— Да ты прямо Иппократ! — ласково сказал Невский. — У меня и силы будто прибавилось… право!.. А то совсем занедужил!..
Настасьин взял с князя слово, что ежедневно — и утром и на ночь — Александр Ярославич станет принимать из его рук лекарство. А если князю предстоит выход — посетить когонибудь из нойонов и там принять угощенье, то чтобы из его же, Григорьевых, рук и в глубокой тайне князь принимал бы всякий раз предохранительные против отравы порошки и вдобавок какую-то пахнущую сырым белком яйца болтушку.
Порошки были черные, похожие на толченый, мелко просеянный уголь.
— А ведь похоже, дружок, что ты угольком меня угощаешь! — посмеялся Невский, рассматривая разболтанный в воде порошок.
Настасьин обиделся.
— Государь, — сказал он, — уж в моем-то деле дозволь мне…
— На шутку не обижайся, Гриша, — сказал Невский. — Я тобою сверх меры доволен!..
Однако в той же мере, в какой доволен был своим врачом великий князь Владимирский, был гневен на своего врача хан Золотой орды.
Наедине, в спальном шатре своем, разъяренный хан схватил теленгута за его льняную бородку лопаточкой и рванул ее книзу.
— Ты лжец и самозванец!.. Ты бессильный и невежественный обманщик! — кричал он. — Ты говорил, что он через месяц не сможет сесть на коня! А вчера ему привели еще не знающего подков скакуна, и Александр-князь своею рукою укротил его!.. Я прогоню тебя!.. Я пастухом овец тебя сделаю!..
Голова теленгута моталась из стороны в сторону, вослед ханской руки.
Отпущенный, он горько восплакался.
— Хан! — говорил старый отравитель. — Я не обманывал тебя! Я видел сам, уже болезнь показала ему лицо свое… Но разве есть трава, против которой не было бы другой травы? Разве есть яды, на которые природа и мудрость медика не нашли бы противоядия?.. Его спасли. Возле него есть умудренный в нашей науке человек. Дозволь мне испытать еще одно средство…
Готовый к верховой вечерней прогулке перед сном и уже натянув длинные, вишневого цвета, ездовые кожаные перчатки с раструбом, Александр стоял перед серебряным полированным зеркалом, что держал перед ним отрок, и поправлял надетую слегка набекрень невысокую шапку с бобровым околышем и плоским верхом из котика.
Вошел Настасьин, обычно сопровождавший его на прогулках.
— Сейчас иду, — сказал Александр, думая, что его юный доктор пришел напомнить, что кони заседланы.
— Государь, — сказал Настасьин, — там опять у тебя двое ждут… бояр ихних!..
Невский выругался с досады:
— А пес бы их ел совсем! Покоя нету от них!.. Уже и на ночь глядя приходить стали!..
Он отложил выезд и проследовал в свой приемный шатер. Войдя, он не вдруг при слабом свете свечей рассмотрел, кто перед ним. Двое людей, один — огромного роста, другой — маленький, в больших татарских шапках и в стеганых тангутских халатах, поднялись при его появленье.
Он, слегка поклонясь, приветствовал их по-татарски, именуя князьями и прося их почтить его жилище гостьбою и приятием трапезы. И только тогда рассмотрел их: это были Альфред фон Штумпенхаузен и сэр Джон-Урдюй-Пэта.
На мгновенье оторопевший Невский поднял правую руку, как бы запрещая им садиться.
— О нет! — воскликнул он. — Для холуев ордынских у меня — там вон, возле поварни, корыто для объедков!.. Туда прошу!..
Александр слегка отступил в сторону и рукою в перчатке показал на дверь.
— И ряженых я тоже не звал — не масленая неделя!.. Ну? — нетерпеливо вскричал он. — Вон отсюда!..
Штумпенхаузен мигом очутился у двери.
Рыжий гигант остался на месте.
— Меня не испугаешь, князь, — сказал он. — Я — Пэта!.. Ты радуешься, что ханский сапог не наступил на твой затылок, на твою русскую выю… Напрасно!.. Из ханской кладовой принесена уже добрая тетива, и, быть может, завтра же тебя удавят. Дай пройти!..
Джон-Урдюй толкнул князя кулаком в плечо.
— Ах ты, Иуда!.. паршивец!.. наемная собака татарская! — во весь голос заорал князь, уже не помня себя.
И рукою, от одного удара которой оседали на задние ноги могучие степные кони, Александр швырнул рыжего исполина на колени перед собой, скинул перчатку и, голой рукой взяв тамплиера за горло, сломал ему гортанные хрящи.
— Ну вот, — с тяжелым дыханьем сказал он, — и без тетивы!
Кровь пошатывала его!.. Он вышел из шатра. Вороной конь рвал копытами землю… Александр вскочил в седло и принял повод.
— В шатер не допускать никого! Я скоро буду здесь! — приказал он.
Невский сам решил уведомить ханского букаула, что проникший в его шатер рыцарь Пэта, посмевший оскорбить его, убит им на месте…
Тоскливый посвист ветра… Черная холодная степь… Кибитки, озаренные луной. Лай собак. Александр поднял голову, взглянул на небо. Вспомнились Переславль, Новгород, Дубравка… «Боже мой, как далеко все это… словно бы из темного колодца гляжу!..»
Слегка ущербленная с краю луна была словно татарская запрокинувшаяся башка в тюбетейке…
…Когда Александр, не застав букаула, вернулся в свой стан и вступил в шатер и глянул на то место, где распростерт был труп тамплиера-англичанина, то он так и оцепенел, окованный ужасом: труп исчез!..
Не мог ведь ожить он, не мог уползти сам: ощущенье, оставшееся на пальцах и в ладони Александра, слишком явственно убеждало в этом. Рыцарь, несомненно, был мертв. Но тогда кто же мог унести мертвое тело?
Александр позвал стражу: вошли два воина и с ними — шатерничий.
— Кто входил? — крикнул Александр.
Воины сперва стали клясться, что никого не впускали, но затем припомнили, что лекарь княжеский Григорий был впущен ими, ибо они знали, что он всегда вхож в спальный шатер князя, даже и в полночь…
Ужасная догадка мелькнула в мыслях князя.
— Боже мой, безумец мой милый, что ты наделал?.. — крикнул он и кинулся к боковине шатра: ну, так и есть, вот и снег, вброшенный ветром под плохо опущенную стенку шатра. Сюда, значит, и проволок его, мертвого Урдюя-Пэту, бедняга Настасьин. Увидя, что в шатре валяется труп знатного татарина, испугался за князя… А дальше все было ясно!..
Князь нарядил тот час же во все стороны стана тайный поиск из самых надежных и молчаливых дружинников, во главе с Михайлой Пинещиничем, как человеком, показавшим неоднократно редкостную сообразительность и хладнокровие. Приказано было искать Настасьина. Приказано было, без малейшей огласки, во что бы то ни стало, найти его…
Утром, один за другим, измученные и угрюмые воины вернулись ни с чем…
Но Гриша Настасьин в это время уже был схвачен в степи конным дозором татар. Его подстерегли и схватили как раз в тот самый миг, когда он приготовился сбросить в овраг тело убитого Пэты.
— Ты убил?! — закричал на него начальник ордынской стражи, когда Настасьина доставили к нему на допрос.
— Я, — спокойно отвечал юноша.
На дальнейшем допросе он рассказал, будто рыцаря он убил в запальчивости за то, что тот оскорбил его, Настасьина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152