Инквизитор замолк, виноватая улыбка бродила по его пухлым губам.
— Скажите, в какой обстановке добывались эти признания и живы ли еще те, кого вы допросили.
Доминиканец поднял брови.
— Ваше величество… разумеется, допрос это не дружеская беседа за стаканом вина… но мы не допускали никакого членовредительства. А то, что участников столь отвратной организации уместно подвергнуть самому жесткому заключению и вопрошанию, признает всякий, кто думает о государственной пользе.
— Значит пытали, — расшифровал король речь доминиканца.
Гийом Парижский испугано замер. Из королевского напутствия в начале дела он понял, что Его величество не будет слишком против, если ради добычи нужных и неопровержимых доказательств преступной сущности Ордена, будут применены сильные меры. Сейчас же Филипп, как будто, склонен осуждать подобные методы. Что же делать? Остается только теряться в догадках.
— Сегодня я получил известие, что из Авиньона на днях прибывают кардиналы Беранже, Ландольф де Сент-Анжели и Этьен де Лита. Они горят желанием помочь вам в работе. Что вы молчите?
Инквизитор сглотнул слюну.
— Право, Ваше величество, я пребываю в известном сомнении.
Филипп поморщился.
— Покиньте почву сомнений. Все мои указания остаются в силе. Я не для того объявил вне закона Орден тамплиеров и арестовал его членов, чтобы в результате следствия выяснить, что все они были невинными овечками и богобоязненными примерными христианами. А создается именно такое впечатление. Представьте себе, если люди даже после вашего «жестокого заключения и вопрошания» сознаются в том только, что слегка покривили душой, совершили один, да и то сухой плевок в направлении креста, виноваты ли они на самом деле? Это не я задаю вам этот вопрос, мне было ясно все еще задолго до того, как я отдал соответствующий приказ. Я представляю себе, как будут течь мысли наших дорогих авиньонских гостей. Запомните, так или иначе приговор, какой бы он ни был, будет утверждаться в папском капитуле. Так постарайтесь, чтобы этим бездельникам в рясах было что утверждать. Идите и думайте. Надо меньше работать руками, особенно руками палачей, а больше головой.
Гийом Парижский вскочил. Он был красен, на кончике большого потного носа висела испуганная капля. Он не смел к ней прикоснуться, боясь, что движение выйдет не слишком благопристойным.
— Идите, — еще раз энергично повторил король. Он действительно был в ярости. Он был готов к десяти самым разным вариантам, развития событий, и, как водится, не предусмотрел единственно реальный.
Что может означать это однообразие тамплиерских показаний?
Они могли бы упорствовать в утверждении своей полной невиновности. Хотя, наверное, и упорствовали бы, ведись следствие обычным, законным, неэкстренным порядком. Откровенность признаний, пропорциональна «жесткости вопрошания». И если, например, начать вытаскивать им жилы и наматывать на древко копья, они признают не только то, что целовали друг друга в задницу, но и в том, что содомировали Христа.
Филипп инстинктивно перекрестился вслед последней, омерзительной мысли и сам удивился проявлению своей набожности. Если бы у него было время и соответствующее расположение духа, он охотно поразмышлял бы о том, в каком соотношении с идеей божественной сущности Христа находится он сам. Но, слава богу, суетой сопутствующей высшей власти, он был избавлен от самокопаний.
Доложили, что прибыл Гийом де Ногаре.
Канцлер, как всегда, был одет предельно скромно и даже его природная бледность выглядела частью должностного облачения. На его фоне раздраженный, изъеденный неприятными мыслями, Филипп выглядел беззаботным жизнелюбом.
— Садитесь Ногаре, садитесь. Место, кажется еще не остыло.
— То есть, Ваше величество?
— Здесь только что сидел ваш друг, инквизитор, — усмехнулся король. Он отлично знал до какой степени эти господа не любят друг друга.
Ногаре сел и было видно сквозь какое неудовольствие он сделал это.
— Я рад, Ваше величество, что вас не оставляет способность шутить.
— Ошибаетесь, господин канцлер, у меня отвратительное настроение. Просто вид человека, у которого настроение еще хуже, радует мое сердце.
Ногаре изыскано поклонился.
— Говорите поскорей. Одно дело, если бы оттягивали удовольствие хорошей новости, а тянуть с неприятными известиями жестоко!
— Вы угадали, известия мои безрадостны. С одной стороны, мои крючкотворы полностью разобрались с тамплиерской финансовой отчетностью и не нашли там ничего для нас интересного. С другой стороны, шесть сотен моих людей рыщут по стране и ни одно судно, ни одна вереница экипажей не могут миновать обыска — но ничего! Их казна провалилась как сквозь землю.
— Тем не менее, нужно продолжать поиски.
— Разумеется, Ваше величество. В противном случае, нам пришлось бы признать, что все свои доходы эти негодяи вкладывали в больницы и дома призрения.
— И много они растранжирили на эти цели?
Ногаре прищурился, как бы складывая в уме некие денежные суммы.
— На самом деле немало. Только в вашем королевстве тридцать девять домов призрения, семьдесят шесть больниц и школ. Не считая Наварры, Каталонии… В общем, тут речь, конечно, может идти о миллионах, но все равно — по нашим подсчетам в подвалах Тампля должно было содержаться не менее ста пятидесяти миллионов.
— Надеюсь, вы догадались обыскать не только подвалы замка?
— Мы простучали все стены. Тут ведь речь идет не о кубышке с золотыми цехинами. Казна, даже если она состоит из чистого золота, должна занимать место с эту комнату, наверное. На одном корабле ее не увезти.
Филипп утомленным движением приложил ладонь к глазам и помассировал веки.
— А Кагор? Там ведь у них имеется не меньше четырех своих банков.
— Я выяснял специально и подробно, Ваше величество. Система несколько сложнее, чем я думал. Некоторое время назад, Жак де Молэ допустил к контролю над ними Ломбардскую лигу, или то, что от нее осталось. И не думаю, что это было проявлением слабости. Зачем-то это было ему нужно. При сем кагорсины не отказались пооткровенничать в разговоре с моими людьми.
— Несмотря на прошлогодние события? — удивился Филипп, ограбивший ломбардских купцов.
— Да, Ваше величество.
— Странно.
— Возможно, но насколько я понимаю деловые люди не могут позволить себе злопамятность.
— Пожалуй.
— Так вот, разыскиваемых нами миллионов, там нет. Следы присутствия таких денег не удалось бы скрыть, даже если бы все тамошние банкиры сговорились на сей счет.
Филипп ничего не сказал в ответ на эти слова. Он встал, подошел к столу, на котором был накрыт так и не востребованный сегодня обед, налил себе вина из высокогорлого кувшина, отпил несколько задумчивых глотков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61