А набитая деньгами сумочка вторична. Но когда я раскрывала журнал, моралистка во мне умолкала и только жалостливо и презрительно смотрела, как я брожу по иллюзорному миру. Вот и сейчас пестрые блестящие листочки залопотали в моих руках о беззаботном. Как продвинуться по карьерной лестнице, кто должен быть умнее в семье — мужчина или женщина, какие духи нынче в моде и кое-что о нетрадиционном сексе. Откровенно развлекательные материалы сменяли друг друга. Надо отдать должное — сделаны они были на хорошем профессиональном уровне, с юмором. Поэтому читались легко. И даже присутствовала маленькая «сахарная косточка» для зануд вроде меня — архивная статья об известной русской балерине прошлого века.
Я взглянула на часы — ого! — уже половина первого. Муся блаженно дремала, прижавшись к моему боку. Мягкий свет торшера распугивал темноту по углам. Привычная уютная обстановка — часы, книги, картина на стене. Картина… Сознание медленно возвращалось в реальную жизнь. И вдруг мысль, которую я пыталась ухватить сегодня весь день, ясно высветилась в мозгу, как на экране монитора. И ошеломила своей простотой и пугающей сутью.
Москва,
16 мая 1918 года.
Бесценная Машенька!
Нежно благодарю тебя за последнее письмо. Получила ли ты мое сообщение? Почта теперь так дурно работает. На Пасху я гостила неделю у сестры в Петрограде. Там тоже все перевернулось. Нынешнее лето будет безрадостным. Детей не удастся никуда вывезти, совершенно нет денег. Помнишь ли ты, как мы отдыхали за городом? Кажется, это было не с нами. А как рано утром нарочно прогуливались по дорожкам возле Александровского дворца, чтобы краешком глаза увидеть государя? О нем ходят страшные слухи. Бедный, бедный император! Несчастные дети! Какова-то будет их судьба? Жизнь с каждым днем становится все труднее. Невозможно достать приличной еды, выгребли из кладовой все жалкие остатки. Третьего дня послала Акулину на рынок продать мои серьги. Ее избили и серьги отняли.
Петя с каждым днем становится все мрачней, но работу свою не прекращает. Не понимаю, как можно заниматься живописью, когда вокруг такое творится. Скорей бы уже все кончилось. Страшно за детей, за их будущее. Недавно к нам приходила депутация, будут в нашу квартиру кого-то подселять, велели все вещи перенести в две комнаты. Это называется — «уплотнять». Не знаю, куда мы денем коллекцию Петра. Кому сейчас все это нужно?
Ну, прости меня за мрачный тон. Молись за нас. Прощай и храни тебя Бог.
Целую, глубоко любящая тебя Соня.
У моих товарищей по работе явный посттравматический синдром. Никак не могут прийти в себя после кражи, хотя прошло уже несколько дней. Никто никому не моет косточки, не выясняет отношений. Разговаривают вполголоса, как будто в доме покойник. Даже Си-Си изъясняется просто и односложно. Мы с Леночкой стараемся не попадаться ему на глаза. Сослуживице тоже морально напинали за пособничество нарушительнице дисциплины, то есть мне. Директор даже пригрозил, что отныне он не будет закрывать глаза на регулярные Леночкины опоздания. Конечно, Си-Си пытается облегчить свои душевные страдания поисками козлов отпущения. Сегодня козлы — это мы с Леной. А в остальном жизнь продолжается. Выставка моя закрыта. Экспонаты вернулись: какие в хранилище, какие на места своей постоянной дислокации. Все, кроме несчастной «Дамы в черном».
Следователь больше не появлялся. Наверное, раскинул невидимую сеть и ждет, не всплывет ли где наша потеря. Возобновились экскурсии. И по правде говоря, после скандала с кражей посетители просто валом повалили в галерею. Не каждый день в городе нагло воруют произведения искусства, а потому всем интересно — как да что. Новоявленные любители живописи тупо бродят по залам, а потом начинают приставать к сотрудникам с расспросами. Особенно достается Оле, которая пришла на место Галины Петровны. Как только очередной доморощенный Шерлок Холмс заводит с ней разговор о краже, она вся покрывается красными пятнами, а хвостик русых волос, перехваченный дешевой заколкой, начинает испуганно вздрагивать. Совсем замучили нашу тихоню. Оля, худенькая и невзрачная, стесняется, кажется, даже экспонатов. Вера Николаевна, которая знает все и обо всех, рассказывала, что Оля приехала в город из какой-то богом забытой деревни. Нашлись знакомые, которые помогли определить ее на проживание в общежитие. С работой у нас, мягко говоря, сложно. Все хлебные места вроде посудомоек в ресторанах и уборщиц в банке давно заняты и передаются строго по наследству. О продавщицах и говорить нечего — это элита с образованием не ниже высшего. А потому даже такие захудалые должности, как смотрительница зала галереи, ни дня не бывают вакантными. Вот Оля по каким-то своим жиденьким блатным каналам и попала к нам. Все ее жалели и старались чем-нибудь угостить во время обеда. Обед у нас «скользящий». Галерея, как все музеи, работает без перерыва. Мы договариваемся о времени, чтобы по очереди перекусить и отдохнуть. Сейчас как раз очередная партия сотрудников обедала. В том числе и я. В основном все приносили еду с собой. Была, правда, через дорогу вполне приличная пиццерия. Но туда никто из наших не ходил. Как говаривала насмешливая Лена, по причине зарплаты, не совместимой с жизнью. Вот и сегодня я дожевала свой бутерброд, выпила кефир и решила подышать свежим воздухом.
Весна окончательно утвердилась в нашем городе. Земля быстро подсыхала, кое-где уже проклюнулась зеленая щетинка травы. Деревья в саду стояли по-особому прозрачные, полные напряженного ожидания и внутренней жизненной силы. Яркий солнечный свет заливал улицу, воробьи совсем ошалели от счастья и гомонили, как цыгане, которым удалось облапошить очередного простачка.
Я присела на скамейку у входа в сад, закрыла глаза и стала неторопливо размышлять обо всем и ни о чем. Скамейка чуть дрогнула — кто-то неслышно подошел и уселся рядом. Просто нигде нет покоя бедной одинокой женщине! И, о господи! — раздраженные слова застряли в горле. Рядом со мной сидел Трентиньян. Ну, тот самый, из охраны.
— Здравствуйте, — приветливо улыбнулся он. — Вы можете дремать дальше, я просто посижу рядом.
Какое там — дремать! Сердце вдруг заколотилось как безумное, а в горле разом пересохло, да так, что я не могла выдавить из себя ни слова. Должно быть, так выглядят полные идиотки. Охранник молча улыбался. «Любуется произведенным эффектом, черт бы его побрал!» — мелькнула в голове сердитая мысль.
— Вас ведь, кажется, Серафимой зовут? — Он достал пачку сигарет. — Можно, я закурю?
Мне удалось только слабо кивнуть.
— Серафима, — продолжал охранник задумчиво, — старинное имя и довольно редкое. Серафим — это ведь ангел? Значит, вы — ангел, только женского рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49