Значков обернулся. Теперь шли уже густо. Одного почти несли на руках двое.
- Вон, кажется, несут Котылева!
- Что? Ранен? Э-эх, несчастье!
Действительно, Ливенцеву подлинным несчастьем для роты показалось, что ранен знающий, опытный, спокойный, рассудительный командир взвода Котылев, и он кинулся к раненому сам. Но это оказался только похожий издали на Котылева унтер-офицер роты Аксютина, и те, кто его несли, просто не туда попали в тумане. Котылев тут же подошел сзади всех своих. Он уже подсчитал свои потери.
- Кажется, пятеро остались, Николай Иванович, - сказал он с подходу. На пулеметы нарвались мы. Теперь их вынести нельзя, надо вечером.
Он даже не сомневался, этот Котылев, что роты продержатся тут до вечера, что их не выбьют через час, через два австрийцы. И в лице не сдал: обыкновенный, как всегда, подпрапорщик Котылев.
- Ну, хорошо, что так вышло, очень хорошо! Я думал, будет гораздо хуже. А к нам пулеметы подошли...
- Есть пулеметы? Какие?
- Вощилин с кольтами... Теперь, должно быть, нас австрийцы щупать будут. Надо окопы... и проволоку перенесть.
- Ну, раз у нас пулеметы, пускай щупают. Нарвутся!
И Котылев не то что улыбнулся, но как-то так моргнул черными бровями, что это стоило любой радостной улыбки.
Спешно подсчитали раненых, чтобы отправить командой вниз, в деревню: в обоих взводах оказалось их двадцать шесть человек. Проворно начали рыть окопы в черноземе, который был глубок даже и здесь, на горе, потому что рачительно распахивалась и удобрялась веками до войны даже гора эта, как и все высоты кругом. Два пулемета устроили в австрийском окопе, два отправили Аксютину, но с тем, чтобы он их немедленно вернул, если к нему подойдет другая пулеметная команда.
Когда же пошли снимать проволоку с кольев и прежде всего сняли труп прапорщика Малинки, убитого честно пулей в лоб над переносьем, то увидели, как безжалостно было разодрано колючками проволоки его лицо, ставшее совершенно неузнаваемым: глубокие разрезы, как ножом, запекшиеся сгустки крови, выдавленный глаз...
Курбакин, который снимал его, по-своему горласто говорил другим:
- Во-от, братцы, кого мать-то родная не узнает!
Другие качали головами, столпясь:
- И почему же это так могло?
- Как почему могло? - входил уже в раж Курбакин. - Да он же когда на этую проволоку упал, я с ним рядом находился и всю эту картину видел до точки... А тут ротный наш вперед рванулся с криком своим да на него с ногами вскочил, - махнул через... Вот! Вот как это дело было!.. Ну, а за ротным уж другие пошли на него сигать... Его если раздеть - осмотреть, ни одной кости в целости не найдешь, все размолотили.
Ливенцев подходил в это время наблюдать за работой. Он расслышал, что горланил Курбакин. И только теперь вспомнил он, что было так слабо отмечено где-то в разгоряченном мозгу, что действительно, подпрыгнув с земли, чтобы перескочить через проволоку, он наступил на что-то мягкое, рыжее, на какую-то шинель, брошенную на заграждение, как когда-то, еще в первый год войны, - читал он в газетах, - казаки генерала Келлера бросали на проволоку свои черкески и овладели окопом.
- Неужели я это сделал первый? - прошептал ошеломленно Ливенцев, боясь подойти ближе к трупу Малинки.
Но тут грохнуло далеко со стороны австрийских позиций, пронеслась, мяукая и лязгая, не очень высоко над ним шрапнель и разорвалась шагах в тридцати, подкрасив розовым туман.
- Скорей, скорей, ребята! - закричал Ливенцев. - Сейчас они пойдут в контратаку!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В господском доме, в штабе полка хозяйственно устраивались, как будто рассчитывали пробыть тут по крайней мере с месяц, Ваня Сыромолотов и прапорщик Шаповалов, по внешнему виду как будто развинченный, вихлястый, но на самом деле очень слаженный малый, шутник, с поминутно подмигивающими черными глазами. Связь, налаженная им и со штабом дивизии, и с соседним кадомским полком, и с только что занятыми позициями своего полка, работала безукоризненно, и он, не то чтобы старавшийся не унывать ни при каких обстоятельствах, а просто неспособный унывать, между делом рассказывал Ване "самый свежий анекдот" о каком-то "мокром месте", когда бурей влетел взбешенный Ковалевский, ругая штаб корпуса еще от двери:
- Подлецы или идиоты? Или и то и другое? Убеждал, доказывал, приводил все резоны, какие можно на человеческом языке найти: необходимы понтоны! Дайте понтоны!.. А теперь вот сиди без артиллерии! Эх, ослы безмозглые!
- Два горных орудия переправились, Константин Петрович, - захотел успокоить его Ваня, но Ковалевский кивнул головой иронически:
- Благодарю вас! Два горных!.. А легкая батарея застряла! Шесть лошадей подохли - выбились из сил. Я уж послал туда учебную команду помогать артиллеристам. Может быть, как-нибудь на руках вытащат... Сейчас, понимаете, - сию минуту нужна там до зарезу артиллерия, - и я третьему батальону обещал, - и там ждут, понимаете? Ждут, потому что я обещал, и ничего не могут дождаться за целый день! А понтоны лежат и дожидаются Стрыпы! Сумасшествие! Абракадабра!.. Сейчас придут с высоты триста семьдесят двенадцать человек раненых из десятой роты, - я их обогнал, когда сюда ехал... На горе есть тяжело раненные... послать за ними санитаров. Прапорщика Малинку исключить из списков полка, - убит...
- Убит?
- Будут сегодня, конечно, еще убитые и раненые... А перевязочный пункт?
- Устраивает полковник Добычин с врачами...
- Распорядитесь, чтоб послали кухни с горячим на высоту триста семьдесят... Музыкантскую команду пусть нагрузят хлебом и пошлют туда же, нам теперь не до музыки. А я буду сейчас говорить с начдивом насчет артиллерии... Пусть или дают нам понтоны, или посылают ее куда-нибудь в обход, где есть переправы, иначе и весь конский состав погибнет, и орудия увязнут, и людей мы измучаем... Эх, подлецы!
И он взялся за трубку телефона, но Ваня, переглянувшись с Шаповаловым, сказал осторожно и как бы между прочим:
- Подводы с хлебом еще не подошли. Кухонь тоже пока еще нет.
- Как так нет? Десятый час, и нет? Вы справлялись?
- Только что справлялся.
Ковалевский свирепо воззрился на Ваню, как будто он был штаб корпуса, потом махнул рукой:
- Тогда отставить и кухни и хлеб!.. Потом, после... Теперь нам нужнее всего артиллерия. Без артиллерии третий батальон все равно погибнет, и зачем ему тогда хлеб?
Из штаба дивизии ответили, что просить в штабе корпуса понтоны будут сейчас же, но за успех просьбы не ручаются, и в свою очередь справились, действительно ли высота 370 занята полком?
- Еще бы не действительно, когда на ней сидит мой батальон, - ответил не без гордости Ковалевский. - Но долго ли он просидит там без поддержки артиллерии, - это вопрос.
- Знаете ли что, пошлите туда еще батальон на помощь, - мягко посоветовал генерал Котович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84