Я, задумавшись, курил. Потом мы спустились вниз и вскоре оказались в обшитой сосной библиотеке, которая неприятно напоминала кабинет Монтгомери. Единственной разницей было то, что у Биоффа не висели фотографии со сценами охоты. Вместо этого Вилли украсил стены снимками с пейзажами («Это я снимал», – гордо сказал он мне). Кожаная мебель была нормальных размеров и черного, а не коричневого цвета. На диване корешком вверх, как бы занимая место для кого-то, лежала книга:
«Капитал» Маркса. Не думаю, что такую книгу можно было бы увидеть у Монтгомери. Впрочем, я и здесь не ожидал ее увидеть.
Я сел рядом с книгой.
– Ты это читаешь, Вилли?
– Великий человек написал эту книгу, – сказал он, смутившись. – Мы обязательно будем жить так, как писал он.
И тогда у нас у всех будут огромные шкафы, набитые костюмами, галстуками, шляпами и ботинками.
– Так почему я здесь, Вилли? Кроме того, чтобы посмотреть твои костюмы, галстуки, шляпы и ботинки.
Он уселся рядом со мной.
– Ты ведь все еще думаешь, что я низкий, грубый мужик, правда?
– Вопрос не в том, как ты приобрел китайские вазы, Вилли. Вопрос в том, чем ты за них заплатил.
Биофф насмешливо улыбнулся: таким я его помнил.
– Ты уверен, что ты из Чикаго? Господи, Геллер ты же знаешь, что я прошел трудный путь. Я спал в каком-то закутке за дверью, и мой пустой живот ворчал, как бродячая собака. Кто-то хорошо сказал: хлеб дорог, когда у тебя пустые карманы. Я учился зарабатывать деньги любыми способами. Но теперь я живу по закону. Я много делаю для здешних профсоюзов, забочусь о членах этих организаций.
– Почему ты считаешь нужным оправдываться передо мной? Я просто бывший коп, который однажды взял тебя.
– Именно поэтому. Я хочу, чтобы ты понял, что я не держу против тебя зла. Ты выполнял свою работу. Я выполнял свою. Черт, это была, по сути, одна и та же работа.
– Почему ты так считаешь?
Он пожал плечами.
– Мы оба поддерживали закон и порядок. Просто я делал это в публичном доме.
– Избивая женщин.
– Я в жизни не избивал женщин. Я всегда уважал женщин. Я временами подторговывал проститутками. Разного пола. Как говорится, почти все бизнесмены – это дешевые проститутки в чистых рубашках и сверкающих ботинках. – Его круглая рожа засияла. – Только теперь я знаю более утонченные способы, чем просто битье.
– Наверное, жадные люди просто направили тебя по ложному пути.
– Иронизируй, сколько влезет, я – человек профсоюза. Я ищу для себя человека!
Осознанно или нет, но говоря это, он указывал большим пальцем на свою бочкообразную грудную клетку.
– Почему я здесь, Вилли?
– Возможно, чтобы выполнить для меня одну работу.
– А что, в Калифорнии нет других детективов?
– Есть, конечно. Но они не из Чикаго. Когда Джордж позвонил мне прошлым вечером из «Трока», я подумал: «Вот оно!» Это мой шанс.
– Что?
– Ты здесь. Ты знаешь, в чем заключается ирония?
– Мы встретились.
– Тогда ты сможешь оценить это. Ты знаешь, кто такой Вестбрук Пеглер? Во рту у меня пересохло.
– Родственник иронии? – спросил я.
– Ты знаешь, кто он. Он сейчас в Чикаго. Он ищет возможность очернить меня. Написать обо мне фельетон.
– Знаю, – признался я.
Только так я мог играть в эту игру.
Его поросячьи глазки за стеклами очков прищурились.
– Ты знаешь?
Я пожал плечами.
– Да. Пеглер заходил в мою контору. Он интересовался, действительно ли я арестовывал тебя по делу о сводничестве несколько лет назад.
Биофф слегка побледнел и выпрямился.
– Что ты ему ответил?
Я снова пожал плечами.
– Я сказал «да».
– Вот черт! Ты описывал ему что-нибудь подробно?
– Нет. Это было так давно, Вилли. Он просто спросил, верна ли сплетня о том, что тебя арестовывали за сводничество, и я сказал, что так оно и было. Вестбрук спросил, был ли ты осужден, и я сказал, что был.
Вилли это не понравилось. Он встал и прошелся по комнате, подошел к письменному столу, на котором стояли фотографии его детей в рамках, зажег сигарету и нервно закурил. Но вот Вилли сказал:
– Я и не ждал, что ты скажешь мне что-нибудь другое. Спасибо за то, что рассказал все, как было.
– Не за что.
Он уселся рядом со мной, держа в руке сигарету. Выражение его лица было до боли искренним.
– Ты должен понять. Геллер. Федералы месяцами дышали мне в затылок. Я должен был выступить как представитель ИАТСЕ – недавно, до того они донимали меня своим жарким дыханием. О, я все еще занимаюсь делами. Но как бы со стороны: я даже не могу заходить в свой чертов офис, можешь себе представить?
Так вот почему он ругал Брауна за то, что тот не идет в контору: он просто завидовал, потому что не может пойти туда сам.
– Да, так вот об этом дерьме – о Пеглере. Стервятник. Я знаю, кто навел его.
– Кто?
– Эта сволочь Монтгомери. Этот сладкозадый актеришка.
Этот тип, полный иронии, выкручивался.
– Ты хочешь сказать, Роберт Монтгомери?
– Да, он. Этот сладкозадый, бездарный козел... после всего, что я для него сделал. Новая новость!
– Но что? – переспросил я. – Что ты сделал для Монтгомери?
Он нахмурился, не глядя на меня, но мысль о Монтгомери, как мне казалось, засела в его голове. Биофф произнес:
– Пару лет назад ГКА – Гильдия киноактеров – разослала по студиям послание о том, что они теперь – законный трудовой профсоюз и хотят, чтобы о них знали. Представляешь, они захотели войти в большую организацию – как взрослые дети. Так мы, ИАТСЕ, я! – мы ходили биться за них.
– Вот это да!
– Да-а. Я тогда сказал этому ублюдку Майеру, что если он не признает ГКА, то ИАТСЕ устроит в их защиту забастовку. Мои ребята-киномеханики могут вообще за вечер уничтожить все кинопроизводство, знаешь ли.
– Я это слышал.
Его круглая физиономия стала краснеть.
– Благодаря мне, Майер признал эту паршивую маленькую гильдию, и Монтгомери публично нас поблагодарил, а теперь, твою мать! Мы уже не так хорошо к нему относимся и ко всем этим гомикам, лесбиянкам и красным в их клубе.
Это все Карл Маркс, или, точнее, его идеи о профсоюзах.
– Я тебе скажу, чья это на самом деле вина. Это Фрэнк. Фрэнк становится слишком жадным.
Он упомянул Нитти. Биофф впервые признался, что он работал на Компанию. Он случайно сболтнул это а я сделал вид, что не обратил на его слова особого внимания. Я лишь спросил:
– Как так, Вилли?
– Он хочет расшириться, а сейчас неподходящее для этого время. Есть соперничающая с нами группа под названием «Объединение технического персонала студий», и они распространяют крамольные идеи среди рабочих ИАТСЕ. Но мы связаны с ними, у нас очень много дел, и нам вовсе не до того, чтобы пытаться похерить профсоюз, который не хочет быть связанным с нами.
– Но почему такой шум вокруг шоу-бизнеса? Что, нет рыбки покрупнее, более подходящих профсоюзов?
И, как бы разговаривая с ребенком-копушей, он сказал мне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
«Капитал» Маркса. Не думаю, что такую книгу можно было бы увидеть у Монтгомери. Впрочем, я и здесь не ожидал ее увидеть.
Я сел рядом с книгой.
– Ты это читаешь, Вилли?
– Великий человек написал эту книгу, – сказал он, смутившись. – Мы обязательно будем жить так, как писал он.
И тогда у нас у всех будут огромные шкафы, набитые костюмами, галстуками, шляпами и ботинками.
– Так почему я здесь, Вилли? Кроме того, чтобы посмотреть твои костюмы, галстуки, шляпы и ботинки.
Он уселся рядом со мной.
– Ты ведь все еще думаешь, что я низкий, грубый мужик, правда?
– Вопрос не в том, как ты приобрел китайские вазы, Вилли. Вопрос в том, чем ты за них заплатил.
Биофф насмешливо улыбнулся: таким я его помнил.
– Ты уверен, что ты из Чикаго? Господи, Геллер ты же знаешь, что я прошел трудный путь. Я спал в каком-то закутке за дверью, и мой пустой живот ворчал, как бродячая собака. Кто-то хорошо сказал: хлеб дорог, когда у тебя пустые карманы. Я учился зарабатывать деньги любыми способами. Но теперь я живу по закону. Я много делаю для здешних профсоюзов, забочусь о членах этих организаций.
– Почему ты считаешь нужным оправдываться передо мной? Я просто бывший коп, который однажды взял тебя.
– Именно поэтому. Я хочу, чтобы ты понял, что я не держу против тебя зла. Ты выполнял свою работу. Я выполнял свою. Черт, это была, по сути, одна и та же работа.
– Почему ты так считаешь?
Он пожал плечами.
– Мы оба поддерживали закон и порядок. Просто я делал это в публичном доме.
– Избивая женщин.
– Я в жизни не избивал женщин. Я всегда уважал женщин. Я временами подторговывал проститутками. Разного пола. Как говорится, почти все бизнесмены – это дешевые проститутки в чистых рубашках и сверкающих ботинках. – Его круглая рожа засияла. – Только теперь я знаю более утонченные способы, чем просто битье.
– Наверное, жадные люди просто направили тебя по ложному пути.
– Иронизируй, сколько влезет, я – человек профсоюза. Я ищу для себя человека!
Осознанно или нет, но говоря это, он указывал большим пальцем на свою бочкообразную грудную клетку.
– Почему я здесь, Вилли?
– Возможно, чтобы выполнить для меня одну работу.
– А что, в Калифорнии нет других детективов?
– Есть, конечно. Но они не из Чикаго. Когда Джордж позвонил мне прошлым вечером из «Трока», я подумал: «Вот оно!» Это мой шанс.
– Что?
– Ты здесь. Ты знаешь, в чем заключается ирония?
– Мы встретились.
– Тогда ты сможешь оценить это. Ты знаешь, кто такой Вестбрук Пеглер? Во рту у меня пересохло.
– Родственник иронии? – спросил я.
– Ты знаешь, кто он. Он сейчас в Чикаго. Он ищет возможность очернить меня. Написать обо мне фельетон.
– Знаю, – признался я.
Только так я мог играть в эту игру.
Его поросячьи глазки за стеклами очков прищурились.
– Ты знаешь?
Я пожал плечами.
– Да. Пеглер заходил в мою контору. Он интересовался, действительно ли я арестовывал тебя по делу о сводничестве несколько лет назад.
Биофф слегка побледнел и выпрямился.
– Что ты ему ответил?
Я снова пожал плечами.
– Я сказал «да».
– Вот черт! Ты описывал ему что-нибудь подробно?
– Нет. Это было так давно, Вилли. Он просто спросил, верна ли сплетня о том, что тебя арестовывали за сводничество, и я сказал, что так оно и было. Вестбрук спросил, был ли ты осужден, и я сказал, что был.
Вилли это не понравилось. Он встал и прошелся по комнате, подошел к письменному столу, на котором стояли фотографии его детей в рамках, зажег сигарету и нервно закурил. Но вот Вилли сказал:
– Я и не ждал, что ты скажешь мне что-нибудь другое. Спасибо за то, что рассказал все, как было.
– Не за что.
Он уселся рядом со мной, держа в руке сигарету. Выражение его лица было до боли искренним.
– Ты должен понять. Геллер. Федералы месяцами дышали мне в затылок. Я должен был выступить как представитель ИАТСЕ – недавно, до того они донимали меня своим жарким дыханием. О, я все еще занимаюсь делами. Но как бы со стороны: я даже не могу заходить в свой чертов офис, можешь себе представить?
Так вот почему он ругал Брауна за то, что тот не идет в контору: он просто завидовал, потому что не может пойти туда сам.
– Да, так вот об этом дерьме – о Пеглере. Стервятник. Я знаю, кто навел его.
– Кто?
– Эта сволочь Монтгомери. Этот сладкозадый актеришка.
Этот тип, полный иронии, выкручивался.
– Ты хочешь сказать, Роберт Монтгомери?
– Да, он. Этот сладкозадый, бездарный козел... после всего, что я для него сделал. Новая новость!
– Но что? – переспросил я. – Что ты сделал для Монтгомери?
Он нахмурился, не глядя на меня, но мысль о Монтгомери, как мне казалось, засела в его голове. Биофф произнес:
– Пару лет назад ГКА – Гильдия киноактеров – разослала по студиям послание о том, что они теперь – законный трудовой профсоюз и хотят, чтобы о них знали. Представляешь, они захотели войти в большую организацию – как взрослые дети. Так мы, ИАТСЕ, я! – мы ходили биться за них.
– Вот это да!
– Да-а. Я тогда сказал этому ублюдку Майеру, что если он не признает ГКА, то ИАТСЕ устроит в их защиту забастовку. Мои ребята-киномеханики могут вообще за вечер уничтожить все кинопроизводство, знаешь ли.
– Я это слышал.
Его круглая физиономия стала краснеть.
– Благодаря мне, Майер признал эту паршивую маленькую гильдию, и Монтгомери публично нас поблагодарил, а теперь, твою мать! Мы уже не так хорошо к нему относимся и ко всем этим гомикам, лесбиянкам и красным в их клубе.
Это все Карл Маркс, или, точнее, его идеи о профсоюзах.
– Я тебе скажу, чья это на самом деле вина. Это Фрэнк. Фрэнк становится слишком жадным.
Он упомянул Нитти. Биофф впервые признался, что он работал на Компанию. Он случайно сболтнул это а я сделал вид, что не обратил на его слова особого внимания. Я лишь спросил:
– Как так, Вилли?
– Он хочет расшириться, а сейчас неподходящее для этого время. Есть соперничающая с нами группа под названием «Объединение технического персонала студий», и они распространяют крамольные идеи среди рабочих ИАТСЕ. Но мы связаны с ними, у нас очень много дел, и нам вовсе не до того, чтобы пытаться похерить профсоюз, который не хочет быть связанным с нами.
– Но почему такой шум вокруг шоу-бизнеса? Что, нет рыбки покрупнее, более подходящих профсоюзов?
И, как бы разговаривая с ребенком-копушей, он сказал мне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90