.. А штопор ни к черту, э-э! Разве это штопор? Это только идея штопора и то топорная!.. Все же попробуем.
И Яблонский, точно он, а не Матийцев был здесь хозяином, начал выкладывать из свертка на стол ветчину, нарезанную тонкими ломтиками и завернутую в глянцевитую белую бумагу, коробку шпротов, плюшки и, наконец, торжественно поставил на середину стола бутылку белого вина, сказав при этом:
- Шато-икем, а? Настоящее французское, - не думайте, что здешнего разлива!.. В Харькове покупал!
Яблонский хозяйничал в чужой квартире так естественно, как ни за что не мог бы сам Матийцев, не имевший к этому никаких способностей. Недостаток свой в этом отношении Матийцев знал, но никогда он не ощущал его так резко, как теперь. Отчасти поэтому он только пожимал плечами на то, что говорил о нем же Яблонский. Да и что можно было сказать человеку, который упорно говорит о тебе, блондине, что ты - жгучий брюнет? Это можно принять за шутку, но зачем же возмущаться явной шуткой и на нее возражать? По меньшей мере странно.
Однако Яблонский, налив вина в принесенные Дарьюшкой стаканы, начал вдруг говорить вещи еще более странные.
- Знаете ли, мне что подумалось? Вот вы, - это, конечно, бесспорно, составите себе имя и мало того, что получите место го-раз-до более выгодное, чем здесь имеете, а еще и при новых выборах в Государственную думу можете пройти по курии, например, мелких землевладельцев... Впрочем, я не знаю ведь точно, может быть, и крупных, а?
- То есть как "крупных"? - удивился Матийцев и улыбнулся. - Вы, кажется, думаете, что я - помещик?.. Но я, помнится, говорил вам, что нигде и никакой собственности не имею.
- Да, мне тоже что-то подобное помнится, - чокаясь с ним, подхватил Яблонский, - так вот давайте выпьем за будущего хотя бы, например, мелкого пока землевладельца в недалеком будущем!
- То есть за вас? Охотно! - с той же улыбкой сказал Матийцев, но Яблонский поморщился.
- Экий вы какой недогадливый! За вас, а совсем не за меня!
- Каким это манером?
- А вот каким, - я сейчас объясню вам.
Тут Яблонский выпил весь свой стакан, как воду, и, поглядев на свет на его дно, начал не спеша:
- Под Житомиром, недалеко от города, есть у меня усадьба, остаток родительского имения, - небольшая, всего-навсего семь десятин земли, и при усадьбе дом и, конечно, сад, - сливы, вишни, еще что-то... Дом вполне приличный, двухэтажный, вы не думайте, что рухлядь, что вот-вот развалится, - нет! Службы при доме, конечно, крыто все черепицей... Так вот...
Матийцев слушал его с большим удивлением. Он уже начинал догадываться, куда клонится это описание усадьбы под Житомиром, но все же думал, что вдруг обернется все как-нибудь по-другому. Однако не обернулось.
- Так вот, - закончил Яблонский, - вам остается только купить у меня эту мою усадьбу за шесть всего тысяч, - ерундовые деньги! - и будете вы мелкий землевладелец и получите право стать членом Государственной думы, и будет тогда в вашу кишеню, как говорят хохлы, ежедневно лезть золотая десятка!
Матийцев не мог удержаться от смеха при последних словах Яблонского, - с такою ужимкой они были сказаны.
- Послушайте, это все ведь вы шутите для пущей веселости! - весело сказал он.
- Какие же тут могут быть шутки? - даже как будто несколько обиделся Яблонский. - Решительно никаких шуток, а я вполне вам серьезно.
- Допустим, что серьезно, но, во-первых, откуда же у меня могут взяться шесть тысяч?
- Да ведь усадьба моя заложена, конечно, в земельном банке, так что вам доплатить мне придется пустяки, а долг мой банк перепишет просто на вас, - и только... и вот вы землевладелец.
- Хорошо, пусть даже и так, но зачем же мне все-таки становиться землевладельцем, хотя бы и мелким, в какой-то Житомирской губернии?
- Волынской, а не Житомирской, - строго поправил его Яблонский.
- Совершенно мне ни к чему это, - продолжал Матийцев, по-прежнему весело и не обратив внимания на поправку.
- Из усадьбы, - ведь она под большим городом, - продолжал Яблонский, - можно бы сделать дачное место: там все для этого данные: сад, купанье есть... А дачники - это уж доход... Поймите, что если бы дом, да и другие там постройки, если бы это стояло все в самом Житомире, то стоило бы не шесть тысяч, а верных десять, - вот что я вам скажу! Предприимчивый человек мог бы опериться на этом деле.
- Ну, а я какой же там предприимчивый, - отходчиво сказал Матийцев и даже безнадежно махнул рукой.
- Хорошо, допустим, что вы не можете купить, - начал вновь Яблонский, наливая вновь стаканы. - Но ведь у вас могут быть знакомые сколько-нибудь денежные, вы можете им предложить эту усадьбу, а?
- Совершенно нет у меня, к сожалению, ни одного такого знакомого, для приличия несколько подумав, отозвался на это Матийцев, начиная уже понимать, что только за этим и явился к нему вдруг гость, какого он не ждал.
А гость, проявляя большой аппетит к принесенной им же ветчине и шпротам, продолжал говорить гораздо больше, чем хозяин, хотя тоном уже несколько опавшим:
- Не понимаю, как же это вы, да... Признаюсь, не понимаю. Ведь, в сущности, вы спаслись как-то чудесно, если можно так выразиться, от смертельной опасности, но вот вопрос: для чего же именно над вами проделано судьбой это спасение? У нас в семье было это поверье - или как хотите его зовите, хоть суеверье, - что если человеку угрожала смерть, ну просто, скажем, около него стояла и уж косой на него замахнулась, а он все-таки уцелел, то это не зря: тут какие-то соображения у госпожи Судьбы насчет подобного человека, - для чего-то он еще должен годиться. А для чего же еще, как не для богатства? Значит, вместо смерти к вам Судьба богатство подсунула, только вы его пока не видите, пока еще слепы... Я пришел вам на это глаза открыть, а то в вас что-то, мне кажется, по-ря-дочная порция наивности студенческой сидит.
- Вы полагаете? - спросил, улыбаясь, Матийцев.
- Что там полагать, когда и так видно... С меня довольно давно уж соскочило, а у вас - непочатый еще угол.
- Так что вы себе линию жизни уже начертили? - с любопытством спросил Матийцев, наблюдая не без удовольствия, как он жует ветчину, шпроты и булку и как запивает это вином, которое он даже забыл похвалить, хотя оно было французское и куплено в Харькове, - вот до чего стал рассеян!
- О-о, я! Чтобы я еще шатался из стороны в сторону в мои годы! самодовольно и уже подняв голос, отвечал Яблонский. - Не может быть об этом и речи! Для меня цель жизни ясна, как... как вот это стекло! - Тут он щелкнул пальцем по стакану. - К сорока годам у меня должно быть не меньше, как триста тысяч! - Тут он посмотрел на Матийцева победоносно и добавил: Больше, - это другое дело, но меньше, это уж атанде, сказал Липранди!
- Триста тысяч? - повторил Матийцев изумленно, но Яблонский, почувствовав в тоне его голоса только неверие в него, в то, что может действительно быть в его руках к сорока годам жизни триста тысяч, заговорил уже с задором:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72