И не станет ли ему потом только хуже?
— Слушайте, Клинт. Сколько таких сексуальных убийц сбежало? Они ничем не отличаются от остальных, не составляют никакой особой группы или класса. Они выглядят как вы и я или любой другой, и они и есть и вы, и я, и любой другой. Бакалейщик на углу и продавец из магазина, судебный пристав или большой босс, певец из хора и министр, чемпион и газонокосильщик...
— Косси. Вы, должно быть, меня неверно поняли. Я не говорил ничего о том, что вы пытаетесь оправдать виновн... э... подозреваемого. Этого я вовсе не говорил.
— Разве не туда вы клоните?
— Вовсе нет. У нас есть улики. Я просто указал, что, не обладая никаким существенным, конкретным доказательством его невиновности, не могу отвести от него подозрения — мои руки связаны. Вы же видите, Косси. По совести говоря, вы не можете требовать от меня прекращения дела. Это будет нечестно по отношению к мальчику.
Он потянулся за сигарой, взглядом предложив и мне. Я покачал отрицательно головой:
— Клинт, я добьюсь его освобождения. У вас ни черта нет, кроме его признания, а его я разнесу в клочья.
Он рассмеялся:
— Ну, Косси. Я тогда пропал. Все же не думаю, что его освободят.
— Отпустите его, Клинт. Я знаю, что вы бы этого хотели.
— Не могу, Косси. Это немыслимо.
— Отпустите. Подчистую. И это-то плохо, но все-таки терпимо.
— Ну не могу. Понимаете? Не могу!
На самом-то деле иного я и не ожидал. Только надеялся. Его позиция была не слишком сильна, но все же посильнее моей, а теперь, когда газеты подняли шум, привлекли внимание...
Нет, на такое он не способен.
Я взялся за свой портфель и поднялся.
— Ладно, Клинт. Пока вроде все. Теперь могу я потолковать с мальчишкой?..
— Конечно, конечно, — он нажал кнопку звонка, — я прикажу надзирателю, чтобы вас не беспокоили. Вы, кстати, посмотрите — мы все сделали, чтобы облегчить ему пребывание здесь.
— Не сомневаюсь. Да, насчет назначения, Клинт. У меня и вправду нет на сей счет никаких намерений. Жаль только, я раньше этим не занялся.
— Косси, я... даже не знаю, что сказать. Не знаю, как вас благодарить.
— Отлично! Благодарность? Даже и не думайте!
— Не пообедать ли нам как-нибудь? Я вам позвоню.
— Давайте лучше я вам позвоню. Знаете, как бывает. Никогда не знаешь, что там стрясется в самый последний момент.
— Как насчет воскресенья? Вы же не заняты в воскресенье. Приезжайте к нам на обед и побудьте до вечера. Давно мы с вами хорошенько не болтали.
— Спасибо. С удовольствием. Но, может, как-нибудь попозже? Я буду очень занят в ближайшие недели.
Его улыбка погасла. Он отвернулся и уставился в окно; спина его была очень выразительна. Он думал о том своем замечании — о «христопродавцах».
— Вы никогда этого не забудете, да? Не сможете забыть.
— Что забыть?
— Не знаю, почему я это сказал, Косси. Вы же знаете, я не антисемит. Все на свете бы отдал, только бы не говорить этого. Понимаю, извиняться бесполезно, но...
— Извиняться? За что? Что вы имеете в виду? Я ничего не слышал, Клинт.
Глава 11
И. Коссмейер
Парень, видимо, полностью смирился со своей участью и успокоился. С ними обычно всегда так после тяжелой нервотрепки. Они выныривают из ада, и, хотя и стоят на краю пропасти, им кажется, что все позади. Больше не задают вопросов. Нет больше громких голосов и слепящего света. Ругани и угроз. Повсюду улыбки и дружелюбие, все тихо-спокойно.
Ну вот, ты поступил «правильно», видишь? И возможно, что это и в самом деле правильно, но все равно плохо. Виновен ты или не виновен. Трудновато затянуть веревку у человека на шее: законы за сотни лет, прошедших со времен пыток в башнях замков, выплыли на свет Божий и стали препятствием. Ныне, не имея возможности преступить закон, не породив при этом хаос беспредела, люди изобрели «чистосердечное признание», за которое дается награда. Награда таким, как Клинтон, взыскующим «правды» за счет глубокой «неправды». Признание своей греховности: вот единственный критерий, по мнению Клинтонов. Законы поменялись, а люди нет. Так они и влачат свое существование во мраке; указуя перстом на падших, подбрасывая хворост в костер инквизиции и оживляясь при первом запахе крови.
* * *
...У окна стоял маленький радиоприемник. Стол был завален фруктами, сластями и чипсами, да еще стопка комиксов фута в два высотой. Когда я вошел, он читал их, с трудом перелистывая страницы, так как держал в одной руке кока-колу, а в другой банан.
Продолжая почитывать, он отвечал мне рассеянно, явно не интересуясь происходящим. Сейчас с ним было все в порядке. Чудесным образом он задержался на краю бездны. Ему не хотелось ни вспоминать прошедшее, ни заглядывать вперед.
Он поинтересовался родителями: отчего они не приходят его навестить. Я сказал, что им хотелось, но я их отговорил. Они очень расстроены. Это будет тяжело для всех.
— Ну, — беспечно протянул он, — может, и правильно. Лучше им пока подождать.
Он перевернул страничку, одновременно жуя банан и попивая коку. Я спросил:
— Подождать чего, Боб? Твоего приговора или когда ты выйдешь из психушки?
— Чего?
— Послушай, Боб! Боб!
— Ну? — раздраженно протянул он не глядя. — Ну, я слушаю, слушаю.
Я выхватил у него книжку и отшвырнул ее. Банан полетел в мусорную корзину, за ним последовала и вода. Он закричал:
— Эй! Вы что тут...
— Заткнись! Я задаю вопросы, ясно? Я задаю вопросы, а ты отвечаешь, когда спрашивают. Понятно, Боб? Я тебя спрашиваю!
Что-то неясное промелькнуло в его глазах. Он кивнул подавленно.
— Ну так вот. Вопрос первый: почему ты соврал тогда, во время нашего первого разговора?
— Соврал? Ничего я не врал.
— А кому ты врал? Прекрати, выплюнь сейчас же! Ты мне сказал, что не убивал Джози Эдлман, а прокурору сказал, что убил. Так где же правда?
— Ну, я... ну, мистер Клинтон говорил...
— Да плевать, что он там говорил. Гроша ломаного не стоит. Мне ты соврал? Убил ты девчонку?
Он потряс головой:
— Не-а. Конечно, нет.
— Значит, ты соврал мистеру Клинтону. Если не наврал мне, то наврал ему. Правильно, Боб? Правды две не бывает. Если мне ты сказал правду, то ему неправду. Так?
Он остановился в нерешительности.
— Ну так как?
Он вздрогнул:
— Ну, понимаете, у меня все спуталось. Я хотел ему сказать правду, но запутался. Он ведь говорил: может, это было так, а может, вот этак. А я сказал: наверное, так и было. Я запутался совсем. Поэтому сказал ему правду, так же как он сам говорил.
— Понятно. Ему ты сказал, что убил Джози и что это правда, а мне — что не убивал и что это тоже правда.
— Ага. Это...
Я шлепнул его по губам. Со стуком влетел надзиратель. Я ему велел убираться:
— Я тут из клиента душу вытряхиваю, и не мешайте!
— Я должен сообщить мистеру Клинтону!
— Ступайте! Идите пройдитесь и не торопитесь назад!
Он хлопнул дверью и, конечно, не вернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Слушайте, Клинт. Сколько таких сексуальных убийц сбежало? Они ничем не отличаются от остальных, не составляют никакой особой группы или класса. Они выглядят как вы и я или любой другой, и они и есть и вы, и я, и любой другой. Бакалейщик на углу и продавец из магазина, судебный пристав или большой босс, певец из хора и министр, чемпион и газонокосильщик...
— Косси. Вы, должно быть, меня неверно поняли. Я не говорил ничего о том, что вы пытаетесь оправдать виновн... э... подозреваемого. Этого я вовсе не говорил.
— Разве не туда вы клоните?
— Вовсе нет. У нас есть улики. Я просто указал, что, не обладая никаким существенным, конкретным доказательством его невиновности, не могу отвести от него подозрения — мои руки связаны. Вы же видите, Косси. По совести говоря, вы не можете требовать от меня прекращения дела. Это будет нечестно по отношению к мальчику.
Он потянулся за сигарой, взглядом предложив и мне. Я покачал отрицательно головой:
— Клинт, я добьюсь его освобождения. У вас ни черта нет, кроме его признания, а его я разнесу в клочья.
Он рассмеялся:
— Ну, Косси. Я тогда пропал. Все же не думаю, что его освободят.
— Отпустите его, Клинт. Я знаю, что вы бы этого хотели.
— Не могу, Косси. Это немыслимо.
— Отпустите. Подчистую. И это-то плохо, но все-таки терпимо.
— Ну не могу. Понимаете? Не могу!
На самом-то деле иного я и не ожидал. Только надеялся. Его позиция была не слишком сильна, но все же посильнее моей, а теперь, когда газеты подняли шум, привлекли внимание...
Нет, на такое он не способен.
Я взялся за свой портфель и поднялся.
— Ладно, Клинт. Пока вроде все. Теперь могу я потолковать с мальчишкой?..
— Конечно, конечно, — он нажал кнопку звонка, — я прикажу надзирателю, чтобы вас не беспокоили. Вы, кстати, посмотрите — мы все сделали, чтобы облегчить ему пребывание здесь.
— Не сомневаюсь. Да, насчет назначения, Клинт. У меня и вправду нет на сей счет никаких намерений. Жаль только, я раньше этим не занялся.
— Косси, я... даже не знаю, что сказать. Не знаю, как вас благодарить.
— Отлично! Благодарность? Даже и не думайте!
— Не пообедать ли нам как-нибудь? Я вам позвоню.
— Давайте лучше я вам позвоню. Знаете, как бывает. Никогда не знаешь, что там стрясется в самый последний момент.
— Как насчет воскресенья? Вы же не заняты в воскресенье. Приезжайте к нам на обед и побудьте до вечера. Давно мы с вами хорошенько не болтали.
— Спасибо. С удовольствием. Но, может, как-нибудь попозже? Я буду очень занят в ближайшие недели.
Его улыбка погасла. Он отвернулся и уставился в окно; спина его была очень выразительна. Он думал о том своем замечании — о «христопродавцах».
— Вы никогда этого не забудете, да? Не сможете забыть.
— Что забыть?
— Не знаю, почему я это сказал, Косси. Вы же знаете, я не антисемит. Все на свете бы отдал, только бы не говорить этого. Понимаю, извиняться бесполезно, но...
— Извиняться? За что? Что вы имеете в виду? Я ничего не слышал, Клинт.
Глава 11
И. Коссмейер
Парень, видимо, полностью смирился со своей участью и успокоился. С ними обычно всегда так после тяжелой нервотрепки. Они выныривают из ада, и, хотя и стоят на краю пропасти, им кажется, что все позади. Больше не задают вопросов. Нет больше громких голосов и слепящего света. Ругани и угроз. Повсюду улыбки и дружелюбие, все тихо-спокойно.
Ну вот, ты поступил «правильно», видишь? И возможно, что это и в самом деле правильно, но все равно плохо. Виновен ты или не виновен. Трудновато затянуть веревку у человека на шее: законы за сотни лет, прошедших со времен пыток в башнях замков, выплыли на свет Божий и стали препятствием. Ныне, не имея возможности преступить закон, не породив при этом хаос беспредела, люди изобрели «чистосердечное признание», за которое дается награда. Награда таким, как Клинтон, взыскующим «правды» за счет глубокой «неправды». Признание своей греховности: вот единственный критерий, по мнению Клинтонов. Законы поменялись, а люди нет. Так они и влачат свое существование во мраке; указуя перстом на падших, подбрасывая хворост в костер инквизиции и оживляясь при первом запахе крови.
* * *
...У окна стоял маленький радиоприемник. Стол был завален фруктами, сластями и чипсами, да еще стопка комиксов фута в два высотой. Когда я вошел, он читал их, с трудом перелистывая страницы, так как держал в одной руке кока-колу, а в другой банан.
Продолжая почитывать, он отвечал мне рассеянно, явно не интересуясь происходящим. Сейчас с ним было все в порядке. Чудесным образом он задержался на краю бездны. Ему не хотелось ни вспоминать прошедшее, ни заглядывать вперед.
Он поинтересовался родителями: отчего они не приходят его навестить. Я сказал, что им хотелось, но я их отговорил. Они очень расстроены. Это будет тяжело для всех.
— Ну, — беспечно протянул он, — может, и правильно. Лучше им пока подождать.
Он перевернул страничку, одновременно жуя банан и попивая коку. Я спросил:
— Подождать чего, Боб? Твоего приговора или когда ты выйдешь из психушки?
— Чего?
— Послушай, Боб! Боб!
— Ну? — раздраженно протянул он не глядя. — Ну, я слушаю, слушаю.
Я выхватил у него книжку и отшвырнул ее. Банан полетел в мусорную корзину, за ним последовала и вода. Он закричал:
— Эй! Вы что тут...
— Заткнись! Я задаю вопросы, ясно? Я задаю вопросы, а ты отвечаешь, когда спрашивают. Понятно, Боб? Я тебя спрашиваю!
Что-то неясное промелькнуло в его глазах. Он кивнул подавленно.
— Ну так вот. Вопрос первый: почему ты соврал тогда, во время нашего первого разговора?
— Соврал? Ничего я не врал.
— А кому ты врал? Прекрати, выплюнь сейчас же! Ты мне сказал, что не убивал Джози Эдлман, а прокурору сказал, что убил. Так где же правда?
— Ну, я... ну, мистер Клинтон говорил...
— Да плевать, что он там говорил. Гроша ломаного не стоит. Мне ты соврал? Убил ты девчонку?
Он потряс головой:
— Не-а. Конечно, нет.
— Значит, ты соврал мистеру Клинтону. Если не наврал мне, то наврал ему. Правильно, Боб? Правды две не бывает. Если мне ты сказал правду, то ему неправду. Так?
Он остановился в нерешительности.
— Ну так как?
Он вздрогнул:
— Ну, понимаете, у меня все спуталось. Я хотел ему сказать правду, но запутался. Он ведь говорил: может, это было так, а может, вот этак. А я сказал: наверное, так и было. Я запутался совсем. Поэтому сказал ему правду, так же как он сам говорил.
— Понятно. Ему ты сказал, что убил Джози и что это правда, а мне — что не убивал и что это тоже правда.
— Ага. Это...
Я шлепнул его по губам. Со стуком влетел надзиратель. Я ему велел убираться:
— Я тут из клиента душу вытряхиваю, и не мешайте!
— Я должен сообщить мистеру Клинтону!
— Ступайте! Идите пройдитесь и не торопитесь назад!
Он хлопнул дверью и, конечно, не вернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28