И все же эти престарелые инды были исполнены важности и не удостоили меня даже взглядом. Один из них, на чью грудь спускалась длинная неопрятная борода, показался мне вождем всех прочих; он поучал слушателей, молодых и старых, что расположились небольшим кольцом вкруг него и с восторгом внимали его речам. Слушателями другого были лишь двое — ребенок и белобородый старец. Третий же просто сидел, скрестив ноги и устремив взор на собственный живот; он был совершенно недвижим и, как я решил поначалу, вовсе не дышал. Проходившая мимо женщина положила перед ним гирлянду, сплетенную из желтых цветов, и, делая это, не выказала никакого стеснения при виде его наготы; впрочем, сам сидящий тоже и бровью не повел. Должно быть, эти люди и были теми «нагими философами», о встрече с которыми мечтал Александр. Да, они мало чем походили на Анаксарха или Каллисфена.
Ну и, разумеется, сам Александр с несколькими друзьями уже спешил повидаться с ними, сопровождаемый одним из сыновей царя Омфиса. Никто — ни наставники, ни ученики — даже не поднялся со своего места, да и вообще на пришедших не обратил никакого внимания. В ответ принц совсем не выказал гнева, и даже напротив, кажется, он заранее ожидал встретить нечто подобное. Он позвал своего толмача, который обратился к мудрецам, назвав имя Александра.
Услыхав его, глава мудрецов встал, и за ним — все остальные, за исключением того, что сидел со скрещенными ногами и не сводил взора с собственного живота. Они два-три раза топнули босыми ступнями по земле, после чего застыли в молчании.
— Спроси их, зачем они это сделали, — попросил Александр.
При звуке голоса царя сидевший со скрещенными ногами впервые поднял голову и устремил взор на его лицо.
Глава мудрецов поговорил с толмачом, который сказал по-гречески:
— Они хотят знать, о царь, зачем ты проделал столь долгий путь, отягченный неисчислимыми опасностями, в то время как, куда бы ты ни отправился, тебе не принадлежит ничего, кроме земли под твоими ногами, и так до самой твоей смерти, когда тебе потребуется лишь немногим больше земли, чтобы лечь в нее.
Какое-то время Александр пристально смотрел на вопрошавшего, после чего молвил:
— Скажи ему, что я путешествую по земле не только для того, чтобы владеть ею. Я желаю знать, какова эта земля и, помимо того, каковы люди, ее населяющие.
Не говоря ни слова, философ наклонился и, выпрямившись, протянул царю щепоть дорожной пыли.
— Однако, — возразил Александр, — даже землю можно изменить, то же касается и людей.
— Людей ты и вправду изменил. Через тебя они познали страх и злобу, гордыню и алчность — цепи, ко-горые сковали их души на много жизней вперед. Сам ты полагаешь себя свободным, ибо совладал со страхом и с жадностью телесной, но желания ума снедают тебя, подобно яростному пламени. И совсем скоро ис-пепелят тебя всего, без остатка.
Александр подумал немного.
— Пусть так. Но и в работе скульптора воск, заключенный в глину, навеки теряет свою форму, испаряясь при обжиге. Но туда, где был он, вливают металл — и получается бронзовая статуя.
Когда эти слова были переведены, философ покачал головою.
Александр попросил толмача:
— Скажи ему, что мне хотелось бы продолжить наш разговор. Если он последует за мною, я прослежу, чтобы мои люди отнеслись к нему со всем почтением.
Старик высоко запрокинул голову. Сдается мне, если он и вправду обрел свободу от чего-то, от гордыни ему все же не удалось избавиться.
— Нет, царь. Я не пойду и не позволю даже самому малому своему ученику идти за тобой. Что можешь ты дать мне и что можешь забрать? У меня нет ничего, кроме этого нагого тела, и даже в нем я не вижу нужды. Отними его — и тем самым снимешь с моих плеч последнюю ношу. Зачем мне идти за тобой?
— Действительно, зачем? — сказал Александр. — Больше мы не станем тревожить вас.
Все это время человек с гирляндой на шее сидел недвижимо, взирая на Александра. Теперь же он поднялся на ноги и произнес несколько слов. Было ясно, что эти его слова возмутили остальных; в первый раз за все время вождь мудрецов разгневался. Толмач знаком призвал всех к тишине:
— Вот что говорит он, о царь: «Даже боги устают от божественности своей и наконец ищут избавления от нее. Я буду идти за тобою, пока не увижу тебя свободным».
Александр улыбнулся старику и сказал, что приветствует это решение. Тот снял с ветви тряпку, служившую ему набедренной повязкой, и повязал ее вокруг чресел. После чего, прихватив с собою деревянную чашу для пищи, он последовал за царем — как и был, босиком.
Позже я встретил грека, державшего в городе обувную лавку и знавшего обычаи мудрецов. У него я спросил: отчего все остальные рассердились на этого человека, выслушав его слова? Грек ответил, что они даже не подумали, будто тот ушел от них, желая обрести богатства, достаточно и того, что он ушел, полюбив смертное существо. По их разумению, пусть далее эта любовь была сколь угодно духовна, она заставит мудреца родиться вновь после смерти, а это они почитают за наказание. Вот все, что я мог понять из его ответа. Нечего и говорить, тем единственным, что мудрец согласился принять от царя, была еда для его деревянной чаши, да и той ему требовалось не так уж много. Никто из нас не был в состоянии произнести его имя, и оттого стали звать его Каланос: так или почти так звучало слово, которое он произносил, здороваясь. Вскоре мы все привыкли к нему, вечно сидящему под каким-нибудь деревом неподалеку от царского шатра. Александр приглашал его внутрь и подолгу беседовал наедине, не считая толмача. Однажды царь сказал мне, что люди воображают Каланоса бездельником, а между тем философ одержал немало побед в великих битвах, чтобы стать наконец тем, кто он есть, и в победах своих неизменно бывал великодушен к противнику.
Каланос даже говорил немного по-гречески, переняв его у здешних поселенцев. Я слышал, что он был ученым человеком еще до того, как примкнул к нагим философам. Впрочем, Александр не мог уделять все свое время учению, ему надлежало готовиться к войне с царем Пором.
То был давний враг царя Омфиса, помощи в борьбе с которым он просил у Александра. Земли этого царя лежали за следующей рекой, Гидаспом. В свое время Дарий Великий вобрал в свою империю и их, так что здешние цари все еще звались сатрапами, но вот уже много поколений никто не докучал им, и потому они вновь превратились в царей. Так отвечал послам Александра царь Пор, когда те пришли требовать от него клятвы в верности. К сему он прибавил, что не станет присягать какому бы то ни было союзнику Омфиса, ибо тот происходит от низкорожденных рабов.
Александр был готов начать битву, но сначала решил дать отдохнуть войску, не знавшему послаблений со времени зимних войн (проходя через Хибер, Гефестион также сражался).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Ну и, разумеется, сам Александр с несколькими друзьями уже спешил повидаться с ними, сопровождаемый одним из сыновей царя Омфиса. Никто — ни наставники, ни ученики — даже не поднялся со своего места, да и вообще на пришедших не обратил никакого внимания. В ответ принц совсем не выказал гнева, и даже напротив, кажется, он заранее ожидал встретить нечто подобное. Он позвал своего толмача, который обратился к мудрецам, назвав имя Александра.
Услыхав его, глава мудрецов встал, и за ним — все остальные, за исключением того, что сидел со скрещенными ногами и не сводил взора с собственного живота. Они два-три раза топнули босыми ступнями по земле, после чего застыли в молчании.
— Спроси их, зачем они это сделали, — попросил Александр.
При звуке голоса царя сидевший со скрещенными ногами впервые поднял голову и устремил взор на его лицо.
Глава мудрецов поговорил с толмачом, который сказал по-гречески:
— Они хотят знать, о царь, зачем ты проделал столь долгий путь, отягченный неисчислимыми опасностями, в то время как, куда бы ты ни отправился, тебе не принадлежит ничего, кроме земли под твоими ногами, и так до самой твоей смерти, когда тебе потребуется лишь немногим больше земли, чтобы лечь в нее.
Какое-то время Александр пристально смотрел на вопрошавшего, после чего молвил:
— Скажи ему, что я путешествую по земле не только для того, чтобы владеть ею. Я желаю знать, какова эта земля и, помимо того, каковы люди, ее населяющие.
Не говоря ни слова, философ наклонился и, выпрямившись, протянул царю щепоть дорожной пыли.
— Однако, — возразил Александр, — даже землю можно изменить, то же касается и людей.
— Людей ты и вправду изменил. Через тебя они познали страх и злобу, гордыню и алчность — цепи, ко-горые сковали их души на много жизней вперед. Сам ты полагаешь себя свободным, ибо совладал со страхом и с жадностью телесной, но желания ума снедают тебя, подобно яростному пламени. И совсем скоро ис-пепелят тебя всего, без остатка.
Александр подумал немного.
— Пусть так. Но и в работе скульптора воск, заключенный в глину, навеки теряет свою форму, испаряясь при обжиге. Но туда, где был он, вливают металл — и получается бронзовая статуя.
Когда эти слова были переведены, философ покачал головою.
Александр попросил толмача:
— Скажи ему, что мне хотелось бы продолжить наш разговор. Если он последует за мною, я прослежу, чтобы мои люди отнеслись к нему со всем почтением.
Старик высоко запрокинул голову. Сдается мне, если он и вправду обрел свободу от чего-то, от гордыни ему все же не удалось избавиться.
— Нет, царь. Я не пойду и не позволю даже самому малому своему ученику идти за тобой. Что можешь ты дать мне и что можешь забрать? У меня нет ничего, кроме этого нагого тела, и даже в нем я не вижу нужды. Отними его — и тем самым снимешь с моих плеч последнюю ношу. Зачем мне идти за тобой?
— Действительно, зачем? — сказал Александр. — Больше мы не станем тревожить вас.
Все это время человек с гирляндой на шее сидел недвижимо, взирая на Александра. Теперь же он поднялся на ноги и произнес несколько слов. Было ясно, что эти его слова возмутили остальных; в первый раз за все время вождь мудрецов разгневался. Толмач знаком призвал всех к тишине:
— Вот что говорит он, о царь: «Даже боги устают от божественности своей и наконец ищут избавления от нее. Я буду идти за тобою, пока не увижу тебя свободным».
Александр улыбнулся старику и сказал, что приветствует это решение. Тот снял с ветви тряпку, служившую ему набедренной повязкой, и повязал ее вокруг чресел. После чего, прихватив с собою деревянную чашу для пищи, он последовал за царем — как и был, босиком.
Позже я встретил грека, державшего в городе обувную лавку и знавшего обычаи мудрецов. У него я спросил: отчего все остальные рассердились на этого человека, выслушав его слова? Грек ответил, что они даже не подумали, будто тот ушел от них, желая обрести богатства, достаточно и того, что он ушел, полюбив смертное существо. По их разумению, пусть далее эта любовь была сколь угодно духовна, она заставит мудреца родиться вновь после смерти, а это они почитают за наказание. Вот все, что я мог понять из его ответа. Нечего и говорить, тем единственным, что мудрец согласился принять от царя, была еда для его деревянной чаши, да и той ему требовалось не так уж много. Никто из нас не был в состоянии произнести его имя, и оттого стали звать его Каланос: так или почти так звучало слово, которое он произносил, здороваясь. Вскоре мы все привыкли к нему, вечно сидящему под каким-нибудь деревом неподалеку от царского шатра. Александр приглашал его внутрь и подолгу беседовал наедине, не считая толмача. Однажды царь сказал мне, что люди воображают Каланоса бездельником, а между тем философ одержал немало побед в великих битвах, чтобы стать наконец тем, кто он есть, и в победах своих неизменно бывал великодушен к противнику.
Каланос даже говорил немного по-гречески, переняв его у здешних поселенцев. Я слышал, что он был ученым человеком еще до того, как примкнул к нагим философам. Впрочем, Александр не мог уделять все свое время учению, ему надлежало готовиться к войне с царем Пором.
То был давний враг царя Омфиса, помощи в борьбе с которым он просил у Александра. Земли этого царя лежали за следующей рекой, Гидаспом. В свое время Дарий Великий вобрал в свою империю и их, так что здешние цари все еще звались сатрапами, но вот уже много поколений никто не докучал им, и потому они вновь превратились в царей. Так отвечал послам Александра царь Пор, когда те пришли требовать от него клятвы в верности. К сему он прибавил, что не станет присягать какому бы то ни было союзнику Омфиса, ибо тот происходит от низкорожденных рабов.
Александр был готов начать битву, но сначала решил дать отдохнуть войску, не знавшему послаблений со времени зимних войн (проходя через Хибер, Гефестион также сражался).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154