.. Жизнь продолжается.
— Банкиры? Магнаты? Олигархи?
— А ведь вы угадали! — рассмеялся Лубовский весело. — Все они будут на сегодняшней нашей встрече.
— Поговорить бы, Юрий Яковлевич!
— Давайте к вечеру, Павел Николаевич, а? Вот на этой площадке мы и встретимся. Сегодня будет прекрасный вечер, я вам обещаю.
— По каким признакам вы предсказываете прекрасный вечер?
— Признак только один, но надежный...
— Поделитесь!
— Мы в Испании. Здесь плохих вечеров не бывает.
— Неплохое местечко, — одобрительно произнес Пафнутьев.
— Кстати, могу вам предложить поездку по Испании, вы как? Машина в вашем распоряжении, водитель первоклассный, если хотите, вас будет сопровождать Маша... Мне говорили, что у вас наладился небольшой целомудренный контакт... Она часто выступает в качестве гида, показывает моим гостям такую Испанию, такую Испанию, — Лубовский мечтательно закатил глаза, — российские туристы такой никогда не видели и не увидят.
— Хорошо бы, — протянул Пафнутьев, неотрывно глядя в набирающее жаркую силу солнце. — Но чуть попозже, ладно? Мы поговорим с вами немного, я составлю протокол...
— Протокол?! — воскликнул Лубовский, не дослушав. — Протокол в Испании?! На моем острове?! Павел Николаевич, помилуйте! Как вы можете произносить такие слова?! — Лубовский горестно всплеснул ладошками, оглянулся по сторонам — нет ли хоть кого-нибудь, с кем он мог бы поделиться обидой.
— Ну хорошо, давайте назовем эту бумажку как-нибудь иначе. Ведь после поездки должен же я хоть что-то положить начальству на стол, Юрий Яковлевич! — жалобно протянул Пафнутьев.
— Я знаю, что нужно положить на стол, — сказал Лубовский совершенно другим тоном — жестким и холодным. — Но я это сделаю сам. В ближайшее время. Я знаю, как это делается. Не впервой. Думаю, и на этот раз никого не огорчу.
— Юрий Яковлевич! — Пафнутьев как бы не услышал последних слов Лубовского, хотя не услышать их, не понять, не оценить было просто невозможно. — Юрий Яковлевич... Это ваши дела... Мне до них не дотянуться. Но ведь и я должен отчитаться о потраченных командировочных, поймите!
Некоторое время Лубовский — стройный, красивый и белоснежный — стоял, глядя в пространство моря, потом словно бы слегка вздрогнул, возвращаясь откуда-то издалека, куда занесли его мысли шальные и беспутные, посмотрел на Пафнутьева — о чем говорит этот несчастный человек, нескладно усевшийся в кресло? Ах, да!
— Не переживайте, Павел Николаевич, не страдайте! Сделаем мы вам бумажку, хорошую такую, надежную бумажку. Женя будет счастлив и даже что-нибудь вам подарит — звезду какую-нибудь, медальку, грамоту...
— Женя? — растерянно переспросил Пафнутьев.
— Я о Генеральном говорю. Для меня он Женя, я для него Юра... Кстати, в Москве уже рабочий день давно начался, ему можно позвонить. — Лубовский вынул из кармана пиджака белый мобильный телефон и, нажав кнопку, включил связь.
Пафнутьев озадаченно осел в своем кресле, подпер рукой небритую еще щеку и уставился на яхту, которая покачивалась на легкой волне, как бы приглашая людей красивых, достойных и состоятельных прокатиться по утреннему морю, вдохнуть в себя прохладный воздух, пока он еще прохладный, и вообще убедиться, что жизнь продолжается, и какая жизнь!
Но в этот момент прозвучал голос Лубовского, и Пафнутьев прекратил истязать себя мыслями пустыми и никчемными.
— Женя? — весело прокричал в трубку Лубовский. — Солнечная Испания приветствует тебя и ждет, когда же ты наконец осчастливишь ее своим присутствием! Что? Конечно, Женя, даже не думай об этом! Тебе достаточно позвонить и указать номер рейса! И все! На этом все твои испанские заботы закончатся! Начнется сплошное, бесконечное, ничем не омраченное наслаждение! Если и будут какие-то заботы, то это мои проблемы, Женя, это мои проблемы! Что? А, ты об этом... Все в порядке. Вот он передо мной, в роскошном халате, на берегу прекрасного залива, упивается зрелищем восходящего солнца и передает тебе горячий привет! Я правильно сказал? — вполголоса спросил Лубовский у Пафнутьева.
— Передайте, что я его люблю и постоянно о нем помню, — с серьезным видом сказал Пафнутьев.
— Он передает, что любит тебя и постоянно о тебе помнит, — прокричал Лубовский весело и, кажется, чуть ошарашенно — не ожидал он от Пафнутьева столь шалых слов. — Да мы все просто готовы пластаться перед ним, чтобы он только справился с твоим заданием. Кстати, он собирается совершить небольшое путешествие по Испании... Надеюсь, Женя, ты не будешь возражать? Вот он радостно улыбается и передает тебе свою искреннюю благодарность за начальственное великодушие. Все в порядке, Женя, все в порядке! Скоро увидимся, и ты убедишься, что я, как и прежде, весел, здоров и верен своим друзьям! Пока, Женя, не скучай!
И Лубовский, отключив связь, весело подмигнул Пафнутьеву — вот так, дескать, надо дела решать, вот так надо с начальством общаться, учись и бери пример.
— Ну-ну, — ответствовал Пафнутьев с тяжким вздохом. Не все ему понравилось в этом перезвоне, не все... А кроме того, закралось сомнение — гастроль выдал Лубовский, не разговаривал он с Генеральным... Иначе почему бы ему не дать трубку на словечко, почему бы не подтвердить еще раз свои позиции в верхних сферах власти...
Засомневался Пафнутьев, засомневался. Пошевелился, скрипнув плетеным креслом, крякнул, спустился к морю, вошел по щиколотку, постоял.
— Как вода? — прокричал сверху Лубовский.
— Обалдеть и не встать! — Пафнутьев уже стал привыкать к этим неизвестно откуда возникшим в нем словам. — Обалдеть и не встать, — повторил он уже вполголоса, уже для самого себя.
— Поднимайся, Паша! — сказал с площадки Лубовский. Он решил, что на берегу моря при восходящем солнце после хорошего разговора с Генеральным можно перейти и на «ты». — Завтракать пойдем. Маша уж так для тебя расстаралась!
— Она у вас кухарка? — совсем охамев, спросил Пафнутьев.
— Не совсем, Паша, не совсем, — рассмеялся Лубовский. — Но стол накрыть может и в разговоре может принять участие на равных, запомни, Паша, на равных. Она у нас во всем на равных. Упаси тебя боже назвать ее кухаркой!
— А что будет?
— Убьет.
— Чем? — улыбнулся Пафнутьев.
— Взглядом. Понял? Взглядом. И насмерть.
— А мне она показалась... Белой и пушистой...
— Я тоже иногда кажусь белым и пушистым, — широко улыбнулся Лубовский. — Разве нет?
— Вынужден согласиться. — Пафнутьев широко развел руки в стороны, дескать, признаю правоту старшего товарища — более опытного, осведомленного и откровенного.
— Кстати, здесь все зовут меня Юрой.
— Понял.
Завтрак был прост — какие-то хлопья в молоке, холодное мясо — почти как у Халандовского, но не столь вкусное, не столь, это Пафнутьев признал, заранее радуясь торжеству Халандовского, когда он ему об этом скажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Банкиры? Магнаты? Олигархи?
— А ведь вы угадали! — рассмеялся Лубовский весело. — Все они будут на сегодняшней нашей встрече.
— Поговорить бы, Юрий Яковлевич!
— Давайте к вечеру, Павел Николаевич, а? Вот на этой площадке мы и встретимся. Сегодня будет прекрасный вечер, я вам обещаю.
— По каким признакам вы предсказываете прекрасный вечер?
— Признак только один, но надежный...
— Поделитесь!
— Мы в Испании. Здесь плохих вечеров не бывает.
— Неплохое местечко, — одобрительно произнес Пафнутьев.
— Кстати, могу вам предложить поездку по Испании, вы как? Машина в вашем распоряжении, водитель первоклассный, если хотите, вас будет сопровождать Маша... Мне говорили, что у вас наладился небольшой целомудренный контакт... Она часто выступает в качестве гида, показывает моим гостям такую Испанию, такую Испанию, — Лубовский мечтательно закатил глаза, — российские туристы такой никогда не видели и не увидят.
— Хорошо бы, — протянул Пафнутьев, неотрывно глядя в набирающее жаркую силу солнце. — Но чуть попозже, ладно? Мы поговорим с вами немного, я составлю протокол...
— Протокол?! — воскликнул Лубовский, не дослушав. — Протокол в Испании?! На моем острове?! Павел Николаевич, помилуйте! Как вы можете произносить такие слова?! — Лубовский горестно всплеснул ладошками, оглянулся по сторонам — нет ли хоть кого-нибудь, с кем он мог бы поделиться обидой.
— Ну хорошо, давайте назовем эту бумажку как-нибудь иначе. Ведь после поездки должен же я хоть что-то положить начальству на стол, Юрий Яковлевич! — жалобно протянул Пафнутьев.
— Я знаю, что нужно положить на стол, — сказал Лубовский совершенно другим тоном — жестким и холодным. — Но я это сделаю сам. В ближайшее время. Я знаю, как это делается. Не впервой. Думаю, и на этот раз никого не огорчу.
— Юрий Яковлевич! — Пафнутьев как бы не услышал последних слов Лубовского, хотя не услышать их, не понять, не оценить было просто невозможно. — Юрий Яковлевич... Это ваши дела... Мне до них не дотянуться. Но ведь и я должен отчитаться о потраченных командировочных, поймите!
Некоторое время Лубовский — стройный, красивый и белоснежный — стоял, глядя в пространство моря, потом словно бы слегка вздрогнул, возвращаясь откуда-то издалека, куда занесли его мысли шальные и беспутные, посмотрел на Пафнутьева — о чем говорит этот несчастный человек, нескладно усевшийся в кресло? Ах, да!
— Не переживайте, Павел Николаевич, не страдайте! Сделаем мы вам бумажку, хорошую такую, надежную бумажку. Женя будет счастлив и даже что-нибудь вам подарит — звезду какую-нибудь, медальку, грамоту...
— Женя? — растерянно переспросил Пафнутьев.
— Я о Генеральном говорю. Для меня он Женя, я для него Юра... Кстати, в Москве уже рабочий день давно начался, ему можно позвонить. — Лубовский вынул из кармана пиджака белый мобильный телефон и, нажав кнопку, включил связь.
Пафнутьев озадаченно осел в своем кресле, подпер рукой небритую еще щеку и уставился на яхту, которая покачивалась на легкой волне, как бы приглашая людей красивых, достойных и состоятельных прокатиться по утреннему морю, вдохнуть в себя прохладный воздух, пока он еще прохладный, и вообще убедиться, что жизнь продолжается, и какая жизнь!
Но в этот момент прозвучал голос Лубовского, и Пафнутьев прекратил истязать себя мыслями пустыми и никчемными.
— Женя? — весело прокричал в трубку Лубовский. — Солнечная Испания приветствует тебя и ждет, когда же ты наконец осчастливишь ее своим присутствием! Что? Конечно, Женя, даже не думай об этом! Тебе достаточно позвонить и указать номер рейса! И все! На этом все твои испанские заботы закончатся! Начнется сплошное, бесконечное, ничем не омраченное наслаждение! Если и будут какие-то заботы, то это мои проблемы, Женя, это мои проблемы! Что? А, ты об этом... Все в порядке. Вот он передо мной, в роскошном халате, на берегу прекрасного залива, упивается зрелищем восходящего солнца и передает тебе горячий привет! Я правильно сказал? — вполголоса спросил Лубовский у Пафнутьева.
— Передайте, что я его люблю и постоянно о нем помню, — с серьезным видом сказал Пафнутьев.
— Он передает, что любит тебя и постоянно о тебе помнит, — прокричал Лубовский весело и, кажется, чуть ошарашенно — не ожидал он от Пафнутьева столь шалых слов. — Да мы все просто готовы пластаться перед ним, чтобы он только справился с твоим заданием. Кстати, он собирается совершить небольшое путешествие по Испании... Надеюсь, Женя, ты не будешь возражать? Вот он радостно улыбается и передает тебе свою искреннюю благодарность за начальственное великодушие. Все в порядке, Женя, все в порядке! Скоро увидимся, и ты убедишься, что я, как и прежде, весел, здоров и верен своим друзьям! Пока, Женя, не скучай!
И Лубовский, отключив связь, весело подмигнул Пафнутьеву — вот так, дескать, надо дела решать, вот так надо с начальством общаться, учись и бери пример.
— Ну-ну, — ответствовал Пафнутьев с тяжким вздохом. Не все ему понравилось в этом перезвоне, не все... А кроме того, закралось сомнение — гастроль выдал Лубовский, не разговаривал он с Генеральным... Иначе почему бы ему не дать трубку на словечко, почему бы не подтвердить еще раз свои позиции в верхних сферах власти...
Засомневался Пафнутьев, засомневался. Пошевелился, скрипнув плетеным креслом, крякнул, спустился к морю, вошел по щиколотку, постоял.
— Как вода? — прокричал сверху Лубовский.
— Обалдеть и не встать! — Пафнутьев уже стал привыкать к этим неизвестно откуда возникшим в нем словам. — Обалдеть и не встать, — повторил он уже вполголоса, уже для самого себя.
— Поднимайся, Паша! — сказал с площадки Лубовский. Он решил, что на берегу моря при восходящем солнце после хорошего разговора с Генеральным можно перейти и на «ты». — Завтракать пойдем. Маша уж так для тебя расстаралась!
— Она у вас кухарка? — совсем охамев, спросил Пафнутьев.
— Не совсем, Паша, не совсем, — рассмеялся Лубовский. — Но стол накрыть может и в разговоре может принять участие на равных, запомни, Паша, на равных. Она у нас во всем на равных. Упаси тебя боже назвать ее кухаркой!
— А что будет?
— Убьет.
— Чем? — улыбнулся Пафнутьев.
— Взглядом. Понял? Взглядом. И насмерть.
— А мне она показалась... Белой и пушистой...
— Я тоже иногда кажусь белым и пушистым, — широко улыбнулся Лубовский. — Разве нет?
— Вынужден согласиться. — Пафнутьев широко развел руки в стороны, дескать, признаю правоту старшего товарища — более опытного, осведомленного и откровенного.
— Кстати, здесь все зовут меня Юрой.
— Понял.
Завтрак был прост — какие-то хлопья в молоке, холодное мясо — почти как у Халандовского, но не столь вкусное, не столь, это Пафнутьев признал, заранее радуясь торжеству Халандовского, когда он ему об этом скажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74