— А он мне не господин! Господин мне — Великий Новгород!
Выражение презрительной скуки появилось на лице митрополита. Он даже слегка и позевнул, призакрыв рот белой выхоленной рукой.
— Экий афинянин, подумаешь!
Рогович вспыхнул от гнева. И в то же время искра озорства и насмешки сверкнула в его глазах.
— Не Демокрит ли сказал, святый владыка: «Бедность в демократии лучше благоденствия при царях, свобода лучше рабства»? — И Александр-Милонег повторил по-гречески то, что сказал по-русски.
На этот раз самообладание изменило владыке.
— Так вот ты какой! — произнес он гневно. — И со стола эллинских лжеучителей подобрал крохи?.. Не станем ли с тобою риторские прения здесь открывать?.. Но где ж мне в этом состязаться с тобою?.. Аз — мних недостойный. Мне подобает токмо от евангелия и апостол святых глаголати. И ты бы в святые книги почаще б заглядывал, христианин был бы, а не крамолою пышущий изувер. Не сказал ли апостол: «Не бо без ума князь меч носит: божий бо слуга есть, отмститель во гнев злое творящим»?
Старейшина гончаров новгородских угрюмо кивал головою на слова владыки. Хотя и скованы были его руки, но казалось, что для духовной, для мысленной битвы засучает он рукава.
И едва окончил говорить архипастырь, гончар ответил ему:
— А разве это не того же самого апостола речение: «Наша брань — не против крови и плоти, но против начальств, и против князей, против мироправителей тьмы века сего»?
Владыка не сразу доискался должного слова.
— Да ты — аки терние изверженное! — сказал он изумленно. — До тебя и докоснуться голой ладонью нельзя! Но кривотолкуеши, чадо! — зло усмехнувшись, продолжал он. — «Воздайте убо всем должная: ему же убо урок — урок; а ему же убо дань — дань, ему же страх — страх и ему же честь — честь!..»
— Вот, вот, — отвечал Рогович. — То-то вы за ханов татарских и в церквах молитесь, и победы им просите у господа!.. Обесстыдели совсем!.. Раньше цесарь у вас один только грецкий царь был, зане — православия, говорили, хранитель, а ныне уже и татарина цезарем именуете!.. Нет! — выкрикнул Рогович, потрясая кулаками в цепях. — Церковь — вы, да только не Христова!.. Разве так подобает инокам жить Христовым, как ты живешь?.. Вам, монахам, вам, иерархам церковным, подобает питаться от своих праведных трудов и своею прямою потною силою, а не хрестьянскими слезами!.. Во вретищах и власяницах подобает ходить, а не в этом шелку, что на тебе!..
Глаза гончара налились кровью. Он дышал тяжело. Гневен был и владыка! Несколько раз он хватался рукою за цепочку, на которой висела на его груди панагия. Дождавшись, когда Милонег замолчал, он, зло прищурившись, сказал:
— Уймись немного. Вижу — распалился ты гневом, как вавилонская пещь. К чему это отрыгание словес? Афедрон гуслям не замена! Изыди, крамолующий на господа!..
Владыка поднялся и указал рукой на дверь. Служка-дверник поспешно распахнул ее и поклоном пригласил войти стоявшего за дверью воина.
…В тот же вечер митрополит Кирилл говорил Невскому, весь в дрожи негодования:
— Злой мятежник сей творец сосудов скудельных!.. Не увещателен!.. И дышит от него ересью болгарского попа Богумила. Отступаюсь и в руки твои предаю!..
— Ну, удача добрый молодец, что говорить станем? — такими словами начал князь Александр Ярославич свою беседу с Роговичем, введенным в его княжескую судебню.
— Когда бы удача был, не сидел бы у тебя в порубе! — послышался в ответ насмешливый голос мятежника.
Князь вглядывался в Роговича. Этот — в кандалах, исхудалый, землистого лица, обросший рыжею бородою, глядящий исподлобья — узник приводил на память князю нечто далекое. Что он видел его, этого художника и ваятеля, однажды в покоях архиепископа, — это было не то! Где-то еще он видел его и даже разговаривал с ним… Вот только голос тогда был у него другой — ясный и звонкий, а теперь — с каким-то носовым призвуком. Ну, ясно же: он, этот изможденный человек в кандалах, был с ним там, на болотах Ижоры, воевал под его рукою со шведами, на Неве!.. Вот он сейчас как бы снова видит этого рыжекудрого человека, тогда совсем еще юношу, наметывающего копыта своего скакуна на толпы рыцарей и кнехтов, которых он грудит к воде, к их высоким и многопарусным кораблям. Облако толкущейся мошкары, пронизанное багровыми лучами солнца, неотступно следует за его сверкающим шлемом.
«А лихо бьется парень!» — подумалось тогда Невскому.
После битвы он отыскал сего воина. Узналось: Рогович Александр-Милонег, иконописец, художник, гончар, мусией кладет иконы. Староста гончарской братчины. А эти, что с ним, — его ученики, подмастерья… На шведов сам захотел пойти: «Душно нам от них, новгородцам».
Князь тогда похвалил его за доброе ратоборство, помянув его перед всем ратным строем. И вот этот самый человек стоит сейчас перед ним, повинный в лютом кровопролитии, в мятеже, закованный в кандалы… В тот день, после Невской битвы, он весело тряхнул рыжими кудрями в ответ на похвалу князя, рассмеялся и отвечал: «Твоего чекана люди, Александр Ярославич!..»
«Плохой же я чеканщик…» — подумал Невский, глядя сейчас на стоявшего перед ним понуро гончара. Он решил пока не устрашать вождя мятежников, а вызвать его на откровенную беседу, — кто знает, если раскается чистосердечно, то и добиться для него помилованья — перед посадником, владыкой и перед всем советом.
Князь ступил несколько шагов к гончару.
— Ну, тезка, оказывается, мы с тобой в одной каше паевали. Я тебя помню… — спокойно и даже доброжелательно сказал он.
— И я тебя помню! — угрюмо отвечал Рогович. — Паевали в одной братчине — верно! — в одном котле, да только пай вынули разный: тебя уж Невским зовут в народе, а меня… в земляном порубе гноят, да, должно быть, и на глаголь скоро вздернут!..
Александр Ярославич не ожидал такого ответа.
— Не торопись на глаголь! Успеешь! Оттуда ведь редко кто срывается. Пенька в Новгороде, сам знаешь, добрая — веревка не порвется!.. Да только я так мыслю: не для веревки такие шеи, как твоя!.. Видел тебя доблестным!.. И как это тебя угораздило? Когда я услышал о тебе, то сперва не поверил. Художник, думаю, добрый, изограф, горнчар!.. Нет, не поверил.
И Александр, расхаживавший по комнате, остановился и развел руками.
— Зря не поверил!.. Что сделал, то сделал: того не отрекаюсь! — ответил Рогович.
Он опять произнес эти слова с каким-то странным носовым призвуком, словно бы у него был тяжелый насморк, не дающий дышать.
— Подойди! — приказал Александр.
Рогович не двигался.
Тогда Невский, в два шага, сам вплотную приблизился к нему. Рогович быстро отдернул голову. Страшное подозрение мелькнуло в голове князя.
— Тебя били, что ли, в порубе? — спросил Александр.
— Нет, блинами потчевали! — отвечал Рогович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152