Хорошо, что я кое-что смыслю в солнечных батареях, а одну из моих дублей повели на переплавку. Так сказал тот главный с гравиталета. Она не разбиралась в солнечных батареях.
— Ну что? — Костя потер руки. — А вы смеялись. Тройной сон! Вещь небывалая в истории сновидений! Рассказывай, Биата, о гибели пришельцев. Все, что мы услышали от водителя гравиталета. Кажется, он вообще был главным.
— Нет, — сказала Биата, — главным, диктатором был кто-то другой, гравиталетчик только выполнял чьи-то распоряжения. Может, там есть электронный мозг.
— Похоже, — согласился Костя. — Перед гибелью люди-кальмары могли оставить программу действий для армии роботов. Дело в том, что на эту Линли летит новая партия эмигрантов и роботы должны создать если не море, то приличные водоемы.
— Водяная цивилизация? — Петя вопросительно посмотрел на Биату.
— Да, они жили в воде, — продолжала Биата. — Первые эмигранты уже почти освоили планету. Мы видели бассейны в зданиях без окон, но очень светлых. Посмотрели бы вы фрески на стенах! Совершенно непередаваемая гамма цветов подводного мира. И эти люди-моллюски с продолговатыми глазами… Все они умерли очень давно.
— От какого-нибудь вируса, — заключил Костя.
— Возможно, — согласилась Биата. — Гравиталетчик сказал, что им удалось создать много водоемов, но роботы стали погибать от коррозии поверхностей, а люди — от коррозии внутренностей. — Биата перевела дух. — Теперь самое интересное. Каким-то образом они сняли с нас «матрицы» и начали создавать дубли.
Биата стала рассказывать, как мы стояли на раскаленной от солнца площади, а из черной двери выходили по трое наши дубли — точные копии — и, не взглянув на нас, уходили по желтой дороге.
— Массовый гипноз, — сказал Петя Самойлов. Ки покачал головой.
— Но тогда надо предположить, что мы имеем дело с высокоинтеллектуальным гипнотизером. Чтобы внушить такие картины, надо обладать способностью воспринимать любую информацию и трансформировать ее в сознание других существ вполне сознательно.
— Надо посоветоваться с нашими биониками, — решил Петя. — Действительно, все необыкновенно сложно и пока необъяснимо. Для меня ясно одно: что если бы двери открывались во время полета, то нам с тобой не пришлось бы слушать фантастическую новеллу, увиденную во сне, а им — рассказывать ее.
Биата задумалась, потом сказала:
— Наверное, ему удалось настроить нас синхронно и чье-то более сильное воображение, Ива или Костино, только не мое, их более сильная воля создали этот необыкновенный сон… Вот и наш остров! Киты! Дельфины!.. Нет, никогда бы я не согласилась надолго покинуть нашу Землю.
ВЕЧНЫЙ ВЕТЕР
Пальмы торчали вкривь и вкось, песок отражал нестерпимый свет солнца, океан ревел при каждой неудачной попытке перебраться через барьерный риф. Меж деревьев зеленели кусты с жесткими глянцевитыми листьями и красными цветами. На искрящемся коралловом песке лежали половинки кокосовых орехов и сухие пальмовые листья. Песок, тонкий и тяжелый, из перемолотых водой и ветром кораллов и раковин, набирался в сандалии и при каждом шаге высыпался и улетал, подхватываемый ветром.
Идти было тяжело и радостно. Тяжело потому, что ноги вязли в песке, а радость принесла с собой Биата. Она шла с Костей далеко впереди. Вера насвистывала какую-то импровизацию на мотив, подслушанный у пассата. Она улыбалась, все время щуря глаза под огромными стеклами очков. Ее не тревожило, что Костя с Биатой о чем-то разговаривают и хохочут вдалеке от нас. Ей было хорошо, как и мне, как всем нам в те удивительные дни. Все мы находились в состоянии восторженной влюбленности и безотчетной веры, что все идет так, как надо. Вначале я хотел было прибавить шагу, но Вера остановила меня взглядом. «Зачем? Пусть. Им хочется побыть вдвоем», — сказали ее большие серые глаза.
— Пусть! — сказал и я с веселым отчаянием и взял Веру за руку.
Сразу стало легче идти, хотя мне пришлось тащить ее навстречу ветру.
На этом атолле мы впервые. Их всего восемь, крохотных, затерявшихся в океане клочков суши, оставленных для птиц и людей, ищущих уединения. Здесь все как тысячи лет назад. Возможно, песок стал мельче и больше стало растительности. За последние годы появилось много пальм, насаженных молодоженами, на таких пальмах привязаны дощечки с датами, когда счастливцы закопали в песок кокосовый орех.
— Чудаки, — сказала Вера, — они хотят запечатлеть на века свои имена. Заманчивая и грустная перспектива, обреченная на неудачу. Даже пирамиды пришлось покрыть пластиком, чтобы ветер и песок в конце концов не стерли их с лица земли.
С наветренной стороны под каждым кустом сидели взрослые птицы или птенцы носом к ветру, чтобы песок не набивался под перья. Птицы провожали нас настороженными взглядами.
Вера спросила:
— Как они на нас смотрят, ты заметил? Как хозяева на пришельцев… Не тяни так сильно, руку оторвешь. Остановись, дай отдышаться.
Мы стояли спиной к ветру. Пальмы чуть вздрагивали, привычно сопротивляясь воздушной реке. В лагуне, подернутой рябью, покачивалась наша белая ракета.
Вера сказала:
— Здесь все так же, как в первые дни сотворения мира. Только ветер треплет волосы. Тогда было тихо, — сказала она уверенно, — очень тихо.
— Почему тихо? Наоборот!
— Ты ничего не понимаешь в сотворении миров. — Она помолчала и, не поворачивая ко мне лица, сказала: — Вот послушай, что-то вроде стихов:
Вода и небо.
Песок и пальмы.
Хмурые птицы.
И ветер, Вечный ветер, Уносящий печали былых времен.
Нет, лучше «приносящий печали». Все равно плохо. Где-то я уже читала или слышала. Хочется сказать новое, никогда еще не сказанное. Как это невообразимо трудно!
Мне понравились меланхолические строчки и особенно голос Веры, проникновенный, певучий. Я похвалил ее.
Вера покачала головой:
— Я же знаю, что не получилось. Простые перечисления.
— Ты необыкновенно взыскательна к себе, — сказал я. — Очень верно у тебя насчет ветра. И про остров ты сказала очень точно, у него совсем первобытный вид.
— Ну, не совсем, здесь уже побывали любители уединения. Но все следы сметены. Вот это и навевает грусть. Прошлое всегда должно быть с нами. Оно обогащает. Не то мы станем как эти птицы… Или нет, птицы все в прошлом, они консервативны, как сама природа. Без прошлого люди как необитаемые острова.
Она постояла, глядя невидящими глазами на пляшущие вдалеке валы, тряхнула головой.
— Ну, а вот эти строчки:
Вечный ветер приносит нам прошлое.
Оно везде, это прошлое.
И в этом небе.
И в океане.
И в этом песке.
И в шелесте пальм.
И в нас.
В каждом атоме — прошлое…
Вера посмотрела на меня:
— Молчи. Идем. Стихов еще нет. Они где-то близко бродят, но не показываются. Только дают о себе знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Ну что? — Костя потер руки. — А вы смеялись. Тройной сон! Вещь небывалая в истории сновидений! Рассказывай, Биата, о гибели пришельцев. Все, что мы услышали от водителя гравиталета. Кажется, он вообще был главным.
— Нет, — сказала Биата, — главным, диктатором был кто-то другой, гравиталетчик только выполнял чьи-то распоряжения. Может, там есть электронный мозг.
— Похоже, — согласился Костя. — Перед гибелью люди-кальмары могли оставить программу действий для армии роботов. Дело в том, что на эту Линли летит новая партия эмигрантов и роботы должны создать если не море, то приличные водоемы.
— Водяная цивилизация? — Петя вопросительно посмотрел на Биату.
— Да, они жили в воде, — продолжала Биата. — Первые эмигранты уже почти освоили планету. Мы видели бассейны в зданиях без окон, но очень светлых. Посмотрели бы вы фрески на стенах! Совершенно непередаваемая гамма цветов подводного мира. И эти люди-моллюски с продолговатыми глазами… Все они умерли очень давно.
— От какого-нибудь вируса, — заключил Костя.
— Возможно, — согласилась Биата. — Гравиталетчик сказал, что им удалось создать много водоемов, но роботы стали погибать от коррозии поверхностей, а люди — от коррозии внутренностей. — Биата перевела дух. — Теперь самое интересное. Каким-то образом они сняли с нас «матрицы» и начали создавать дубли.
Биата стала рассказывать, как мы стояли на раскаленной от солнца площади, а из черной двери выходили по трое наши дубли — точные копии — и, не взглянув на нас, уходили по желтой дороге.
— Массовый гипноз, — сказал Петя Самойлов. Ки покачал головой.
— Но тогда надо предположить, что мы имеем дело с высокоинтеллектуальным гипнотизером. Чтобы внушить такие картины, надо обладать способностью воспринимать любую информацию и трансформировать ее в сознание других существ вполне сознательно.
— Надо посоветоваться с нашими биониками, — решил Петя. — Действительно, все необыкновенно сложно и пока необъяснимо. Для меня ясно одно: что если бы двери открывались во время полета, то нам с тобой не пришлось бы слушать фантастическую новеллу, увиденную во сне, а им — рассказывать ее.
Биата задумалась, потом сказала:
— Наверное, ему удалось настроить нас синхронно и чье-то более сильное воображение, Ива или Костино, только не мое, их более сильная воля создали этот необыкновенный сон… Вот и наш остров! Киты! Дельфины!.. Нет, никогда бы я не согласилась надолго покинуть нашу Землю.
ВЕЧНЫЙ ВЕТЕР
Пальмы торчали вкривь и вкось, песок отражал нестерпимый свет солнца, океан ревел при каждой неудачной попытке перебраться через барьерный риф. Меж деревьев зеленели кусты с жесткими глянцевитыми листьями и красными цветами. На искрящемся коралловом песке лежали половинки кокосовых орехов и сухие пальмовые листья. Песок, тонкий и тяжелый, из перемолотых водой и ветром кораллов и раковин, набирался в сандалии и при каждом шаге высыпался и улетал, подхватываемый ветром.
Идти было тяжело и радостно. Тяжело потому, что ноги вязли в песке, а радость принесла с собой Биата. Она шла с Костей далеко впереди. Вера насвистывала какую-то импровизацию на мотив, подслушанный у пассата. Она улыбалась, все время щуря глаза под огромными стеклами очков. Ее не тревожило, что Костя с Биатой о чем-то разговаривают и хохочут вдалеке от нас. Ей было хорошо, как и мне, как всем нам в те удивительные дни. Все мы находились в состоянии восторженной влюбленности и безотчетной веры, что все идет так, как надо. Вначале я хотел было прибавить шагу, но Вера остановила меня взглядом. «Зачем? Пусть. Им хочется побыть вдвоем», — сказали ее большие серые глаза.
— Пусть! — сказал и я с веселым отчаянием и взял Веру за руку.
Сразу стало легче идти, хотя мне пришлось тащить ее навстречу ветру.
На этом атолле мы впервые. Их всего восемь, крохотных, затерявшихся в океане клочков суши, оставленных для птиц и людей, ищущих уединения. Здесь все как тысячи лет назад. Возможно, песок стал мельче и больше стало растительности. За последние годы появилось много пальм, насаженных молодоженами, на таких пальмах привязаны дощечки с датами, когда счастливцы закопали в песок кокосовый орех.
— Чудаки, — сказала Вера, — они хотят запечатлеть на века свои имена. Заманчивая и грустная перспектива, обреченная на неудачу. Даже пирамиды пришлось покрыть пластиком, чтобы ветер и песок в конце концов не стерли их с лица земли.
С наветренной стороны под каждым кустом сидели взрослые птицы или птенцы носом к ветру, чтобы песок не набивался под перья. Птицы провожали нас настороженными взглядами.
Вера спросила:
— Как они на нас смотрят, ты заметил? Как хозяева на пришельцев… Не тяни так сильно, руку оторвешь. Остановись, дай отдышаться.
Мы стояли спиной к ветру. Пальмы чуть вздрагивали, привычно сопротивляясь воздушной реке. В лагуне, подернутой рябью, покачивалась наша белая ракета.
Вера сказала:
— Здесь все так же, как в первые дни сотворения мира. Только ветер треплет волосы. Тогда было тихо, — сказала она уверенно, — очень тихо.
— Почему тихо? Наоборот!
— Ты ничего не понимаешь в сотворении миров. — Она помолчала и, не поворачивая ко мне лица, сказала: — Вот послушай, что-то вроде стихов:
Вода и небо.
Песок и пальмы.
Хмурые птицы.
И ветер, Вечный ветер, Уносящий печали былых времен.
Нет, лучше «приносящий печали». Все равно плохо. Где-то я уже читала или слышала. Хочется сказать новое, никогда еще не сказанное. Как это невообразимо трудно!
Мне понравились меланхолические строчки и особенно голос Веры, проникновенный, певучий. Я похвалил ее.
Вера покачала головой:
— Я же знаю, что не получилось. Простые перечисления.
— Ты необыкновенно взыскательна к себе, — сказал я. — Очень верно у тебя насчет ветра. И про остров ты сказала очень точно, у него совсем первобытный вид.
— Ну, не совсем, здесь уже побывали любители уединения. Но все следы сметены. Вот это и навевает грусть. Прошлое всегда должно быть с нами. Оно обогащает. Не то мы станем как эти птицы… Или нет, птицы все в прошлом, они консервативны, как сама природа. Без прошлого люди как необитаемые острова.
Она постояла, глядя невидящими глазами на пляшущие вдалеке валы, тряхнула головой.
— Ну, а вот эти строчки:
Вечный ветер приносит нам прошлое.
Оно везде, это прошлое.
И в этом небе.
И в океане.
И в этом песке.
И в шелесте пальм.
И в нас.
В каждом атоме — прошлое…
Вера посмотрела на меня:
— Молчи. Идем. Стихов еще нет. Они где-то близко бродят, но не показываются. Только дают о себе знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78