а потом по дороге в школу часть пути до станции он прошел со мною.
Мы давненько так не делали. Собственно, я даже не могу припомнить, когда это было в последний раз. Вот раньше, когда он учился в начальных классах, мы почти каждое утро вместе ходили. Из-за этого Боб являлся в школу раньше положенного, но все равно настаивал, чтобы Марта его будила, и расстраивался, если я уходил один.
Ну ладно, это было пару лет назад. А может, и раньше. Он тогда учился классе в шестом и не только провожал меня по утрам, но и встречал вечером. Казалось, ему больше нравилось проводить время со мной, чем со своими ребятами. Многие это замечали. Помню, как-то весной приезжала мать Марты и удивлялась такому папиному сынку.
Хорошая была женщина мать Марты. Она умерла — постойте, да, в июне сравняется шестнадцать месяцев. Нет, пятнадцать. Я почему так запомнил — похоронное бюро растянуло оплату на двенадцать равных счетов. Но не станем вдаваться в подробности. Она была достойная старая женщина, и я охотно сделал все, что мог.
Да, так вот Боб обычно и поступал. Между прочим, в военные годы заказы на стройматериалы так и сыпались, только выбирай. Да, тогда все было по-другому. Работал я вполовину против нынешнего, а получал почти вдвое больше. Требовалось мне уйти пораньше — я уходил. Не больно часто, но Хенли никогда насчет этого даже не пикнул.
Раз я взял целый выходной, в пятницу. Мы с Мартой и Бобом отправились в город в четверг вечером, с тем чтобы остаться там на весь уик-энд — пятницу, субботу и воскресенье. Три дня и четыре ночи. Я забронировал в приличном отеле пару смежных номеров, но мы там только спали. Во всяком случае, Боб и я. Марта сказала: «Ну, мужчины, мне с вами не по пути», так что мы ее оставляли отдыхать и гуляли сами.
Утром в субботу отправились мы позавтракать. Я поспорил с Бобом, что съем больше блинчиков, и мы умяли по три порции каждый, прежде чем согласились на ничью. По девять блинчиков, заметьте, не считая масла и сиропа. Теперь я бы этакого не осилил.
Потом мы пошатались по магазинчикам; я запасся мелкими деньгами. Когда все они были истрачены — примерно к полудню, — мы неплохо перекусили в итальянском ресторанчике, а затем забрели в тир. Там я прямо завелся. Мы с Бобом стали соревноваться, покуда я первым не спохватился, что мы уже просадили двадцать долларов. А в ту пору это были хорошие деньги, так что Боб даже немного встревожился.
— Черт, — сказал он. — Мать, наверно, с ума сойдет.
— Не сойдет, — ответил я. — Если только мыслей не читает.
Боб озадаченно на меня взглянул. Я подмигнул ему. А потом улыбнулся, и через секунду он мне улыбнулся в ответ. И делу конец. И не надо мне было просить его помалкивать о деньгах. Он это вмиг понял. Может, и не стоит об этом говорить, но такого сообразительного парнишки я не видывал.
Короче, мы там славно провели время. В понедельник утром отвез я их на станцию, мы там позавтракали перед поездом. Марта меня спросила, не боюсь ли я опоздать на работу.
— Ну опоздаю. И что?
— А вдруг мистер Хенли что-нибудь скажет?
— Хорошо бы. Пусть только попробует, я его живо пошлю куда надо.
У Боба глаза стали как блюдца. Он смотрел на меня так, словно я Джон Салливан или что-то вроде.
Не скажу точно, когда он стал меняться, но где-то после войны. Вначале не сильно — так, вроде начал меня избегать и больше помалкивать, если я рядом. А когда я с ним заговаривал, все принимал в штыки. Стоило мне сказать, чтобы он получше занимался или не забыл причесаться, — он сразу ерепенился. И все мои просьбы были как об стенку горох.
Так все и шло — он рос и становился все упрямее, а как-то пару лет назад — когда ему исполнилось тринадцать и он переходил в среднюю школу — он изменился совершенно.
Для меня то было довольно тяжелое время. Вы, верно, думаете, что после войны много строили, — да, так оно и было. Но большей частью строили дома, а на них особых денег не заработаешь. Нет, ну, разумеется, зарабатывали, но совсем не так, как раньше. Даже нынешнее коммерческое строительство сильно отличается от работы по государственным контрактам. Теперь вы приходите и говорите: я для вас делаю вот это и вот то — с вас стоимость плюс десять процентов. Скажете это, и лучше сразу сматываться, пока в вас чем-нибудь не запустили.
Ну вот, дела тогда шли не так, как в войну, — да и сейчас идут не так, поверьте, и не только в моем деле — и работать с Хенли было все равно что прогуливаться с медведем, страдающим зубной болью. Он придирался ко мне по любому поводу. И если в данный момент он не наводил критику, то уж точно присматривался, стараясь к чему-нибудь прицепиться. Я не преувеличиваю, так было, так и осталось.
Я приготовил контракт и предложил снизить цену на четыре цента за квадратный фут, чтобы не упустить подряд. Но Хенли это не понравилось: по его словам, компания терпела убыток в 3,9%; а вот если бы я работал как следует, тогда мы бы не досчитались всего лишь 0,1%. Ну хорошо, в следующий раз я уперся и не сбросил ни цента. Думаю, вы понимаете, чем это закончилось: меня обвинили, что я сорвал выгодный контракт из-за отсутствия здравого смысла.
Вот почему я дергался и нервничал. Мало ел и спал, только хлестал кофе. Прямо до ручки доходил. Хенли, если не ругал меня, мог просто уставиться мне в спину и смотреть. Я терпел, сколько мог, но потом почки у меня не выдерживали, и мне приходилось бежать в туалет. Я знаю, у других бывает как раз наоборот — их словно клинит, а у меня всякий раз срабатывали почки.
В тот день, о котором я говорю, я меньше чем за три часа бегал в туалет трижды. На третий раз Хенли вскинулся на меня. Когда я шел к нему в кабинет, все поджилки у меня тряслись.
— Что с тобой? — спросил он.
— Что вы имеете в виду? — уточнил я. Честно говоря, мне ничего не оставалось, кроме как сгорать от стыда.
— Что ты все бродишь? Как ты можешь что-то делать, если тебя вечно нет за столом?
— Я все, что положено, выполняю.
— Я тебе задал вопрос, — взъелся он. — Ты ходил в туалет, кажется, шесть раз за последние полчаса.
Я знал, что спорить с ним бесполезно. Надо было срочно что-нибудь придумать, иначе огребу я себе неприятности. А для этого сейчас самое неподходящее время. У матери — матери Марты то есть — копились огромные медицинские счета; Марте, казалось, каждый день требовалась новая посуда, как будто она выбрасывала ее с очистками; и Боб переходил в среднюю школу Кентон-Хиллз. С самого начала учебы он переходил из класса в класс со своими же ребятами, и мне становилось тошно от одной мысли, что, если я потеряю работу, нам придется переезжать, а Бобу — заниматься в какой-то новой школе совсем с другими одноклассниками. Да и учился он последнее время что-то не очень, так что всякие перемены были бы ему совершенно некстати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Мы давненько так не делали. Собственно, я даже не могу припомнить, когда это было в последний раз. Вот раньше, когда он учился в начальных классах, мы почти каждое утро вместе ходили. Из-за этого Боб являлся в школу раньше положенного, но все равно настаивал, чтобы Марта его будила, и расстраивался, если я уходил один.
Ну ладно, это было пару лет назад. А может, и раньше. Он тогда учился классе в шестом и не только провожал меня по утрам, но и встречал вечером. Казалось, ему больше нравилось проводить время со мной, чем со своими ребятами. Многие это замечали. Помню, как-то весной приезжала мать Марты и удивлялась такому папиному сынку.
Хорошая была женщина мать Марты. Она умерла — постойте, да, в июне сравняется шестнадцать месяцев. Нет, пятнадцать. Я почему так запомнил — похоронное бюро растянуло оплату на двенадцать равных счетов. Но не станем вдаваться в подробности. Она была достойная старая женщина, и я охотно сделал все, что мог.
Да, так вот Боб обычно и поступал. Между прочим, в военные годы заказы на стройматериалы так и сыпались, только выбирай. Да, тогда все было по-другому. Работал я вполовину против нынешнего, а получал почти вдвое больше. Требовалось мне уйти пораньше — я уходил. Не больно часто, но Хенли никогда насчет этого даже не пикнул.
Раз я взял целый выходной, в пятницу. Мы с Мартой и Бобом отправились в город в четверг вечером, с тем чтобы остаться там на весь уик-энд — пятницу, субботу и воскресенье. Три дня и четыре ночи. Я забронировал в приличном отеле пару смежных номеров, но мы там только спали. Во всяком случае, Боб и я. Марта сказала: «Ну, мужчины, мне с вами не по пути», так что мы ее оставляли отдыхать и гуляли сами.
Утром в субботу отправились мы позавтракать. Я поспорил с Бобом, что съем больше блинчиков, и мы умяли по три порции каждый, прежде чем согласились на ничью. По девять блинчиков, заметьте, не считая масла и сиропа. Теперь я бы этакого не осилил.
Потом мы пошатались по магазинчикам; я запасся мелкими деньгами. Когда все они были истрачены — примерно к полудню, — мы неплохо перекусили в итальянском ресторанчике, а затем забрели в тир. Там я прямо завелся. Мы с Бобом стали соревноваться, покуда я первым не спохватился, что мы уже просадили двадцать долларов. А в ту пору это были хорошие деньги, так что Боб даже немного встревожился.
— Черт, — сказал он. — Мать, наверно, с ума сойдет.
— Не сойдет, — ответил я. — Если только мыслей не читает.
Боб озадаченно на меня взглянул. Я подмигнул ему. А потом улыбнулся, и через секунду он мне улыбнулся в ответ. И делу конец. И не надо мне было просить его помалкивать о деньгах. Он это вмиг понял. Может, и не стоит об этом говорить, но такого сообразительного парнишки я не видывал.
Короче, мы там славно провели время. В понедельник утром отвез я их на станцию, мы там позавтракали перед поездом. Марта меня спросила, не боюсь ли я опоздать на работу.
— Ну опоздаю. И что?
— А вдруг мистер Хенли что-нибудь скажет?
— Хорошо бы. Пусть только попробует, я его живо пошлю куда надо.
У Боба глаза стали как блюдца. Он смотрел на меня так, словно я Джон Салливан или что-то вроде.
Не скажу точно, когда он стал меняться, но где-то после войны. Вначале не сильно — так, вроде начал меня избегать и больше помалкивать, если я рядом. А когда я с ним заговаривал, все принимал в штыки. Стоило мне сказать, чтобы он получше занимался или не забыл причесаться, — он сразу ерепенился. И все мои просьбы были как об стенку горох.
Так все и шло — он рос и становился все упрямее, а как-то пару лет назад — когда ему исполнилось тринадцать и он переходил в среднюю школу — он изменился совершенно.
Для меня то было довольно тяжелое время. Вы, верно, думаете, что после войны много строили, — да, так оно и было. Но большей частью строили дома, а на них особых денег не заработаешь. Нет, ну, разумеется, зарабатывали, но совсем не так, как раньше. Даже нынешнее коммерческое строительство сильно отличается от работы по государственным контрактам. Теперь вы приходите и говорите: я для вас делаю вот это и вот то — с вас стоимость плюс десять процентов. Скажете это, и лучше сразу сматываться, пока в вас чем-нибудь не запустили.
Ну вот, дела тогда шли не так, как в войну, — да и сейчас идут не так, поверьте, и не только в моем деле — и работать с Хенли было все равно что прогуливаться с медведем, страдающим зубной болью. Он придирался ко мне по любому поводу. И если в данный момент он не наводил критику, то уж точно присматривался, стараясь к чему-нибудь прицепиться. Я не преувеличиваю, так было, так и осталось.
Я приготовил контракт и предложил снизить цену на четыре цента за квадратный фут, чтобы не упустить подряд. Но Хенли это не понравилось: по его словам, компания терпела убыток в 3,9%; а вот если бы я работал как следует, тогда мы бы не досчитались всего лишь 0,1%. Ну хорошо, в следующий раз я уперся и не сбросил ни цента. Думаю, вы понимаете, чем это закончилось: меня обвинили, что я сорвал выгодный контракт из-за отсутствия здравого смысла.
Вот почему я дергался и нервничал. Мало ел и спал, только хлестал кофе. Прямо до ручки доходил. Хенли, если не ругал меня, мог просто уставиться мне в спину и смотреть. Я терпел, сколько мог, но потом почки у меня не выдерживали, и мне приходилось бежать в туалет. Я знаю, у других бывает как раз наоборот — их словно клинит, а у меня всякий раз срабатывали почки.
В тот день, о котором я говорю, я меньше чем за три часа бегал в туалет трижды. На третий раз Хенли вскинулся на меня. Когда я шел к нему в кабинет, все поджилки у меня тряслись.
— Что с тобой? — спросил он.
— Что вы имеете в виду? — уточнил я. Честно говоря, мне ничего не оставалось, кроме как сгорать от стыда.
— Что ты все бродишь? Как ты можешь что-то делать, если тебя вечно нет за столом?
— Я все, что положено, выполняю.
— Я тебе задал вопрос, — взъелся он. — Ты ходил в туалет, кажется, шесть раз за последние полчаса.
Я знал, что спорить с ним бесполезно. Надо было срочно что-нибудь придумать, иначе огребу я себе неприятности. А для этого сейчас самое неподходящее время. У матери — матери Марты то есть — копились огромные медицинские счета; Марте, казалось, каждый день требовалась новая посуда, как будто она выбрасывала ее с очистками; и Боб переходил в среднюю школу Кентон-Хиллз. С самого начала учебы он переходил из класса в класс со своими же ребятами, и мне становилось тошно от одной мысли, что, если я потеряю работу, нам придется переезжать, а Бобу — заниматься в какой-то новой школе совсем с другими одноклассниками. Да и учился он последнее время что-то не очень, так что всякие перемены были бы ему совершенно некстати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28