Его истоки следует искать не только в политике тогдашних режимов в этих странах. Бывали моменты, когда в общественно-политических изменениях Прибалтийских стран решающую роль играл именно советский фактор.
В чем же это выражалось?
Предлоги для давления на правительства суверенных государств Прибалтики советское руководство находило довольно быстро. По своему характеру некоторые из них были до примитивизма просты, а по времени во всех трех странах отличались поразительной синхронностью. Так, в советской печати с весны 1940 г. стали все чаще публиковаться статьи о неблагополучной политической ситуации в Прибалтийских республиках. Внимание акцентировалось на том, что определенные круги, в частности, в Литве всевозможными провокациями, в том числе и «похищениями» советских военнослужащих, стремятся ухудшить отношения с Советским Союзом. Что касается «исчезновения» советских военнослужащих, то советские полпреды сообщали об этом противоречивые сведения. Так, если полпред Поздняков из Литвы доносил о наличии подобных фактов, то В. К. Деревянский из Латвии отмечал, что случаи исчезновения советских военнослужащих проверкой не подтверждены[].
После подобной предварительной психологической подготовки советской и мировой общественности 30 мая 1940 г. применительно к Литве было опубликовано уже официальное сообщение Наркоминдела СССР, озаглавленное «О провокационных действиях литовских властей». В нем было сказано, что некоторые лица, пользующиеся покровительством органов литовского правительства, организовали случаи исчезновения военнослужащих из советских гарнизонов. Далее были названы фамилии некоторых из них. Но от создания совместной комиссии для проверки этих случаев советская сторона отказалась.
В сообщении отмечалось, что 25 мая Молотов сделал соответствующее заявление президенту Литвы А. Сметоне, в котором потребовал прекратить подобные провокации и выражал надежду, что литовское правительство не вынудит правительство СССР прибегнуть к «другим мероприятиям»[]. В печати публиковались сведения о том, что подобные случаи якобы отмечались в Латвии и Эстонии. Однако местные власти категорически отрицали свою причастность к этим фактам, если они действительно имели место. В печати этих стран не исключалось, что по вине пьяных советских военнослужащих или дезертиров могли произойти мелкие конфликты с местным населением.
Создалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, советские военные власти и посольства обвиняли правительства Прибалтийских стран в том, что они поощряют недоброжелательное отношение к Красной Армии и не содействуют раскрытию случаев «исчезновения» советских военнослужащих. Но с другой стороны, они жаловались, что местные органы власти с этой целью проявляют особое усердие, не вызванное необходимостью. Так, 12 июня 1940 г. временный поверенный в делах СССР в Литве В. С. Семенов докладывал наркому иностранных дел СССР, что литовские органы власти создают исключительный режим вокруг советских гарнизонов, стремятся полностью изолировать их от населения, наводняют районы расквартирования советских войск своими полицейскими агентами, создают для этого особые полицейские участки, берут на полицейский учет всех лиц, имеющих отношение к советским войскам и проживающих в районах их расквартирования, и т. д.[]
В Москве сочли, что наступило подходящее время для решения прибалтийской проблемы в полном объеме, и с этой целью были предприняты соответствующие меры. В Эстонии 10 июня на советских военных базах была объявлена боевая готовность. 14 июня советское военное руководство ввело воздушную и морскую блокаду Эстонии.
Кампания в советской печати об «исчезнувших» военнослужащих еще продолжалась, а уже 14 июня 1940 г. Молотов разослал советским послам в Литве, Латвии, Эстонии и Финляндии ориентировку по новой искусственно созданной им «проблеме». Речь шла об оценке деятельности так называемой Балтийской Антанты. Как известно, эта региональная организация, стимулировавшая сотрудничество Эстонии, Латвии и Литвы по внешнеполитическим проблемам, сформировалась после того, как в сентябре 1934 г. эти страны подписали договор о согласии и сотрудничестве, не имевший военной направленности.
В первые годы после оформления «Балтийской Антанты» Советский Союз относился к ней благосклонно, рассчитывая на то, что она послужит делу сопротивления стран этого региона германским притязаниям[]. Однако, как справедливо считает известный финский исследователь С. Мылыньеми, это не значит, что в рядах Антанты царило всеобщее согласие, особенно по вопросу внешнеполитической ориентации. Эстония в своей дипломатической деятельности больше контактировала с Польшей, чем со своими союзниками по Антанте. На дружбе с Польшей особенно энергично настаивал генерал Лайдонер. В этой связи установившиеся советско-латвийские отношения беспокоили Эстонию, считавшую Советский Союз своим единственным потенциальным врагом. Латвия своим врагом считала Германию, а Литва, соглашаясь с такой оценкой, уточняла, что не менее опасной является и Польша. Теперь же, шесть лет спустя, «Балтийскую Антанту» Молотов стал именовать «антисоветским военным союзом» трех республик.
Советские архивные материалы не дают основания для обвинения «Балтийской Антанты» в деятельности, имевшей целью совершить агрессию против СССР. Это же не подтверждается и высказываниями хорошо информированных в этом вопросе германских дипломатов. Так, заведующий референтурой 4-го (скандинавского) отдела МИД Германии Грундхерр 17 июня 1940 г. в меморандуме отмечал, что сотрудничество Прибалтийских государств основывается на договоре о взаимопомощи и сотрудничестве от 12 сентября 1934 г. Автор категорически отрицал антисоветский характер этой организации даже после сентября – октября 1939 г. «Ввиду оккупации их государств советскими войсками, – писал далее Грундхерр, – все три правительства отдают себе отчет в опасности подобной политики»[].
Советское руководство позволяло себе почему-то предъявлять суверенным республикам претензии, что деятельность этой организации осуществляется «в тайне от СССР», и требовать ее роспуска. В представлении министру иностранных дел Литвы Ю. Урбшису, а через день и правительствам Латвии и Эстонии Молотов квалифицировал их действия как нарушение договоров о взаимной помощи и враждебные в отношении СССР[].
Однако наиболее характерными для внешнеполитической практики сталинского руководства того времени были сформулированные в этом документе конкретные требования, носившие форму откровенного ультиматума. Вот его пункты (применительно к Литве):
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
В чем же это выражалось?
Предлоги для давления на правительства суверенных государств Прибалтики советское руководство находило довольно быстро. По своему характеру некоторые из них были до примитивизма просты, а по времени во всех трех странах отличались поразительной синхронностью. Так, в советской печати с весны 1940 г. стали все чаще публиковаться статьи о неблагополучной политической ситуации в Прибалтийских республиках. Внимание акцентировалось на том, что определенные круги, в частности, в Литве всевозможными провокациями, в том числе и «похищениями» советских военнослужащих, стремятся ухудшить отношения с Советским Союзом. Что касается «исчезновения» советских военнослужащих, то советские полпреды сообщали об этом противоречивые сведения. Так, если полпред Поздняков из Литвы доносил о наличии подобных фактов, то В. К. Деревянский из Латвии отмечал, что случаи исчезновения советских военнослужащих проверкой не подтверждены[].
После подобной предварительной психологической подготовки советской и мировой общественности 30 мая 1940 г. применительно к Литве было опубликовано уже официальное сообщение Наркоминдела СССР, озаглавленное «О провокационных действиях литовских властей». В нем было сказано, что некоторые лица, пользующиеся покровительством органов литовского правительства, организовали случаи исчезновения военнослужащих из советских гарнизонов. Далее были названы фамилии некоторых из них. Но от создания совместной комиссии для проверки этих случаев советская сторона отказалась.
В сообщении отмечалось, что 25 мая Молотов сделал соответствующее заявление президенту Литвы А. Сметоне, в котором потребовал прекратить подобные провокации и выражал надежду, что литовское правительство не вынудит правительство СССР прибегнуть к «другим мероприятиям»[]. В печати публиковались сведения о том, что подобные случаи якобы отмечались в Латвии и Эстонии. Однако местные власти категорически отрицали свою причастность к этим фактам, если они действительно имели место. В печати этих стран не исключалось, что по вине пьяных советских военнослужащих или дезертиров могли произойти мелкие конфликты с местным населением.
Создалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, советские военные власти и посольства обвиняли правительства Прибалтийских стран в том, что они поощряют недоброжелательное отношение к Красной Армии и не содействуют раскрытию случаев «исчезновения» советских военнослужащих. Но с другой стороны, они жаловались, что местные органы власти с этой целью проявляют особое усердие, не вызванное необходимостью. Так, 12 июня 1940 г. временный поверенный в делах СССР в Литве В. С. Семенов докладывал наркому иностранных дел СССР, что литовские органы власти создают исключительный режим вокруг советских гарнизонов, стремятся полностью изолировать их от населения, наводняют районы расквартирования советских войск своими полицейскими агентами, создают для этого особые полицейские участки, берут на полицейский учет всех лиц, имеющих отношение к советским войскам и проживающих в районах их расквартирования, и т. д.[]
В Москве сочли, что наступило подходящее время для решения прибалтийской проблемы в полном объеме, и с этой целью были предприняты соответствующие меры. В Эстонии 10 июня на советских военных базах была объявлена боевая готовность. 14 июня советское военное руководство ввело воздушную и морскую блокаду Эстонии.
Кампания в советской печати об «исчезнувших» военнослужащих еще продолжалась, а уже 14 июня 1940 г. Молотов разослал советским послам в Литве, Латвии, Эстонии и Финляндии ориентировку по новой искусственно созданной им «проблеме». Речь шла об оценке деятельности так называемой Балтийской Антанты. Как известно, эта региональная организация, стимулировавшая сотрудничество Эстонии, Латвии и Литвы по внешнеполитическим проблемам, сформировалась после того, как в сентябре 1934 г. эти страны подписали договор о согласии и сотрудничестве, не имевший военной направленности.
В первые годы после оформления «Балтийской Антанты» Советский Союз относился к ней благосклонно, рассчитывая на то, что она послужит делу сопротивления стран этого региона германским притязаниям[]. Однако, как справедливо считает известный финский исследователь С. Мылыньеми, это не значит, что в рядах Антанты царило всеобщее согласие, особенно по вопросу внешнеполитической ориентации. Эстония в своей дипломатической деятельности больше контактировала с Польшей, чем со своими союзниками по Антанте. На дружбе с Польшей особенно энергично настаивал генерал Лайдонер. В этой связи установившиеся советско-латвийские отношения беспокоили Эстонию, считавшую Советский Союз своим единственным потенциальным врагом. Латвия своим врагом считала Германию, а Литва, соглашаясь с такой оценкой, уточняла, что не менее опасной является и Польша. Теперь же, шесть лет спустя, «Балтийскую Антанту» Молотов стал именовать «антисоветским военным союзом» трех республик.
Советские архивные материалы не дают основания для обвинения «Балтийской Антанты» в деятельности, имевшей целью совершить агрессию против СССР. Это же не подтверждается и высказываниями хорошо информированных в этом вопросе германских дипломатов. Так, заведующий референтурой 4-го (скандинавского) отдела МИД Германии Грундхерр 17 июня 1940 г. в меморандуме отмечал, что сотрудничество Прибалтийских государств основывается на договоре о взаимопомощи и сотрудничестве от 12 сентября 1934 г. Автор категорически отрицал антисоветский характер этой организации даже после сентября – октября 1939 г. «Ввиду оккупации их государств советскими войсками, – писал далее Грундхерр, – все три правительства отдают себе отчет в опасности подобной политики»[].
Советское руководство позволяло себе почему-то предъявлять суверенным республикам претензии, что деятельность этой организации осуществляется «в тайне от СССР», и требовать ее роспуска. В представлении министру иностранных дел Литвы Ю. Урбшису, а через день и правительствам Латвии и Эстонии Молотов квалифицировал их действия как нарушение договоров о взаимной помощи и враждебные в отношении СССР[].
Однако наиболее характерными для внешнеполитической практики сталинского руководства того времени были сформулированные в этом документе конкретные требования, носившие форму откровенного ультиматума. Вот его пункты (применительно к Литве):
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112