать. Откажись, Паша, пока не поздно. Откажись. Я не говорю, что он тебе не по зубам, он не по зубам нашему правосудию. Лубовский прошел хорошую школу и никогда ни перед чем не останавливался. Следы, которые он оставляет после себя, зачищают лучшее юристы. Свидетели или замолкают, или исчезают.
— Навсегда? — уточнил Пафнутьев.
— Да, Паша, навсегда. Кстати, нечто похожее происходило и с некоторыми следователями, которые пыталась... В общем, которые пытались.
— Надо же, — озадачился Пафнутьев. — Прямо монстр какой-то.
— Паша, монстр — это Чебурашка по сравнению с ним. Просто Чебурашка из мультфильма. Шаланда, скажи!
Шаланда, не торопясь, заглянул в свой стакан, убедился, что он пуст, и, отставив его подальше от себя, поднял на Пафнутьева печальные глаза.
— На мой взгляд, Паша, в нашем городе столько работы, столько работы для тебя, а преступников... так их вообще с каждым годом все больше. Они плодятся, Паша, как... как...
— Как кошки, — подсказал Худолей.
— Думай, Паша, думай, — сказал Халандовский.
— А чего думать, — фыркнул Пафнутьев. — У нас еще полбутылки на столе.
— Не о том думаешь, Паша, — обидчиво проговорил Халандовский. — У нас еще и в холодильнике кое-что осталось. Не переживай, это мои проблемы. Ты вот со своими разберись.
На какое-то время за столом наступило молчание. Что-то дожевывал Худолей, потом Халандовский решил наполнить стаканы, и он их наполнил бестрепетной своей мохнатой рукой, Шаланда тяжко и шумно вздыхал, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, и только Пафнутьев, казалось, был беззаботен — он аппетитно закусывал, укладывая укроп и петрушку на горячие еще куски мяса, потом молча допил оставшуюся в своем стакане водку, выразительно посмотрел на Халандовского, дескать, пора наливать.
И тот послушно разлил по стаканам остатки водки.
— Между прочим, — неожиданно оживился Халандовский, — его фамилию иногда произносят как Дубовский, имея в виду не слово «дуб», как некоторым может показаться, намекают на слово дубина. А дубина, Паша, это оружие. Безжалостное, всесокрушающее, всесминающее оружие. Это не тонкий изящный ножичек, это не молчаливая пуля, не аристократический яд... Это дубина, Паша, которая проламывает черепа и крошит ребра.
— Ишь ты, — проговорил Пафнутьев с набитым ртом. — Надо же.
— Хорошо, скажу. — Поставив локти на стол, Халандовский некоторое время сидел молча, уставившись в тарелку. — Если ты так хочешь, пожалуйста... Он мне звонил.
— Кто? — спросил Пафнутьев.
— Лубовский. Он уже знает о тебе. Он знает о тебе больше, чем ты о нем. Твое досье, Паша, у него на столе. Он, Паша, уже назначил человека, который будет тобой заниматься. Но я этого человека не знаю.
— А с Лубовским ты знаком?
— Да, Паша. И достаточно давно. Мы с ним когда-то начинали с наперстков, потом у нас было спортлото, какая-то благотворительная лотерея... Мы с ним даже книжки издавали, но пролетели на реализации. Нас кинули. Потом он кинул меня, но я не обиделся, это было нормально. Так было принято в начале девяностых.
— Но ты ведь его не кинул?
— Я глупее, Паша. Тогда же наши пути и разошлись.
— Ему повезло больше? — спросил Шаланда.
— Не уверен, — ответил Халандовский, не отрывая взгляда от своей опустевшей тарелки. — Не уверен, Жора, — повторил он. — Не уверен.
— Так, — протянул Пафнутьев. — Это что же получается...
— Это получается, Паша, что у него свои люди в прокуратуре, — сказал Худолей. — Я имею в виду Генеральную прокуратуру. А почему нет? Это нормально, как выражается наш друг и гостеприимный хозяин Халандовский. Так принято.
— Паша... — Халандовский помолчал. — Как ты поступишь?
— А я уже поступил, — беззаботно отметил Пафнутьев.
— Ты поедешь в Москву?
— Да.
— Зачем, Паша?
— Понятия не имею!
— Нет, Паша, ты ответь. Может быть, ты хочешь сделать блестящую карьеру? Или получить много денег? Может быть, ты решил перебраться в столицу, а мы все тебе давно наскучили? Тебе уже предложили квартиру, должность, зарплату? Или Вика толкает тебя на это безрассудство? Давай мы с ней поговорим, Паша, мы с ней строго поговорим. Мы не позволим...
— Остановись, Аркаша. Не надо говорить с Викой. Вам не о чем с ней говорить. Она будет на твоей стороне. — Пафнутьев отодвинул от себя тарелку, вилку, нож, отодвинул пустой стакан, словно освобождая на столе место для разговора, откровенного и жесткого. Он даже крошки хлеба смел ладонью, чтобы перед ним была только чистая белая скатерть. Подняв голову, он каждому посмотрел в глаза. — Видите ли, ребята... Живем мы с вами, живем... Водку пьем... Мясо кушаем... Анекдотами тешимся... Начальство материм... От женской темы не уклоняемся... Обо всем мнение имеем... О загробной жизни можем поговорить со знанием дела, о покорении Гималаев, о вреде и пользе гемоглобина... О президенте можем умное словечко обронить, и не только о своем президенте... Знаем, например, что Буш выборы проиграл, а правит, войны объявляет, других учит, как надо выборы проводить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Это ты к чему? — хмуро глянул на него Шаланда.
— Не надо меня переубеждать! Что бы вы там ни говорили... Нет! Я не согласен! — Худолей убежденно покачал головой. — Это может быть отпечаток пальца, уха, губы... Даже, простите меня, зад... Тоже может оставить свой неповторимый след. Как по размеру, так и по рисунку. Помню один зад...
— Худолею больше не наливать, — сказал Пафнутьев.
— Да, — крякнул Шаланда. — Слабеют лучшие люди.
— Ну вот и разговорились! — рассмеялся Худолей. — А, Паша?
— Похоже на то.
— А ведь тебе там эксперт понадобится, а? Знающий, опытный, человек, которому ты можешь полностью доверять, а?
— Видимо, — кивнул Пафнутьев. — И начальник милиции, свой, личный, да, Шаланда? И директор гастронома... Как ты думаешь, Аркаша? Согласен приобрести гастроном в Москве?
Халандовский, не торопясь, снова наполнил стаканы, нарезал мясо, принес с кухни зелень, видимо, забытую для первого тоста, молча чокнулся с каждым, выпил, опять же, не торопясь, закусил и, отложив вилку и нож, в упор посмотрел на Пафнутьева.
— Куражишься, Паша? Веселишься? Ликуешь?
— Аркаша, в такой компании мне больше ничего не остается... Да, ликую, да, веселюсь.
— Паша... Твой прокурор... Как его, Гордюшин? Так вот этот Гордюшин не сказал тебе главного... Ты ведь не первый, кто берется за Лубовского. И не второй, Паша.
— А где же предыдущие?
— Их нету, Паша.
— Как нету?
— Были и исчезли. Одного до сих пор найти не могут... А второго нашли... Но для жизни тело уже было непригодно. На нем были повреждения, несовместимые с жизнью. А поначалу дела у них пошли куда как хорошо... Очные ставки, письменные свидетельства, расписки, кассеты, фотографии...
— Ты хочешь сказать...
— Да, Паша. Именно это я и хочу тебе сказать. Откажись, Паша, пока не поздно. Откажись. Я не говорю, что он тебе не по зубам, он не по зубам нашему правосудию. Лубовский прошел хорошую школу и никогда ни перед чем не останавливался. Следы, которые он оставляет после себя, зачищают лучшее юристы. Свидетели или замолкают, или исчезают.
— Навсегда? — уточнил Пафнутьев.
— Да, Паша, навсегда. Кстати, нечто похожее происходило и с некоторыми следователями, которые пыталась... В общем, которые пытались.
— Надо же, — озадачился Пафнутьев. — Прямо монстр какой-то.
— Паша, монстр — это Чебурашка по сравнению с ним. Просто Чебурашка из мультфильма. Шаланда, скажи!
Шаланда, не торопясь, заглянул в свой стакан, убедился, что он пуст, и, отставив его подальше от себя, поднял на Пафнутьева печальные глаза.
— На мой взгляд, Паша, в нашем городе столько работы, столько работы для тебя, а преступников... так их вообще с каждым годом все больше. Они плодятся, Паша, как... как...
— Как кошки, — подсказал Худолей.
— Думай, Паша, думай, — сказал Халандовский.
— А чего думать, — фыркнул Пафнутьев. — У нас еще полбутылки на столе.
— Не о том думаешь, Паша, — обидчиво проговорил Халандовский. — У нас еще и в холодильнике кое-что осталось. Не переживай, это мои проблемы. Ты вот со своими разберись.
На какое-то время за столом наступило молчание. Что-то дожевывал Худолей, потом Халандовский решил наполнить стаканы, и он их наполнил бестрепетной своей мохнатой рукой, Шаланда тяжко и шумно вздыхал, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, и только Пафнутьев, казалось, был беззаботен — он аппетитно закусывал, укладывая укроп и петрушку на горячие еще куски мяса, потом молча допил оставшуюся в своем стакане водку, выразительно посмотрел на Халандовского, дескать, пора наливать.
И тот послушно разлил по стаканам остатки водки.
— Между прочим, — неожиданно оживился Халандовский, — его фамилию иногда произносят как Дубовский, имея в виду не слово «дуб», как некоторым может показаться, намекают на слово дубина. А дубина, Паша, это оружие. Безжалостное, всесокрушающее, всесминающее оружие. Это не тонкий изящный ножичек, это не молчаливая пуля, не аристократический яд... Это дубина, Паша, которая проламывает черепа и крошит ребра.
— Ишь ты, — проговорил Пафнутьев с набитым ртом. — Надо же.
— Хорошо, скажу. — Поставив локти на стол, Халандовский некоторое время сидел молча, уставившись в тарелку. — Если ты так хочешь, пожалуйста... Он мне звонил.
— Кто? — спросил Пафнутьев.
— Лубовский. Он уже знает о тебе. Он знает о тебе больше, чем ты о нем. Твое досье, Паша, у него на столе. Он, Паша, уже назначил человека, который будет тобой заниматься. Но я этого человека не знаю.
— А с Лубовским ты знаком?
— Да, Паша. И достаточно давно. Мы с ним когда-то начинали с наперстков, потом у нас было спортлото, какая-то благотворительная лотерея... Мы с ним даже книжки издавали, но пролетели на реализации. Нас кинули. Потом он кинул меня, но я не обиделся, это было нормально. Так было принято в начале девяностых.
— Но ты ведь его не кинул?
— Я глупее, Паша. Тогда же наши пути и разошлись.
— Ему повезло больше? — спросил Шаланда.
— Не уверен, — ответил Халандовский, не отрывая взгляда от своей опустевшей тарелки. — Не уверен, Жора, — повторил он. — Не уверен.
— Так, — протянул Пафнутьев. — Это что же получается...
— Это получается, Паша, что у него свои люди в прокуратуре, — сказал Худолей. — Я имею в виду Генеральную прокуратуру. А почему нет? Это нормально, как выражается наш друг и гостеприимный хозяин Халандовский. Так принято.
— Паша... — Халандовский помолчал. — Как ты поступишь?
— А я уже поступил, — беззаботно отметил Пафнутьев.
— Ты поедешь в Москву?
— Да.
— Зачем, Паша?
— Понятия не имею!
— Нет, Паша, ты ответь. Может быть, ты хочешь сделать блестящую карьеру? Или получить много денег? Может быть, ты решил перебраться в столицу, а мы все тебе давно наскучили? Тебе уже предложили квартиру, должность, зарплату? Или Вика толкает тебя на это безрассудство? Давай мы с ней поговорим, Паша, мы с ней строго поговорим. Мы не позволим...
— Остановись, Аркаша. Не надо говорить с Викой. Вам не о чем с ней говорить. Она будет на твоей стороне. — Пафнутьев отодвинул от себя тарелку, вилку, нож, отодвинул пустой стакан, словно освобождая на столе место для разговора, откровенного и жесткого. Он даже крошки хлеба смел ладонью, чтобы перед ним была только чистая белая скатерть. Подняв голову, он каждому посмотрел в глаза. — Видите ли, ребята... Живем мы с вами, живем... Водку пьем... Мясо кушаем... Анекдотами тешимся... Начальство материм... От женской темы не уклоняемся... Обо всем мнение имеем... О загробной жизни можем поговорить со знанием дела, о покорении Гималаев, о вреде и пользе гемоглобина... О президенте можем умное словечко обронить, и не только о своем президенте... Знаем, например, что Буш выборы проиграл, а правит, войны объявляет, других учит, как надо выборы проводить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74