Парнишку звали Лако. Смотрел он зверем. Сплюснутый нос, дырки волосатых ноздрей, низкий лоб, дикие черные волосы, во рту угольки черных неровных зубов. Ноги кривые, с толстенными икрами. И разило от него, то ли чесноком, то ли мочой. То ли, мочой с чесноком.
Сказано, что уродство притягивает к себе зло. Оправдывая эту мысль, Арман Ги особенно изуверски обходился именно с этим крестьянским увальнем.
— «…Во время противоестественного совокупления был иссекаем плеткою по плечам и спине, — читал капеллан из предоставленной командором записи, — после чего мошонка оного Лако приколачивалась бронзовым гвоздем к доске. Когда…»
— Хватит, — сказал де Молэ и обратился к парню, — что ты сам нам скажешь?
Парень угрюмо молчал, не было даже понятно, дошел до него вопрос или нет.
— Он не мастер говорить, — вступил командор.
— Ну, ладно, — Великий Магистр первый раз за все сегодняшнее утро позволил себе откинуться в кресле, и так все ясно. Иди Лако.
Наступившее после этого тягостное молчание нарушил Жоффруа де Шарне.
— Так как мы поступим с почитателем старых тамплиерских традиций, мессир?
— По уставу мы должны изгнать его из ордена — сказал генеральный прокурор.
Де Молэ встал, разминая затекшие члены и подошел к высокому окну. Вымощенный камнем двор замка был залит солнечным светом, при этом накрапывал легкий дождик, — в природе тоже иногда случаются противоестественные комбинации.
— Мы нарушим Устав, — сказал Великий Магистр, — не думаю, что мы имеем право выпустить такого человека в мир внешний. С тем адом, что горит у него в душе, он опасен для мира, пусть подвалы нашего Ордена станут для него тюрьмой. А может быть, и могилой.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПОНТУАЗ
Филипп Красивый опустил забрало и сделался ужасен. Не лучше выглядели и его спутники. И брат Карл, и сын Людовик, и Гийом де Ногаре. И те два десятка рыцарей, что составляли королевскую свиту. Все они нацепили на себя допотопные варварские доспехи, отчего стали похожи на шайку разбойников, которых в те времена хватало на дорогах Франции. Впрочем, Его величество добивался именно этого эффекта. Он любил развлекаться подобным образом. Сейчас его целью была корчма на дороге в пяти милях от Понтуаза. После известных прошлогодних событий, Филипп решил обосноваться в этом городке, подальше от непредсказуемых и ненавидимых им парижан. Лувр он никогда не любил, а теперь еще и не доверял ему.
Поднялась вверх королевская рука, шайка костюмированных разбойников стала шагом спускаться по некрутому склону, поросшему молодыми дубами, к длинному деревянному строению, дымящему сразу двумя трубами. Это была корчма «Пьяный толстяк».
Филипп предполагал развлечь себя ролью лесного налетчика. Забавно, что это у его брата Карла была в королевстве устойчивая репутация человека беспутного и загульного, в то время, как именно старший брат был автором идей всех необычных и кровопролитных приключений. И даже их деятельным участником. Не хотела приставать к нему легкомысленная слава и все.
С тяжелым лошадиным храпом, усиленно гремя ржавым железом и грязно сквернословя, «разбойники» влетели во двор, огороженный жердевым забором. Шуму было много. Кудахтали куры, визжали свиньи, с предсмертными воплями причитали женщины. Хозяин корчмы, голый по пояс гигант в кожаном фартуке, выбежал на крыльцо с тесаком, собираясь защищать свое добро и тут же получил пятифунтовую арбалетную стрелу в волосатую грудь. После того, как сопротивление было подавлено, налетчики со смаком разгромили корчму. Разворотили все, что поддавалось с первого налета. Само здание пострадало мало, из таких толстых бревен оно было сложено. При желании, забаррикадировавшись внутри, можно было выдержать нешуточную осаду.
После веселой работы высокородным негодяям хотелось есть и пить. Изловили на заднем дворе двух каких-то теток, имевших отношение к местной кухне, и велели подавать на стол.
И вот, когда внутри уже полыхал очаг и в нем что-то аппетитно запекалось, когда король и его рыцари весело потягивали темное бордосское вино из глиняных черепков, прибежал с улицы один из королевских пажей и сообщил, что они окружены.
— Окружены? — весело удивился Его величество и решительно вышел на крыльцо. И тут же рядом с его головой с грохотом разбился о дубовый косяк небольшой камень. Он был явно брошен не рукой, а пущен из пращи. Филипп счел уместным ретироваться. Оказывается, кто-то из сыновей хозяина корчмы сбегал в деревню и сообщил о нападении. До полусотни мужиков с топорами, косами и, как выяснилось, пращами прибежали, чтобы дать отпор ночным гулякам. Не было сомнений, что живыми они никого не выпустят. Французский крестьянин в этом смысле мало чем отличался от любого другого — он люто ненавидел всякого грабителя. И сановного, и с большой дороги. Но если против первого бунтовать решался лишь изредка, то второго, дорвавшись, рвал на куски.
— Их много, — сообщил Карл, поглядывая в окно и ковыряясь щепкой в зубах, — десятков пять-шесть. Минимум четверо на одного. Конечно, мы их разгоним. Наверное…
— Ваше величество, — у Ногаре слегка перехватывало горло от волнения, — может быть имеет смысл вам открыться?
— Вы что, думаете я боюсь? — брезгливо поднял правую бровь Филипп.
— Ну что вы, Ваше величество, я знаю, и все знают, что вы ничего не боитесь. Но глупо, извините, сложить «вою голову в схватке с собственными мужиками. Другое дело, благородная война, рыцарский поединок.
— Они, кажется, не собираются откладывать расправу надолго, — стараясь говорить равнодушным тоном, сообщил Карл, — кольцо их стягивается.
Словно в подтверждение его слов на стену обрушился град камней.
— У меня такое впечатление, что мы не во Франции, а на Балеарских островах, — усмехнувшись сказал Филипп, — зарядите все арбалеты!
— Может быть вы, Ваше высочество? — обратился де Ногаре к Карлу.
— Что я? — Карл, разумеется, понимая прекрасно, что имеет в виду Ногаре, счел нужным изобразить высокомерное непонимание. Подражая брату.
— Вы откроетесь этим… мужикам этим. Его величеству, я понимаю, нельзя этого делать. Это было бы слишком. А на вас это похоже…
— Что похоже? — разозлился Карл, — грабить корчмы собственных подданных?
Филипп, с интересом прислушивавшийся к этому разговору, громко захохотал.
— Не обижайся, брат, но инквизитор наш прав.
Негоже мне сознаваться в подобной дикости. И стыдно немного, да и, главное, не поверит никто. Это о тебе ходит слава беспутного безобразника.
— Они уже перелезают через ограду, — взволновано сообщил Людовик.
— Вот так всегда, ты что-то затеваешь, ты что-то придумываешь, и если выходит худо, расплачиваюсь я, — в сердцах крикнул Карл.
Король захохотал еще громче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61