.. А в другой картине Репина: "Смерть сына Ивана Грозного" что вечно? Там - ужас на лице Грозного, ужас перед тем, что им только что сделано: убийство собственного сына! А не будь этого ужаса, какое бы нам через четыреста лет было бы дело до Ивана Грозного с его сыном? Я вывел на своей картине толпу людей, толпу безоружных, людей разных возрастов, но объединенных одним порывом, и это же не "девятое января" и не "двадцать седьмое февраля", а бери глубже и без чисел, без месяцев, без годов! А если уж очень хочется тебе, чтобы непременно были и число и месяц, то поставь гоголевские из "Записок сумасшедшего": "Мартобря две тысячи семьсот тридцать третьего"!
- Ты всегда что-нибудь такое скажешь, Алексей Фомич, - улыбнулась последним словам Надя, - что даже и наш Джон, хоть он на дворе, начинает лаять.
- Не Егорий ли опять гремит там щеколдой? - попробовал догадаться Алексей Фомич.
- Нет! Это какой-то солдат... Шинель без погонов... в левой руке чемодан - довольно объемистый... Джон, Джон! Назад! Сюда! - закричала в форточку Надя.
И тут ставший рядом с нею Сыромолотов вскрикнул:
- Да это же Ваня! Это Ваня из госпиталя, с фронта!
7
Алексей Фомич все следил за тем, владеет ли правой рукой его Ваня, и когда увидел, что сын его, несший чемодан левой рукой, перенес его в правую и правой поставил в передней на пол, радостно сказал:
- Браво! Значит, писать кистью и подавно можешь! Брависсимо!
Заметив, как недоуменно глядит Ваня на молоденькую женщину с голубыми глазами, Сыромолотов поспешно представил Надю:
- Моя жена! Ведь я, кажется, писал тебе, что женился?
- Нет, ничего не писал, - отозвался на это Ваня, целуя руку Наде почтительно, как совсем еще незрелый пасынок у мачехи величественного отца. Алексей Фомич бормотал при этом:
- Странно! Неужели не писал? Но в конце-то концов, не все ли равно, писал или нет! Важно то, что если тебя и покалечили, то как будто по-божески, по-божески... Дай-ка пощупаю, где это! - очень оживленно протянул руку Алексей Фомич к предплечью сына, когда тот снял шинель и оказался в мундире тоже без погонов.
- Пощупай, пощупай! - улыбнулся Ваня, и отец охватил его бицепс, твердый почти как камень.
- Это и есть протез, о каком ты писал?
- Это он самый. Под ним трубчатая кость, которую сломать ничего не стоит любому борцу.
- Ну уж, только ли борцу! Стало быть, теперь ты ни в каком цирке выступать не будешь.
- Куда уж теперь выступать в цирке! - горестно согласился Ваня.
- А красками писать пробовал?
- Пробовал: могу.
Алексей Фомич ждал, что сын теперь спросит, в свою очередь, его, окончил ли он свою картину? Но Ваня сказал:
- На тебя вся надежда: дай мне какое-нибудь свое старенькое пальтишко вместо проклятой моей шинели! Твое на меня годится, а в магазине готового платья я не мог по себе подобрать. Из твоего дома в свой я должен буду перейти совершенно штатским во избежание... как бы это выразиться... неприятных инцидентов со стороны солдат, хотя погоны и с шинели и с мундира я снял.
- Постой-ка, постой-ка! Ты каких-то страстей наговорил за одну минуту столько, что и в голову не уложишь!
- Да ты читал ли приказ по армии номер первый?
- Это, кажется, чтобы солдаты не отдавали больше чести офицерам? - не совсем уверенно припомнил Алексей Фомич.
- Вот именно! И с того началось!.. Потом пошли "Советы солдатских депутатов", - "солдатских", - понимаешь? А не "солдатских и офицерских"... Значит, офицеры в армии стали лишними, и сиди - жди, когда тебя выволокут и убьют!
Заметив, что великовозрастный пасынок ее очень взволнован, Надя сказала:
- Иван Алексеевич! Вам с дороги и белье переменить надо. На кухне у нас сейчас никого нет, а на плите в котле много горячей воды... Подите выкупайтесь! Алексей Фомич вам поможет.
- Непременно! Это непременно надо сделать в первую голову! - поддержал жену Сыромолотов и повел сына на кухню.
8
У Вани был счастливый, сияющий вид, когда после головомойки, как он это назвал, устроенной ему отцом на кухне, он сидел за самоваром, поставленным его мачехой, допивал восьмой стакан чаю и говорил:
- Не знаешь, где найдешь, где потеряешь, а это оказалось большой моей удачей, что меня ранили австрийцы, если бы не эта рана, я не попал бы в госпиталь, и меня убили бы свои. Убивают и младших офицеров, не одних только кадровиков ротных и батальонных. Развал армии - вот что делается на фронте. Стихотворение кто-то из младших офицеров написал на эту тему, - оно ходит среди горемычного офицерства. Длинное, и я помню из него только три первых куплета:
О боже святый, всеблагий, бесконечный,
Услыши молитву мою!
Услыши меня, мой заступник предвечный,
Пошли мне погибель в бою!
Смертельную пулю пошли мне навстречу,
Ведь благость безмерна твоя!
Скорей меня кинь ты в кровавую сечу,
Чтоб в ней успокоился я!
На родину нашу нам нету дороги,
Народ наш на нас же восстал,
Для нас сколотил погребальные дроги
И грязью нас всех забросал.
Непременно я был бы убит: ведь я полковым адъютантом был, - приказы по полку составлял, - непосредственно, значит, помогал командиру полка, а против этого командира взбунтовался полк еще до революции. Фамилия командира нашего полка - Ковалевский. Говорили мне, когда я был в госпитале, что ему удалось спастись, однако пуля прошла сквозь шею, - лежит теперь в госпитале, а выживет ли, - неизвестно: рана куда более тяжелая, чем моя.
- Тебя лечили на совесть, - вставил Алексей Фомич. - Протез бицепса отлично сделан и хорошо прилажен к руке... Гм... где же я читал о князе Меншикове, - не петровском Сашке, а его внуке или правнуке, ну о том самом, который Крым защищал - читал, что при осаде нами в Турецкую войну Варны был ранен в икры обеих ног турецким ядром, - тоже вот так, как ты, снесло ему это ядро икры обеих ног, - и вот еще в те времена, - почти сто лет назад, ему сделали протезы, и представь, он мог отлично верхом на лошади ездить... Что же из этого следует, - какой вывод? Не призовут ли тебя обратно в твой полк, а?
- Могут призвать, - согласился Ваня. - Ведь в бумажке у меня стоит не "отставка", а только "бессрочный отпуск". Могут взять снова на нестроевую должность, однако куда же именно брать и зачем брать? Союзники наши англичане и французы - требуют от нас наступления во что бы ни стало в апреле, а у нас развал армии, и мы не только наступать, даже и защищаться не можем. И наступать нам не с чем: нет у нас ни снарядов к трехдюймовкам, ни пулеметных лент, ни патронов для винтовок, - ничего!
- Позволь, позволь! - удивился Алексей Фомич. - А почему же все-таки ничего этого нет?
- Рабочие Петрограда это нам доставляли, а теперь они не работают, бастуют, требуют увеличения платы. Кроме того, - англичанам и французам хорошо назначать день всеобщего наступления до десятого апреля по новому стилю, а у нас в это время - половодье, везде разливы рек и речек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31