У меня никаких конфеток нет, удивленно сказал Матийцев.
- Ну, как же так нет, когда вы же их своим деткам везете! - протянула черноволосая вполне уверенно и даже подмигнула знающе.
- И деток у меня тоже нет, - ответил Матийцев уже спокойнее.
- Ну, тогда дайте ему грушу!
- Дай! - требовательно сказал Дима.
Матийцев оглянулся кругом, заметил, что несколько сзади его расположился покушать какой-то бородатый загорелый степняк в чоботах, и кивнул туда головой:
- Вон там что-то едят - туда идите!
Бросив на него негодующий взгляд, мамаша увела сыночка, но это был только первый ее приступ.
Минут через десять она опять подошла, таща Диму за ручонку, и сразу, с подхода:
- Вот скажите же вы этому скверному мальчишке, что в этом самом вагоне водятся волки!
- Зачем же я буду говорить ему такую чепуху? - кротко спросил Матийцев.
- А затем вы должны ему это сказать, чтобы он когда-нибудь испугался! - выпалила без передышки мамаша.
- Гм... да... Вы обратитесь к кому-нибудь другому, - посоветовал ей Матийцев.
Опять уничтожающе-гневный взгляд выпуклых черных глаз, и опять утащила она своего Диму, и уже где-то дальше в вагоне, - слышал Матийцев, - она приказывалала кому-то:
- Отворите же вы, пожалуйста, окошко, а то Димочке очень душно, и он себе сейчас в обморок упадет, - и что я тогда с ним должна делать, ну-у?
А еще через пять минут Матийцев слышал уже другое:
- Ох, затворите, пожалуйста, я вас прошу, окошко, а то я боюсь, что Димочку продует, и что я тогда с ним буду делать, а-а?
На каждой остановке поезда, хотя бы на две минуты, она выскакивала из вагона, только успев сказать всем и никому:
- Ну, посмотрите же вы за моим Димочкой, чтобы он чего-нибудь не наделал!.. Дайте ему что-нибудь, он будет себе есть! - И исчезала.
И однажды Матийцев на одной такой остановке поезда услышал в открытое окно ее крикливый голос:
- Ну, вы уж наверное мой земляк из Новой Маячки, а-а? Скажете, нет? Ну, я-таки вас очень даже хорошо зна-аю!
И увидел, как тот, кого она атаковала, отмахиваясь рукой, уходил от нее поспешно.
Потом она, растрепанная, вбежала в вагон с криком:
- А где мой Димочка, а-а? Он ничего тут не нашкодил?
И, поймав Димочку, начала его убеждать:
- Видела я волков, видела! Они сидят себе вот тут рядом в другом, в желтом вагоне!.. Они тебя-таки съедят, - ты тогда вспомнишь, скверный мальчишка, что я тебе правду говорю!
А тот степенный степняк в чоботах не спеша продолжал что-то такое жевать и говорил, обращаясь к пожилой женщине в выцветшем, когда-то малиновом платочке, сидевшей против него:
- Зве-ерь, он все решительно про себя знает!.. Хотя бы, скажем, лису возьми... В какое время она нахально себя вести начинает, так что даже за курями готова середь дня в хату влезть?.. Тогда у ней нахальство такое, когда линять станет, - вот когда! Шерсть если из нее клочьями лезет, кому она тогда нужна? А мясо... Мясо лисиное не то что человек, и сатана есть не схочет, как оно вонючее. Вот она и смелеет тогда, эта лиса!
А женщина в линялом платочке, тоже загорелая по-степному, соглашалась и говорила о своей телке:
- Истинно, все понимает... Вот телка у меня, до того настырная: давай да давай ей жрать... И что же ты думаешь? Купила ей сена люцерного воз: жри! Она же побуровит-побуровит тое сено люцерное своей башкой, да под ноги его скинет все, да ногами своими затопчет, а сама мне: "Му-у-у!" Ты что это, дескать, мне такое дала?.. Вот поди же, шо сь такое она в нем нашла, в этом сене люцерном, что ей не пользу должно произвесть, а чистый, выходит, вред!
- Може оно обрызгано чем, если садовое? - пытался догадаться степняк. - Бывает, деревья попрыскають, а на траву, своим чередом, попадет яд какой, - вот телка твоя его, яд этот самый, и чует...
Против Матийцева сидел кто-то, спустивший на глаза козырек кепки, как будто отдавшись дреме, но, примерно через полчаса после того, как сел Матийцев, он сдвинул кепку со лба и очень внимательно пригляделся к новому здесь для него человеку, так внимательно, что Матийцеву стало, наконец, неловко и он спросил:
- Вздремнуть изволили?
Спросил, чтобы что-нибудь сказать, но увидел, как сразу оживилось заспанное лицо и как уперлись в него оловянные, мутные еще глаза.
"Кажется, немец, колонист", - подумал о нем Матийцев и только что успел это подумать, как услышал:
- Вы говорите по-немецки?
Матийцев невольно улыбнулся тому, что этот немец принял его спросонья тоже за немца. В гимназии он учился немецкому языку, мог читать немецкие книги (конечно, с помощью словаря), мог понимать немецкую живую речь, но с трудом составлял немецкие фразы. Поэтому, как ни захотелось было ему вдруг прикинуться шутки ради немцем, сказал:
- Нет, - ни бельмеса не смыслю.
- Это очень неприятно, хотя... Я могу, конечно, говорить и по-русски... Я - изобретатель, как это называют по-русски. Я такой аппарат изобрел для мельчения овощей, фруктов, тому подобное... И сам министр руку мне жал, и от него я серебряную медаль получил, - как же!.. И граф Келлер заказал мне четыре аппарата сделать!
"Не сумасшедший ли этот немец?" - подумал Матийцев, но, приглядевшись к худощавому, гладко выбритому лицу, не больше как сорокалетнему, решил, что он только очень убежден в своих достоинствах.
Немец же сделал тут паузу, как бы ожидая, не закажет ли и этот случайный его спутник по вагону пятого аппарата для измельчения овощей и фруктов, раз четыре заказал не кто иной, как граф Келлер. Но Матийцев молчал, да кроме того, проходивший в это время по вагону кондуктор, весьма бравого вида и чрезвычайно краснолицый, внушал мамаше Димочки:
- Коротко и явственно вам говорю: не выскакивать на полустанках!
- Ну, а если мне нужно? - не сдавалась та.
Но кондуктор не удостоил ее длинной беседы; он только повторил выразительно:
- Коротко и явственно сказано! - и пошел дальше.
Когда прошел кондуктор, немец продолжал:
- Вам, может быть, это не так хорошо известно, что надобно пережевывать пищу семьсот двадцать раз?
"Явный сумасшедший!" - убежденно подумал Матийцев, но спросил как мог спокойнее:
- Я, должно быть, ослышался? Мне показалось, будто вы сказали "семьсот двадцать" раз?
- Да ведь я же специалист в этом деле, а не то что! Семьсот двадцать, да, и только таким образом, как говорится по-русски, пища может называться; она есть вполне пережевана вами!
- Это при полном отсутствии зубов, что ли? - попытался догадаться Матийцев.
- Нет, нет! Это нет!.. Это именно, именно вот в вашем возрасте, например!
И немец посмотрел на него строго и поднял указательный палец к своему жесткому подбородку. А потом торопливо добавил:
- Даже пиво, даже чай, - тому подобные жидкости, - тоже необходимо жевать!.. В чае тоже есть теин, - прочее тому подобное... А клетка мясная, она-а... она уж в животном, - бык, например, баран, - до высшей дошла своей интеллигенции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
- Ну, как же так нет, когда вы же их своим деткам везете! - протянула черноволосая вполне уверенно и даже подмигнула знающе.
- И деток у меня тоже нет, - ответил Матийцев уже спокойнее.
- Ну, тогда дайте ему грушу!
- Дай! - требовательно сказал Дима.
Матийцев оглянулся кругом, заметил, что несколько сзади его расположился покушать какой-то бородатый загорелый степняк в чоботах, и кивнул туда головой:
- Вон там что-то едят - туда идите!
Бросив на него негодующий взгляд, мамаша увела сыночка, но это был только первый ее приступ.
Минут через десять она опять подошла, таща Диму за ручонку, и сразу, с подхода:
- Вот скажите же вы этому скверному мальчишке, что в этом самом вагоне водятся волки!
- Зачем же я буду говорить ему такую чепуху? - кротко спросил Матийцев.
- А затем вы должны ему это сказать, чтобы он когда-нибудь испугался! - выпалила без передышки мамаша.
- Гм... да... Вы обратитесь к кому-нибудь другому, - посоветовал ей Матийцев.
Опять уничтожающе-гневный взгляд выпуклых черных глаз, и опять утащила она своего Диму, и уже где-то дальше в вагоне, - слышал Матийцев, - она приказывалала кому-то:
- Отворите же вы, пожалуйста, окошко, а то Димочке очень душно, и он себе сейчас в обморок упадет, - и что я тогда с ним должна делать, ну-у?
А еще через пять минут Матийцев слышал уже другое:
- Ох, затворите, пожалуйста, я вас прошу, окошко, а то я боюсь, что Димочку продует, и что я тогда с ним буду делать, а-а?
На каждой остановке поезда, хотя бы на две минуты, она выскакивала из вагона, только успев сказать всем и никому:
- Ну, посмотрите же вы за моим Димочкой, чтобы он чего-нибудь не наделал!.. Дайте ему что-нибудь, он будет себе есть! - И исчезала.
И однажды Матийцев на одной такой остановке поезда услышал в открытое окно ее крикливый голос:
- Ну, вы уж наверное мой земляк из Новой Маячки, а-а? Скажете, нет? Ну, я-таки вас очень даже хорошо зна-аю!
И увидел, как тот, кого она атаковала, отмахиваясь рукой, уходил от нее поспешно.
Потом она, растрепанная, вбежала в вагон с криком:
- А где мой Димочка, а-а? Он ничего тут не нашкодил?
И, поймав Димочку, начала его убеждать:
- Видела я волков, видела! Они сидят себе вот тут рядом в другом, в желтом вагоне!.. Они тебя-таки съедят, - ты тогда вспомнишь, скверный мальчишка, что я тебе правду говорю!
А тот степенный степняк в чоботах не спеша продолжал что-то такое жевать и говорил, обращаясь к пожилой женщине в выцветшем, когда-то малиновом платочке, сидевшей против него:
- Зве-ерь, он все решительно про себя знает!.. Хотя бы, скажем, лису возьми... В какое время она нахально себя вести начинает, так что даже за курями готова середь дня в хату влезть?.. Тогда у ней нахальство такое, когда линять станет, - вот когда! Шерсть если из нее клочьями лезет, кому она тогда нужна? А мясо... Мясо лисиное не то что человек, и сатана есть не схочет, как оно вонючее. Вот она и смелеет тогда, эта лиса!
А женщина в линялом платочке, тоже загорелая по-степному, соглашалась и говорила о своей телке:
- Истинно, все понимает... Вот телка у меня, до того настырная: давай да давай ей жрать... И что же ты думаешь? Купила ей сена люцерного воз: жри! Она же побуровит-побуровит тое сено люцерное своей башкой, да под ноги его скинет все, да ногами своими затопчет, а сама мне: "Му-у-у!" Ты что это, дескать, мне такое дала?.. Вот поди же, шо сь такое она в нем нашла, в этом сене люцерном, что ей не пользу должно произвесть, а чистый, выходит, вред!
- Може оно обрызгано чем, если садовое? - пытался догадаться степняк. - Бывает, деревья попрыскають, а на траву, своим чередом, попадет яд какой, - вот телка твоя его, яд этот самый, и чует...
Против Матийцева сидел кто-то, спустивший на глаза козырек кепки, как будто отдавшись дреме, но, примерно через полчаса после того, как сел Матийцев, он сдвинул кепку со лба и очень внимательно пригляделся к новому здесь для него человеку, так внимательно, что Матийцеву стало, наконец, неловко и он спросил:
- Вздремнуть изволили?
Спросил, чтобы что-нибудь сказать, но увидел, как сразу оживилось заспанное лицо и как уперлись в него оловянные, мутные еще глаза.
"Кажется, немец, колонист", - подумал о нем Матийцев и только что успел это подумать, как услышал:
- Вы говорите по-немецки?
Матийцев невольно улыбнулся тому, что этот немец принял его спросонья тоже за немца. В гимназии он учился немецкому языку, мог читать немецкие книги (конечно, с помощью словаря), мог понимать немецкую живую речь, но с трудом составлял немецкие фразы. Поэтому, как ни захотелось было ему вдруг прикинуться шутки ради немцем, сказал:
- Нет, - ни бельмеса не смыслю.
- Это очень неприятно, хотя... Я могу, конечно, говорить и по-русски... Я - изобретатель, как это называют по-русски. Я такой аппарат изобрел для мельчения овощей, фруктов, тому подобное... И сам министр руку мне жал, и от него я серебряную медаль получил, - как же!.. И граф Келлер заказал мне четыре аппарата сделать!
"Не сумасшедший ли этот немец?" - подумал Матийцев, но, приглядевшись к худощавому, гладко выбритому лицу, не больше как сорокалетнему, решил, что он только очень убежден в своих достоинствах.
Немец же сделал тут паузу, как бы ожидая, не закажет ли и этот случайный его спутник по вагону пятого аппарата для измельчения овощей и фруктов, раз четыре заказал не кто иной, как граф Келлер. Но Матийцев молчал, да кроме того, проходивший в это время по вагону кондуктор, весьма бравого вида и чрезвычайно краснолицый, внушал мамаше Димочки:
- Коротко и явственно вам говорю: не выскакивать на полустанках!
- Ну, а если мне нужно? - не сдавалась та.
Но кондуктор не удостоил ее длинной беседы; он только повторил выразительно:
- Коротко и явственно сказано! - и пошел дальше.
Когда прошел кондуктор, немец продолжал:
- Вам, может быть, это не так хорошо известно, что надобно пережевывать пищу семьсот двадцать раз?
"Явный сумасшедший!" - убежденно подумал Матийцев, но спросил как мог спокойнее:
- Я, должно быть, ослышался? Мне показалось, будто вы сказали "семьсот двадцать" раз?
- Да ведь я же специалист в этом деле, а не то что! Семьсот двадцать, да, и только таким образом, как говорится по-русски, пища может называться; она есть вполне пережевана вами!
- Это при полном отсутствии зубов, что ли? - попытался догадаться Матийцев.
- Нет, нет! Это нет!.. Это именно, именно вот в вашем возрасте, например!
И немец посмотрел на него строго и поднял указательный палец к своему жесткому подбородку. А потом торопливо добавил:
- Даже пиво, даже чай, - тому подобные жидкости, - тоже необходимо жевать!.. В чае тоже есть теин, - прочее тому подобное... А клетка мясная, она-а... она уж в животном, - бык, например, баран, - до высшей дошла своей интеллигенции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72