Однако по правилам игры и молчаливого сговора членов всей семьи, вслух ничего не произнёс: ещё бы! Пишущая — ещё куда ни шло, но говорящая собака — это уже слишком, а выразить своё отношение к хозяевам, даже не прибегая к словам, совсем не трудно.
В знак особого расположения к маме Маше и того, что мы-то с ней понимаем друг друга без слов, я пошёл и ткнулся ей чуть ниже колена. Это, по общепринятым собачьим нормам, — высшая форма приветствия.
Кстати, такого рода «добрый вечер» дал мне возможность заметить, что на щиколотке левой ноги мамы Маши, вернее на чулке, был прикреплён серебряный, похожий на дождь с новогодней ёлки, браслетик — мечта всех современных женщин. Я от души мысленно поздравил свою хозяйку с удачным приобретением и посмотрел на неё так, что мы сразу друг друга поняли: конечно, Пал Палыч ничего ещё не заметил. Куда ему, он ведь занят более глобальными проблемами, например своей диссертацией. Меня он, однако, заметил и, пробурчав по обыкновению: «Привет, флибустьер», продолжал с мамой Машей о чём-то говорить, а я в знак приветствия почтительно наклонив голову и шаркнул лапами.
Глава 2. Проблема отцов и детей
Чуть позже, свернувшись таким образом, что мой нос оказался возле моего хвоста, удобно устроившись возле обеденного стола, я обнаружил, что разговор идёт о моем хозяине Вите, сыне Пал Палыча и мамы Маши.
Мама-Маша, оказывается, была очень озабочена тем, что Витя вдруг стал плохо кушать.
— Ну и что, — не разделял её беспокойства Пал Палыч, — у него много дел, до еды ли тут — взрослый, ответственный мужчина…
— Это-то меня и беспокоит, — сообщила Мама-Маша, — что взрослый-то он взрослый, но не ответственный совсем.
— А что, плохо стал учиться? — насторожился Пал Палыч.
— Да нет, пока ещё, но я, как мать, чувствую, что с ним что-то происходит… А тебе не кажется: он от нас что-то скрывает? — вдруг шепнула она.
Пал Палыч, который сидел рядом с мамой Машей, обнял её за плечи и произнёс речь, призывая меня в свидетели:
— Милая наша мамочка, — начал он, даже положив ложку на стол, — когда парню одиннадцатый год, у него уже могут быть свои секреты, так что успокойся. В его возрасте я, например, мечтал убежать в Африку, помогать сражаться угнетённым народам против поработителей. Тоже ведь у меня тайна была, и вот ты первая, кому я её открываю.
— Какая Африка?! — ужаснулась Мама-Маша, отстранившись от Пал Палыча. — Что ты говоришь?
— Ну, это я так говорю; может, и не Африка, может, другая какая страна, — миролюбиво поглядывая на роскошного жареного цыплёнка, сказал Пал Палыч, но спохватился и добавил: а может, он на Марс лететь задумал, это сегодня более актуально…
Но маму Машу не утешило такое предположение. Она нагнулась и погладила меня несколько раз, но сделала это невнимательно и нервно (отчего я понял, она не только озабочена, но и расстроена), потом посмотрела на меня и сказала:
— Вот кто бы мог нам рассказать, что происходит с нашим сыном; наверняка Пиратка знает… Собаки — они вообще невероятно чуткие и хорошо чувствуют настроение хозяина.
— Мог бы, — согласился Пал Палыч, тоже посмотрев на меня пристально, — если бы, конечно, захотел.
И тут я удивился. Но не тому, что Мама-Маша и Пал Палыч давно, конечно, разгадали тот факт, что я умею говорить, а тому, что они думали, будто я что-то знаю. Что я мог им рассказать — ровным счётом ничего! Я никаких перемен в нашем Вите не замечал, а если они и произошли, то, верно, потому, что он перезанимался. Да это и немудрёно. Взбесишься с этими занятиями. К тому же я был убеждён, что нет ничего наивней мужской тайны, более того, я был уверен, что легко разузнаю, в чём дело. Но я промолчал, картинно задумавшись вместе с ними. Я даже собрался было подпереть свою бородатую голову лапой, но решил, что это будет уж слишком.
— Вот что, флибустьер, — сказал, подумав, Пал Палыч. — Ты бы, братец, действительно последил за нашим сыном. А вдруг подтвердится, что её беспокойство имеет серьёзные основания…
Ради мамы-Маши я был готов следить даже за Пал Палычем.
— А потом как-нибудь на досуге напишешь воспоминания, — хихикнул он.
Это добавление было уже лишним, но я не обиделся, подумав о том, что Пал Палыч тоже перезанимался, поэтому такая вот мысль посетила его соискательскую голову… Однако слово — не воробей, хотя их давно уже почти нет в нашем городе… Забавная мысль пришла в мою собачью голову: может быть, в нашем городе очень мало воробьёв потому, что слышится слишком много слов…
Отвлёкся, но с этого момента стал внимательно прислушиваться к каждому Витиному вдоху и выдоху.
— Хорошо, — сказал я тихо своим хозяевам и в знак заключения договора завилял хвостом.
А Пал Палыч в этот момент шелестел газетой и не слышал произнесённого мною слова, да и Мама-Маша мыла посуду и, по-моему, тоже его не слышала. В раковине шумела вода, и мне показалось, что это маленький Ниагарский водопад, возле которого Пал Палыч, когда был в возрасте моего хозяина Вити, намеревался помочь черным повстанцам бороться против белых поработителей.
А потом я подумал, что, вообще-то говоря, собаку моего типа неправильно использовать в таком вот примитивном сыске, а лучше использовать её в науке, которая учит, как по запаху распознавать предметы. Она называется одорология. Наука не простая, а поэтому вам, юные читатели, не стоит спешить запоминать это слово. К тому же, пока ещё не изобретена куда более важная наука, о нюхе на справедливость…
Однако, несмотря на это, я буду откровенен; говорю вам как собака собакам: если Витю ожидает что-либо неприятное, я ему помогу!
И шерсть на моей шее вздыбилась.
В этот момент из-под плинтуса выбежали какие-то козявки. Пока я их разгонял, почему-то вспомнился мне муравейник возле дачи…
Иногда люблю смотреть на мир глазами деревенского пса. Тогда и вспоминаю этот муравейник. Какие же они, муравьи, труженики! Если бы кто-нибудь из моей семьи так работал (исключая маму Машу, конечно), я бы безмерно удивился. Но условия работы у муравьёв ужасны: я был свидетелем, как одному из них, поторопившемуся отрапортовать об окончании какого-то дела преждевременно и лихо, его же собратья откусили голову.
И тут же я вспомнил, сколько уже времени строят и перестраивают Витину школу. Об этом тоже как-то раз говорили за обеденным столом Пал Палыч и Мама-Маша.
А ремонт в этой школе теперь делают заново, но уже родители учеников. Сразу после того, как «постарались» шефы, которые так нахалтурили, сляпали все так неуютно, что только диву даёшься — как будто нарочно делали плохо.
Вот бы их в муравейник, как говорит Пал Палыч, — для обмена опытом.
Мошек я съел и стал собираться ко сну.
Глава 3. Мы идём в школу
После разговора о Витиных проблемах все отправились спать, а я ещё полакал воды, потому что на ночь имею обыкновение хорошо попить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
В знак особого расположения к маме Маше и того, что мы-то с ней понимаем друг друга без слов, я пошёл и ткнулся ей чуть ниже колена. Это, по общепринятым собачьим нормам, — высшая форма приветствия.
Кстати, такого рода «добрый вечер» дал мне возможность заметить, что на щиколотке левой ноги мамы Маши, вернее на чулке, был прикреплён серебряный, похожий на дождь с новогодней ёлки, браслетик — мечта всех современных женщин. Я от души мысленно поздравил свою хозяйку с удачным приобретением и посмотрел на неё так, что мы сразу друг друга поняли: конечно, Пал Палыч ничего ещё не заметил. Куда ему, он ведь занят более глобальными проблемами, например своей диссертацией. Меня он, однако, заметил и, пробурчав по обыкновению: «Привет, флибустьер», продолжал с мамой Машей о чём-то говорить, а я в знак приветствия почтительно наклонив голову и шаркнул лапами.
Глава 2. Проблема отцов и детей
Чуть позже, свернувшись таким образом, что мой нос оказался возле моего хвоста, удобно устроившись возле обеденного стола, я обнаружил, что разговор идёт о моем хозяине Вите, сыне Пал Палыча и мамы Маши.
Мама-Маша, оказывается, была очень озабочена тем, что Витя вдруг стал плохо кушать.
— Ну и что, — не разделял её беспокойства Пал Палыч, — у него много дел, до еды ли тут — взрослый, ответственный мужчина…
— Это-то меня и беспокоит, — сообщила Мама-Маша, — что взрослый-то он взрослый, но не ответственный совсем.
— А что, плохо стал учиться? — насторожился Пал Палыч.
— Да нет, пока ещё, но я, как мать, чувствую, что с ним что-то происходит… А тебе не кажется: он от нас что-то скрывает? — вдруг шепнула она.
Пал Палыч, который сидел рядом с мамой Машей, обнял её за плечи и произнёс речь, призывая меня в свидетели:
— Милая наша мамочка, — начал он, даже положив ложку на стол, — когда парню одиннадцатый год, у него уже могут быть свои секреты, так что успокойся. В его возрасте я, например, мечтал убежать в Африку, помогать сражаться угнетённым народам против поработителей. Тоже ведь у меня тайна была, и вот ты первая, кому я её открываю.
— Какая Африка?! — ужаснулась Мама-Маша, отстранившись от Пал Палыча. — Что ты говоришь?
— Ну, это я так говорю; может, и не Африка, может, другая какая страна, — миролюбиво поглядывая на роскошного жареного цыплёнка, сказал Пал Палыч, но спохватился и добавил: а может, он на Марс лететь задумал, это сегодня более актуально…
Но маму Машу не утешило такое предположение. Она нагнулась и погладила меня несколько раз, но сделала это невнимательно и нервно (отчего я понял, она не только озабочена, но и расстроена), потом посмотрела на меня и сказала:
— Вот кто бы мог нам рассказать, что происходит с нашим сыном; наверняка Пиратка знает… Собаки — они вообще невероятно чуткие и хорошо чувствуют настроение хозяина.
— Мог бы, — согласился Пал Палыч, тоже посмотрев на меня пристально, — если бы, конечно, захотел.
И тут я удивился. Но не тому, что Мама-Маша и Пал Палыч давно, конечно, разгадали тот факт, что я умею говорить, а тому, что они думали, будто я что-то знаю. Что я мог им рассказать — ровным счётом ничего! Я никаких перемен в нашем Вите не замечал, а если они и произошли, то, верно, потому, что он перезанимался. Да это и немудрёно. Взбесишься с этими занятиями. К тому же я был убеждён, что нет ничего наивней мужской тайны, более того, я был уверен, что легко разузнаю, в чём дело. Но я промолчал, картинно задумавшись вместе с ними. Я даже собрался было подпереть свою бородатую голову лапой, но решил, что это будет уж слишком.
— Вот что, флибустьер, — сказал, подумав, Пал Палыч. — Ты бы, братец, действительно последил за нашим сыном. А вдруг подтвердится, что её беспокойство имеет серьёзные основания…
Ради мамы-Маши я был готов следить даже за Пал Палычем.
— А потом как-нибудь на досуге напишешь воспоминания, — хихикнул он.
Это добавление было уже лишним, но я не обиделся, подумав о том, что Пал Палыч тоже перезанимался, поэтому такая вот мысль посетила его соискательскую голову… Однако слово — не воробей, хотя их давно уже почти нет в нашем городе… Забавная мысль пришла в мою собачью голову: может быть, в нашем городе очень мало воробьёв потому, что слышится слишком много слов…
Отвлёкся, но с этого момента стал внимательно прислушиваться к каждому Витиному вдоху и выдоху.
— Хорошо, — сказал я тихо своим хозяевам и в знак заключения договора завилял хвостом.
А Пал Палыч в этот момент шелестел газетой и не слышал произнесённого мною слова, да и Мама-Маша мыла посуду и, по-моему, тоже его не слышала. В раковине шумела вода, и мне показалось, что это маленький Ниагарский водопад, возле которого Пал Палыч, когда был в возрасте моего хозяина Вити, намеревался помочь черным повстанцам бороться против белых поработителей.
А потом я подумал, что, вообще-то говоря, собаку моего типа неправильно использовать в таком вот примитивном сыске, а лучше использовать её в науке, которая учит, как по запаху распознавать предметы. Она называется одорология. Наука не простая, а поэтому вам, юные читатели, не стоит спешить запоминать это слово. К тому же, пока ещё не изобретена куда более важная наука, о нюхе на справедливость…
Однако, несмотря на это, я буду откровенен; говорю вам как собака собакам: если Витю ожидает что-либо неприятное, я ему помогу!
И шерсть на моей шее вздыбилась.
В этот момент из-под плинтуса выбежали какие-то козявки. Пока я их разгонял, почему-то вспомнился мне муравейник возле дачи…
Иногда люблю смотреть на мир глазами деревенского пса. Тогда и вспоминаю этот муравейник. Какие же они, муравьи, труженики! Если бы кто-нибудь из моей семьи так работал (исключая маму Машу, конечно), я бы безмерно удивился. Но условия работы у муравьёв ужасны: я был свидетелем, как одному из них, поторопившемуся отрапортовать об окончании какого-то дела преждевременно и лихо, его же собратья откусили голову.
И тут же я вспомнил, сколько уже времени строят и перестраивают Витину школу. Об этом тоже как-то раз говорили за обеденным столом Пал Палыч и Мама-Маша.
А ремонт в этой школе теперь делают заново, но уже родители учеников. Сразу после того, как «постарались» шефы, которые так нахалтурили, сляпали все так неуютно, что только диву даёшься — как будто нарочно делали плохо.
Вот бы их в муравейник, как говорит Пал Палыч, — для обмена опытом.
Мошек я съел и стал собираться ко сну.
Глава 3. Мы идём в школу
После разговора о Витиных проблемах все отправились спать, а я ещё полакал воды, потому что на ночь имею обыкновение хорошо попить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66