ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Сев за стол
и раскрыв какой-то журнал типа амбарного, адъютант потребовал у Алныкина
удостоверение личности, записал фамилию и номер воинской части, после чего
пальцем отодвинул документ на край стола, и когда удостоверение личности
легло в карман кителя, Алныкин решил твердо и бесповоротно: к командующему
флотом он не пойдет, это может грозить Леммикки еще большими бедами.
Выйдя из кабинета, ничуть не обиженный на одноклассника, - такая уж у того
холуйская должность! - он расстегнул китель, достал учебник по малярному
делу и почитал его на скамейке в парке. Затем купил в хозяйственном магазине
две кисти и сунул их в карман. Много полезного узнал он в штабе флота, среди
прочего и врем ухода гидрографического судна "Экватор". С мостика его
смотрел на удаляющийся Таллин, на небо, под которым где-то на мызе прячется
Леммикки, которая, зарывшись в сено или при свете коптилки, пишет ему
бесконечные письма, никуда не отправляемые.
Отлученный от корабля, он знакомой мшистой тропкой добрался до одинокого,
родного уже, дома. Соскребал обои и отмывал стены, подбивал клинышки под
шаткие ступеньки, питалс не харчами "Софьи Павловны", а магазинными. По
вечерам разводил костер и сидел у него, чутко прислушиваясь к шорохам. От
жены бригадного минера к нему текли новости. Помощник - это все давно
признавали - чокнулся малость, но то, что творил он сейчас, поражало полной
потерей разума. Не первый год служивший офицер, он ходил по кораблям и вел
постыдно откровенные речи, всей бригаде сообщая, что 24 мая сего года
совершил самоволку, причем сбежал с корабл не в Кирканумми, а в Таллин, и,
слыша эти признания, офицеры притворялись глухими и немыми, а помощник
вдалбливал дату в память сослуживцев и отходил, очень довольный. Никто не
знал, зачем ему доносить на себя, но все понимали, что откровения эти - либо
от больного ума, либо от очень здорового.
Наконец помощник пришел к костру. Острое помешательство свое объяснил
хамством особиста, который собирает бумажки, вредящие Алныкину; помощник
отказывался подписывать одну из них, тогда ему пригрозили огласкою
самоволки, у особиста есть неопровержимое доказательство - справка из загса
с фамилиями свидетелей.
- Тоже мне скит нашел, - сказал он Алныкину. - Кончай эту бодягу. Ты
восстановлен в должности. Командир наш мудр, как змий.
"По неизвестной причине отсутствует один офицер - лейтенант Алныкин В. И." -
такой фразой в рапорте взбудоражил командир БК-133 штаб бригады шхерных
кораблей, а на указание, что "офицер" отстранен от должности, ответил грубо
и точно: с кораблем Алныкин не рассчитался, пистолета не сдал, а
предъявленная им расписка особого отдела - филькина грамота, листочек без
штампа и печати. Между тем фраза эта ввергла в панику Кирканумми, полагалось
немедленно укрепить госграницу, отсутствующий офицер всегда мыслился
перебегающим через контрольную полосу. Началось выяснение, и сразу же
обнаружилось, что приказа об отстранении никто не видел, всего лишь устное
распоряжение, сделанное под нажимом уполномоченного особого отдела и
отмененное, как только в Кирканумми улеглась паника.
Алныкин вернулся в каюту, но продолжал ходить по вечерам к дому. Два матроса
вызвались клеить ему обои, командир давал верные советы, офицеры обоих
дивизионов повадились таскать Алныкину хозяйственные предметы, однажды
прикатили детскую коляску, и все они - он чувствовал это - жалели его,
упорно не желающего понимать, что никакой семьи уже не будет, что начальство
(особист нашептал) никогда не позволит жене Алныкина приехать в этот дом и,
вероятнее всего, разлучит их.
И он тоже жалел этих людей, потому что они не ведали, что ждет их впереди, а
он знал. Он увидел уже судьбу свою.
Увидел в тот день, когда в Таллине сразу после подъема флага побежал к
Леммикки, ожидавшей его на скамейке. "Нам надо пожениться", - сказал он ей
тогда, и она, выдохнув "конечно", достала из портфеля паспорт,
удостоверявший совершеннолетие, а потом взяла руку его, положила ее на глаза
свои, и он понял: глаза эти отныне будут видеть только его; Володиной рукою
провела по грудочкам своим, по бедру и животику, чтоб Алныкин убедился - она
будет женщиной только для него, станет матерью их детей, здоровых и крепких,
потому что тело ее - без изъяна. Он обнимал ее, он видел совсем близко лицо
ее, так близко, что нарушились привычные соразмерности; бровь Леммикки,
неестественно широка и длинная, вылетала из переносья, устремляясь к
бугорочку высокого, как небо, лба, но притягивалась на полпути височной
впадинкой и огибала крохотный голубенький глобус с черным зрачком ока...
Алныкин почти не дышал, оглушенный прозрением: эта сидящая в тесной близи
девушка - она ведь ему совершенно незнакома, он видел ее всего несколько
часов, он не знает, добрая она или злая она, красивая или нет, умная или
глупая, но и он ей почти незнаком, тем не менее они закованы в единое
чувство, которое называется, конечно, любовью, которое как бы вне их. Это
чувство подарено им кем-то, вручено на вечное хранение, и, что бы ни
случилось, оно будет в них как кровь, как воздух в легких, он и Леммикки
обречены были на эту любовь с момента рождения, она - сама судьба. Он
поцеловал глаза, которые будут с ним всегда и везде, еще много, много лет,
они не изменятся, лишь утратят пылающую голубизну. А вот коричневые пятна на
щеках появятся через несколько месяцев, когда Леммикки забеременеет, и
пропадут, когда родится ребенок; что-то произойдет с талией и бедрами,
укрупнится грудь, лет через десять наступит пора женской зрелости. Но не в
Порккала-Удде, не век же служить здесь, а где-то на берегах другого моря или
океана, семья прибавится еще одним человечком, и когда-нибудь, прид после
многомесячного похода и обнимая Леммикки, Алныкин заметит радиальные
морщинки у глаз жены и взгрустнет, и вспомнит этот день и час на скамейке,
гладкую и теплую, как мрамор на солнце, щеку девушки, предопределенной ему и
такой же неотвратимой, как жизнь.
Весь июнь стояла жара, от сосен несло смоляным духом, катера в море выходили
редко, плановые стрельбы перенесли на август, зато опустел пирс, где
швартовались корабли охраны водного района, почти все тральщики ушли в
Рижский залив. На БК-133 радостно забегали, когда получили приказ -
сопровождать транспорт до траверза Наргена. У помощника был уже опыт общения
с владыкою всех стихий - судьбою, он забрался на рубку, исполнил шаманский
танец, просил небо и воды быть милостивыми к женам и подругам славных
офицеров ВМС СССР. Небо ответило ворчанием чаек, а море безразличием
одинаково набегающих волн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27