Понявши это, Федор умолк и обалдело глядел на Пимена. И такого человека они все терпели на месте вершителя судеб церкви русской!
— Ладно, твое святейшество! — произнес он не без иронии в голосе. — Не удалось мне спасти тебя, не удалось и себя наградить!
Пимен глядел на него пронзительно, ждал. Федор встал, застегивая пояс. Посмотрел на митрополита светло и разбойно.
— Хощеши знать, почто хлопочу? — вопросил он, уже стоя на ногах. — Я ить своего монастыря не потеряю, ежели и восхощеши того! Зане — самому патриарху Нилу подчинен!
— О том ведаю! — отмолвил Пимен с жесткою злобою в голосе.
— А чего я хощу от тя? — вопросил Федор, двигаясь к двери. — Хотел! — уточнил он и взялся за рукоять дверей. Пимен, не выдержав, махнул рукой — погоди, мол! Зрак его был пронзителен и почти страшен.
— Ростовской архиепископии! — помедлив, отмолвил Федор. — Надея была, спасу тя от греков, а ты рукоположишь меня, зане ростовская кафедра свободна суть! — высказал и поворотил к двери уходить.
— Постой! — голос Пимена стал хриплым. — Постой, присядь!
Теперь, узнавши, чего жаждет Федор для самого себя (иного бы он попросту и не понял), Пимен восхотел иметь дело с ним, ибо сам не ведал совершенно, как ему быть в днешней трудноте.
Федор как бы нехотя присел к столу. Он презирал Пимена, а сейчас, в сей миг, немножко презирал и себя. Мысль о ростовской архиепископии возникла у него давно. Ростов был их общею родиной, столицею учености, но ему никогда бы не пришло в голову обратиться с этим именно к Пимену, ежели б не нынешняя беда. Ежели б не Пименово недоверие. Ежели бы не пакость, задуманная и едва не осуществленная греками! В конце концов, кое-как убедив Пимена, что им надобно попросту бежать, не сожидая синклита, ибо в отсутствие Пимена лишить его сана по соборным уложениям греки не могли, Федор покинул Манганы.
По уходе симоновского игумена в келью тотчас проник Гервасий, и Пимен со своим верным клевретом принялись обсуждать нежданное для них появление Федора.
— Ему-то что, ему-то что, коли меня снимут? — надсадно ярился Пимен. Гервасий думал.
— Баешь, хочет поставленья на ростовскую епископию? Даже и архиепископом хощет быти? Нужа не мала! — раздумчиво протянул он, поглядывая на своего смятенного повелителя. — Мыслю тако, — осторожно начал он, поглядывая на владыку. — Киприана, вишь, тоже порешили снять! Дак потому… Так-то обоих не снимут…
— А ежели и Киприана, и меня?
Гервасий беспечно отмахнул рукой:
— А! Грека какого ни на есть выищут!
— Узнай, Гервасюшко, уведай, родимый, кого они хотят заместо меня? Серебра не жалей! Да и бежать… Куды бежать-то, в Галату? К фрягам… Они до меня добры… Но преже узнать, уведай, Гервасюшко!
Так вот сложилось, что искать скрытого ставленника на русский престол начали и те, и другие, почему, в конце концов, Пимен, на счастье свое не пожалевший мошны, и добыл нужные сведения. Имя, переданное ему, заставило Пимена задуматься и наконец впервые поверить Федору.
Симоновский игумен явился по первому зову. Уведав от Пимена, кто должен занять русский духовный престол, он вздрогнул. Та маленькая, но жившая в его душе доселе неуверенность: не обман ли все это — тотчас растаяла в нем. О названном епископе как о стороннике унии с Римом Федор был наслышан достаточно. Синклит должен был состояться вот-вот, в считанные дни, и надобно было бежать не стряпая. Но опять уперся Пимен, желавший бежать в Галату. С великим трудом и то только с помощью Гервасия удалось уговорить Пимена попросту пересечь Босфор: на турецкий берег власть греческого Василевса не распространялась и тамошние монастыри не подчинялись впрямую патриархии. Синклит должен был собраться послезавтра, и потому Федор отчаянно спешил. Студитский монастырь покидали мелкими кучками, по два-три человека, тяжести загодя отправили на рыбацкой барке. Последние, уходившие из монастыря, направились в Софию на службу, но у самой Софии свернули к вымолам. Тут к ним подбежал Пеша Петух, которого уже было бросились искать, — прощался, украдом, со своею милой. Теперь все были в сборе и ждали только Пименовых попутчиков. Пимен своими долгими сборами опять едва не испортил все дело. Уже у вымолов их остановили, прошая: кто и куда? К счастью, русичей было много, и стража, получивши две серебряные гривны, ворча отступила. Уже с рыбацкой барки в нанятую Федором посудину перегрузили добро и товар, уже завели по шатающимся сходням под руки Пимена, уже погрузились, убрали сходни, как сверху, с горы, послышались крики: «Постой! Погоди!» Кто-то бежал, размахивая руками, за ним поспешала стража.
— Отваливай! — крикнул Федор. Когда патриарший посланец подбежал к берегу, между ладьей и вымолом блестела порядочная полоса воды, и Федор, стоя на кормовой палубе и взявши руки в боки, в голос ругал и патриарха, и василевса, и весь синклит, и всех греков поряду. Ладья уходила все далее, и столпившиеся на берегу греческие воины не могли содеять уже ничего.
Монастырек, где они порешили остановиться, был маленький, бедный, с приземистой церковкой. Он весь прятался за горой, в тени нескольких олив, составлявших монастырский сад, и был обнесен полуразвалившейся каменной оградой. С турецким чиновником, приехавшим с десятком конных воинов, столковались быстро, поскольку Федор вел переговоры с турками заранее. Но только начали втаскивать вещи и располагаться на ночлег, прибыло посольство с того берега, от патриарха, с настоятельным требованием воротиться в город и прибыть на синклит. Федор, уверенный в себе и в своих людях, отвечал бранью. Посольство уехало несолоно хлебавши.
Назавтра Пимен, как обещал, торопливо и совсем не празднично возвел Федора в сан ростовского архиепископа. Посвящение происходило в маленькой монастырской церкви, которую местные монахи и приезжие русичи заполнили целиком. После был обед, во дворе, за самодельными столами, на скамьях и разложенных досках. Свои русичи, из дружины Федора, поздравляли его с некоторою опаской. Оставшись с глазу на глаз с Добрынею, Федор сказал тому:
— Иначе было нельзя! Пимен не понял бы. А коли его снимут теперь, нам навяжут унию с Римом. Понимай сам!
— Спасибо, игумен! — с чувством отозвался боярин. — А я уж тово, усомнился в тебе… Повещу ребятам, колготы б не стало!
— Повести! И скажи: нам за собою католиков тянуть на Русь не след!
Слава Создателю, поняли как должно. Это Федор почувствовал, видя, как подобрели глаза его дружинников. Кто-то спросил:
— А что будет с монастырем?
— Неужеле оставлю! — с упреком вымолвил Федор. — Игумена поставим из своих, монастырских, и навещать вас буду всегда!
Посланцы патриарха Нила являлись еще трижды. Последний раз приехал старик Дакиан. Уединясь с Федором, поднял на него старческие, с паутиной вен, подслеповатые глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Ладно, твое святейшество! — произнес он не без иронии в голосе. — Не удалось мне спасти тебя, не удалось и себя наградить!
Пимен глядел на него пронзительно, ждал. Федор встал, застегивая пояс. Посмотрел на митрополита светло и разбойно.
— Хощеши знать, почто хлопочу? — вопросил он, уже стоя на ногах. — Я ить своего монастыря не потеряю, ежели и восхощеши того! Зане — самому патриарху Нилу подчинен!
— О том ведаю! — отмолвил Пимен с жесткою злобою в голосе.
— А чего я хощу от тя? — вопросил Федор, двигаясь к двери. — Хотел! — уточнил он и взялся за рукоять дверей. Пимен, не выдержав, махнул рукой — погоди, мол! Зрак его был пронзителен и почти страшен.
— Ростовской архиепископии! — помедлив, отмолвил Федор. — Надея была, спасу тя от греков, а ты рукоположишь меня, зане ростовская кафедра свободна суть! — высказал и поворотил к двери уходить.
— Постой! — голос Пимена стал хриплым. — Постой, присядь!
Теперь, узнавши, чего жаждет Федор для самого себя (иного бы он попросту и не понял), Пимен восхотел иметь дело с ним, ибо сам не ведал совершенно, как ему быть в днешней трудноте.
Федор как бы нехотя присел к столу. Он презирал Пимена, а сейчас, в сей миг, немножко презирал и себя. Мысль о ростовской архиепископии возникла у него давно. Ростов был их общею родиной, столицею учености, но ему никогда бы не пришло в голову обратиться с этим именно к Пимену, ежели б не нынешняя беда. Ежели б не Пименово недоверие. Ежели бы не пакость, задуманная и едва не осуществленная греками! В конце концов, кое-как убедив Пимена, что им надобно попросту бежать, не сожидая синклита, ибо в отсутствие Пимена лишить его сана по соборным уложениям греки не могли, Федор покинул Манганы.
По уходе симоновского игумена в келью тотчас проник Гервасий, и Пимен со своим верным клевретом принялись обсуждать нежданное для них появление Федора.
— Ему-то что, ему-то что, коли меня снимут? — надсадно ярился Пимен. Гервасий думал.
— Баешь, хочет поставленья на ростовскую епископию? Даже и архиепископом хощет быти? Нужа не мала! — раздумчиво протянул он, поглядывая на своего смятенного повелителя. — Мыслю тако, — осторожно начал он, поглядывая на владыку. — Киприана, вишь, тоже порешили снять! Дак потому… Так-то обоих не снимут…
— А ежели и Киприана, и меня?
Гервасий беспечно отмахнул рукой:
— А! Грека какого ни на есть выищут!
— Узнай, Гервасюшко, уведай, родимый, кого они хотят заместо меня? Серебра не жалей! Да и бежать… Куды бежать-то, в Галату? К фрягам… Они до меня добры… Но преже узнать, уведай, Гервасюшко!
Так вот сложилось, что искать скрытого ставленника на русский престол начали и те, и другие, почему, в конце концов, Пимен, на счастье свое не пожалевший мошны, и добыл нужные сведения. Имя, переданное ему, заставило Пимена задуматься и наконец впервые поверить Федору.
Симоновский игумен явился по первому зову. Уведав от Пимена, кто должен занять русский духовный престол, он вздрогнул. Та маленькая, но жившая в его душе доселе неуверенность: не обман ли все это — тотчас растаяла в нем. О названном епископе как о стороннике унии с Римом Федор был наслышан достаточно. Синклит должен был состояться вот-вот, в считанные дни, и надобно было бежать не стряпая. Но опять уперся Пимен, желавший бежать в Галату. С великим трудом и то только с помощью Гервасия удалось уговорить Пимена попросту пересечь Босфор: на турецкий берег власть греческого Василевса не распространялась и тамошние монастыри не подчинялись впрямую патриархии. Синклит должен был собраться послезавтра, и потому Федор отчаянно спешил. Студитский монастырь покидали мелкими кучками, по два-три человека, тяжести загодя отправили на рыбацкой барке. Последние, уходившие из монастыря, направились в Софию на службу, но у самой Софии свернули к вымолам. Тут к ним подбежал Пеша Петух, которого уже было бросились искать, — прощался, украдом, со своею милой. Теперь все были в сборе и ждали только Пименовых попутчиков. Пимен своими долгими сборами опять едва не испортил все дело. Уже у вымолов их остановили, прошая: кто и куда? К счастью, русичей было много, и стража, получивши две серебряные гривны, ворча отступила. Уже с рыбацкой барки в нанятую Федором посудину перегрузили добро и товар, уже завели по шатающимся сходням под руки Пимена, уже погрузились, убрали сходни, как сверху, с горы, послышались крики: «Постой! Погоди!» Кто-то бежал, размахивая руками, за ним поспешала стража.
— Отваливай! — крикнул Федор. Когда патриарший посланец подбежал к берегу, между ладьей и вымолом блестела порядочная полоса воды, и Федор, стоя на кормовой палубе и взявши руки в боки, в голос ругал и патриарха, и василевса, и весь синклит, и всех греков поряду. Ладья уходила все далее, и столпившиеся на берегу греческие воины не могли содеять уже ничего.
Монастырек, где они порешили остановиться, был маленький, бедный, с приземистой церковкой. Он весь прятался за горой, в тени нескольких олив, составлявших монастырский сад, и был обнесен полуразвалившейся каменной оградой. С турецким чиновником, приехавшим с десятком конных воинов, столковались быстро, поскольку Федор вел переговоры с турками заранее. Но только начали втаскивать вещи и располагаться на ночлег, прибыло посольство с того берега, от патриарха, с настоятельным требованием воротиться в город и прибыть на синклит. Федор, уверенный в себе и в своих людях, отвечал бранью. Посольство уехало несолоно хлебавши.
Назавтра Пимен, как обещал, торопливо и совсем не празднично возвел Федора в сан ростовского архиепископа. Посвящение происходило в маленькой монастырской церкви, которую местные монахи и приезжие русичи заполнили целиком. После был обед, во дворе, за самодельными столами, на скамьях и разложенных досках. Свои русичи, из дружины Федора, поздравляли его с некоторою опаской. Оставшись с глазу на глаз с Добрынею, Федор сказал тому:
— Иначе было нельзя! Пимен не понял бы. А коли его снимут теперь, нам навяжут унию с Римом. Понимай сам!
— Спасибо, игумен! — с чувством отозвался боярин. — А я уж тово, усомнился в тебе… Повещу ребятам, колготы б не стало!
— Повести! И скажи: нам за собою католиков тянуть на Русь не след!
Слава Создателю, поняли как должно. Это Федор почувствовал, видя, как подобрели глаза его дружинников. Кто-то спросил:
— А что будет с монастырем?
— Неужеле оставлю! — с упреком вымолвил Федор. — Игумена поставим из своих, монастырских, и навещать вас буду всегда!
Посланцы патриарха Нила являлись еще трижды. Последний раз приехал старик Дакиан. Уединясь с Федором, поднял на него старческие, с паутиной вен, подслеповатые глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98