.. Прежде всего не будем строить себе иллюзий насчет того, что операция пустяковая. Она не пустяковая, нет, и я лично кладу все надежды на нашу тяжелую артиллерию... Позиции противника сильны. Они расположены на нескольких высотах. Колючая проволока - в несколько рядов. Между этими позициями и нашими - долина речки Ольховец... Ольховец, да... Четыре аршина шириною Ольховец... Пожалуй, даже и речкой нельзя назвать, - ручей, а? Ручей Ольховец... но он пока не замерз - это одно, а второе, и очень существенное: он протекает по очень топкой долине, по очень топкой, - это имейте в виду. Нам, конечно, дадут средства для переправы, - об этом, разумеется, позаботится штаб армии. Дальше мы должны овладеть теми позициями, какие нам будут указаны, и прорваться в долину реки Стрыпы, в которой сохранилось много сел и деревень. Между нашими же и австрийскими позициями уцелела одна только хата, - одна хата... весь наш актив, - одна хата!.. Носит она у нас название - хата на Мазурах. Никаких деревьев, даже и одиноко стоящих, нет, - и лес и солому нам надо заготовить где-то в тылу, чтобы перебросить в район атаки. Надо устроить несколько землянок и для перевязочных пунктов, чтобы не замерзли раненые, и просто для обогрева. Возможно, что мы получим хотя бы для двух-трех рот белые халаты в целях мимикрии. Прошу иметь в виду, господа, что я, может быть, даже несколько выступаю за границы своих полномочий на сегодняшний день, так как сегодняшний день пока еще день тайн и всяческих там недомолвок. Но я, во-первых, надеюсь на то, что вы обдумаете, что я вам сказал, про себя, проштудируете карту местности, вообще войдете в курс дела, в объеме боевой операции, какая нам предстоит. Я хочу, чтобы вы, господа, шли вперед с открытыми глазами, а не вслепую. В бою вы, каждый из вас, должны проявить свою инициативу, а откуда же она может взяться, если вы не знаете наперед, что вас ожидает? Каждый из вас, конечно, знает своих подчиненных, кому и что можно доверить, от кого и чего можно ждать. Продумайте их как следует всех и проверьте их возможности. Кстати, получились приказы по фронту насчет нижних чинов. Содержание этих двух приказов такое...
Ковалевский остановился, обвел всех глазами, постучал по столу карандашом, видно было, что он затруднялся передать своими словами содержание этих приказов.
- Видите ли, главнокомандующий наш, генерал-адъютант Иванов, конечно, знает, что командиры рот и батальонов беседуют с нижними чинами и о дисциплине, и о долге службы, и о святости присяги, и о воинской чести, и, наконец, о значении настоящей войны для нашей родины. Но приказ подчеркивает особое влияние, какое могут и должны оказать на нижних чинов ваши, господа, с ними беседы. Займитесь этим. Бывает, что в полках попадаются офицеры пьяницы, взяточники и прочее подобное. У меня в полку, я знаю, таких нет. За поведением офицера нижние чины следят в сотни глаз. Он должен быть чист, как стекло. Боже избави, если офицер проявит хотя бы малейшие признаки трусости в бою, - тогда все погибло! Имейте в виду, что солдаты пишут письма с фронта домой, но домой к ним попадают далеко не все письма, потому что существует военная цензура. Это вы знаете, конечно. Куда же деваются задержанные письма? Отправляются в штабы войск. Задержанные письма и породили приказ, о котором я вам говорю. Итак, вам вменяется в обязанность разъяснять нижним чинам задачи и цели настоящей войны... Конечно, не так разъяснять, как это принято у крайних политических партий, - почти весело добавил Ковалевский, скользнув глазами по лицам Аксютина, Кароли и Ливенцева, которые сидели на подоконнике рядом.
Эта веселость не оставила его, когда он заговорил и о другом приказе.
- Другой приказ касается тех же нижних чинов, но только уж не со стороны их духа, а... тела. Проще говоря, это приказ о порке розгами, которую имеют право применять командиры полков и частей, находящихся в отделе. Двадцать пять ударов имеет право назначать командир полка, пятьдесят - командир бригады. Но... я вполне уверен, конечно, что к этой мере мне прибегать не придется.
- Да и откуда взять розги, если деревьев поблизости нет? - сказал, подняв брови, Аксютин.
В ответ на это несколько вольнодумное замечание Ковалевский снисходительно качнул головой, улыбнувшись одними глазами.
Когда командиры рот третьего батальона выходили из халупы вместе, Кароли говорил другим:
- Ну нет, это уж мерси покорно, чтобы я стал беседовать со своей ротой насчет задач и целей войны! Тоже наивность каких-то героев времен Очакова и покоренья Крыма!.. Я уж учен, - вздумал как-то, еще в Севастополе, об этом спрашивать своих - мне один и брякнул: "Так что, ваше благородие, задача наша состоит защищать капиталистов и буржуев, чтобы с ними никаких происшедствиев не случилось!.." Эти генералы Ивановы родились и учились при крепостном еще праве и думают, что солдат русский находится все под тем же градусом широты и долготы. Поговорил бы он с солдатами сам, а я бы послушал. Вот была бы оперетка Оффенбаха, - накажи меня бог!
- Говорить с солдатами - это еще не так страшно, - заметил Аксютин, - а вот если начнут сечь их, это будет пострашнее!
- Должно быть, думают, что война скоро окончится, поэтому к финишу и вздумали идти в хлыстах, - сказал Ливенцев. - Но мне не понравилось, что Ковалевский потерял дар слова, ему присущий, когда начал говорить о позициях австрийцев. Кажется, он нам передал далеко не все, что ему сказал полковник Фешин. Не наткнемся ли мы тут на такие позиции, что и черт зубы сломает?
- Я тоже обратил на это внимание, - озадаченный у него был вид: таким мне его не приходилось видеть, - согласился Аксютин.
- Ergo*, дела наши не хвали... Вот тебе и внезапность. Пока мы австрийцам готовили свою внезапность, они нам, может быть, приготовили второй Верден, а? - остановился и поглядел ошеломленно на Ливенцева и Аксютина Кароли. - Вот тебе и обрадовались Галиции, так что Струков даже креститься начал, - в печенку, в селезенку, в корень! Пока мы своих солдат пороть соберемся, австрийцы, кажется, нас всех выпорют, как миленьких.
______________
* Следовательно (лат.).
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ливенцев написал два письма - матери и Наталье Сергеевне - и сдал их на полевую почту. Старухе матери он писал, что если на днях он будет ранен или, паче чаяния, убит, то об этом она узнает в первом случае - из его нового письма, во втором - из газет, которые время от времени помещают списки убитых, или от сослуживцев, которым он оставляет ее адрес. И он действительно оставил на всякий случай адрес своей матери Малинке и Значкову.
Письмо к матери было недлинное, и писалось оно привычно. Несколько труднее оказалось написать Наталье Сергеевне. Он облегчил себе это дело только тогда, когда решил, что все письмо к ней должно быть сплошным "возвышающим обманом", к какому прибегают, например, честные сами по себе люди - врачи у постели неизлечимо больных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84