выхватил из Федюшиных рук, залюбовался тонкой, белой, напоминающей паутинку резьбой, которая украшала крышку.
— Как сказал бы мой приятель де Лириа, клянусь кровью Христовой, что никогда в жизни я не видывал ничего подобного! И если такова коробка, могу себе представить, каковы должны быть сами фигурки!
Кейт затаив дыхание отколупнул ногтем крючочек, на коем держалась крышка, откинул ее... и в то же время выражение восхищенного, трогательного, почти детского ожидания на его лице сменилось несказанным изумлением.
— Как... что это? — воскликнул он, глядя на Остермана, словно приглашая и его тоже разделить это недоумение.
Андрей Иванович приблизился, заглянул в коробку — и, очевидно, тоже не поверил своим глазам, которые просто-таки полезли на лоб.
«Да что там такое? Может, кто-то спер шахматы, может, коробка пуста?»
Степан Васильевич вскочил с кресла, в котором только что упокоился, удобно пристроив на спинке ноющую голову, а на подлокотник — руку, ушибленную давеча при падении с кровати, и тоже заглянул в коробку.
Нет, все тридцать две шахматные фигурки, как одна, лежали на своих местах. Белые изображали воинов государевой армии, царя с царицею, ну а черные — шведов да татар вперемежку. Белое, черное... и еще что-то ярко-синее мелькнуло вдруг в коробке. Что такое? Степан Васильевич тупо уставился на изящный флакончик с золотой крышечкой. Отродясь не было у него такой вещицы. А впрочем... где-то он уже видел этот флакон. Ну конечно! Именно его показывал Кейт при первой встрече. Какой-то был налит в него яд... или лекарство... название диковинное, Степан Васильевич и позабыл уже.
Как этот флакон попал в коробку?
— Что это значит? — послышался голос Кейта, и, взглянув на гостя, Степан Васильевич поразился изменению его лица. Теперь оно было суровым, обвиняющим. — Как сюда попал флакон с тинктурой моруа? Я полагал, что его украл у меня неизвестный злоумышленник, а оказывается... Извольте объясниться, сударь!
Август 1729 года
— Стой, стой, кому говорят! — раздались незнакомые мужские голоса. — Жить надоело, сволочь? Стой!
Снова грянул выстрел, потом другой. Карета содрогнулась.
— Дурак! Чертова сила! — надсаживались мужские голоса. — Не стреляй в карету! Заденешь кого не надо — я тебя тогда!..
Дальше Екатерина не слышала: ее резко перекатило по полу — испуганные грохотом кони заметались, а кучер почему-то ничего не делал, чтобы сдержать их.
— Держи коней, — завопил кто-то. — Как бы не опрокинулся возок!
Кто-то схватил Екатерину за плечи и начал тянуть вверх, пытаясь поднять, посадить. Она с трудом приоткрыла затуманенные глаза и увидела совсем близко встревоженное лицо Даши.
— Катюша, ты жива? — спросила та шепотом, и Екатерину почему-то не обидело это обращение, хотя вообще-то она терпеть не могла имя «Катюша», ужасно злилась, когда ее так называли.
— Что это? — с трудом выговорила Екатерина.
— Не знаю. Кажется, на нас напали. Они стреляли... о Господи!
Карету снова тряхнуло, повело в сторону. Истошно ржали кони.
Екатерина глянула на Дашу дикими глазами и, к своему изумлению, обнаружила, что та, хоть и встревожена, однако держится спокойно, не бьется в истерике, не плачет. Сама же Екатерина не могла скрыть страха. Вот попалась так попалась! Ходили слухи, что в лесах вдоль большой дороги собираются шайки, грабят, а то и убивают прохожих-проезжих, оттого в путь обычно пускались по нескольку человек, повозки и телеги составляли целый обоз, к которому не всякий осмеливался подступиться. Долгорукие всегда путешествовали под надежной охраной своих гайдуков, а если ехали с государем, тут вообще стражников было больше, чем путешественников. И в тот именно раз, когда Екатерина поехала одна... Как мог, ну как мог отец это допустить, что это ему в голову взбрело, что оставил дочь без всякой охраны? Теперь их ограбят, а то и убьют, да небось сначала надругаются...
Быть изнасилованной каким-то грубым мужиком, а потом он же еще и придушит?! Мысли беспорядочно заметались, Екатерина в ужасе вскинулась, теряя разум от страха, но Дашины руки вдруг сильно сжали ее плечи, серые напряженные глаза встретились с синими — до смерти испуганными.
— Очнись! — приказала Даша. — Не время голову терять — потом не найдешь. Давай-ка за мной.
Она поползла на коленях, придерживаясь за сиденья, потому что карета застыла в нелепом положении, изрядно завалившись набок. Наверное, она зацепилась за какую-нибудь коряжину, за ствол поваленного дерева, за выступивший корень, в конце концов, оттого только дергалась, будто умирающий в последних судорогах, но не трогалась с места. Дергали ее перепуганные кони, которые пытались бежать, но не могли. Одна дверца кареты была обращена чуть ли не к небесам, другая кренилась к земле. Постепенно до Екатерины дошло то, что, должно быть, сразу смекнула Даша: шум слышен только с одной стороны, а с другой тихо, наверное, там никого нет. И если удастся выскользнуть из кареты и убежать в лес...
Платье, слишком пышное, с обширными фижмами , мешало двигаться, застревало между сиденьями. Екатерина представила, каково ей будет в этом платье бежать по лесу, — и чуть не заплакала от отчаяния. А туфельки на тонкой, мягкой подошве?! Да она и шагу не сделает! То ли дело было бы во вчерашней амазонке и в легких полусапожках! Даша в ее простом, сарафанчике двигалась куда проворнее, но, надо отдать ей справедливость, помогала протиснуться и Екатерине с ее злополучными юбками.
Даша первая оказалась у дверцы и уже начала нашаривать засовчик, как вдруг всплеснула руками:
— О Господи, а про Мавруху-то мы забыли! — И закричала громким шепотом: — Мавра! Мавруха! Окаянная девка, вылезай скорей, не то убьют!
Только сейчас Екатерина заметила, что Дашино сиденье, под которым пряталась Мавруха, закрыто: должно быть, крышка упала от многочисленных толчков. «Окаянная девка», конечно, до смерти перепугалась воплей и выстрелов, сидит там, сжавшись в комок. На что она нужна Даше? Надо бежать, а не тратить время на эту тварь, поделом будет ей, если достанется в добычу разбойникам! И как ни была Екатерина перепугана, она не могла не испытать мстительного удовлетворения: ведь разбойникам тоже поделом, если им достанется такая добыча, как Мавруха!
Но что это делает Даша? Она поползла обратно, она пытается поднять сиденье, однако крышку от удара перекосило и заело, ей никак не удается это сделать...
— Брось ее! — чуть не в полный голос застонала Екатерина. — Брось! Бежим скорей! А, ну как хочешь!
Рассерженная, она отвернулась, вцепилась в медный засовчик, пытаясь его отодвинуть, но тут Даша ахнула так громко, что Екатерина испуганно оглянулась — чтобы увидеть Дашино помертвелое лицо.
— Господи... — выдохнула девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Как сказал бы мой приятель де Лириа, клянусь кровью Христовой, что никогда в жизни я не видывал ничего подобного! И если такова коробка, могу себе представить, каковы должны быть сами фигурки!
Кейт затаив дыхание отколупнул ногтем крючочек, на коем держалась крышка, откинул ее... и в то же время выражение восхищенного, трогательного, почти детского ожидания на его лице сменилось несказанным изумлением.
— Как... что это? — воскликнул он, глядя на Остермана, словно приглашая и его тоже разделить это недоумение.
Андрей Иванович приблизился, заглянул в коробку — и, очевидно, тоже не поверил своим глазам, которые просто-таки полезли на лоб.
«Да что там такое? Может, кто-то спер шахматы, может, коробка пуста?»
Степан Васильевич вскочил с кресла, в котором только что упокоился, удобно пристроив на спинке ноющую голову, а на подлокотник — руку, ушибленную давеча при падении с кровати, и тоже заглянул в коробку.
Нет, все тридцать две шахматные фигурки, как одна, лежали на своих местах. Белые изображали воинов государевой армии, царя с царицею, ну а черные — шведов да татар вперемежку. Белое, черное... и еще что-то ярко-синее мелькнуло вдруг в коробке. Что такое? Степан Васильевич тупо уставился на изящный флакончик с золотой крышечкой. Отродясь не было у него такой вещицы. А впрочем... где-то он уже видел этот флакон. Ну конечно! Именно его показывал Кейт при первой встрече. Какой-то был налит в него яд... или лекарство... название диковинное, Степан Васильевич и позабыл уже.
Как этот флакон попал в коробку?
— Что это значит? — послышался голос Кейта, и, взглянув на гостя, Степан Васильевич поразился изменению его лица. Теперь оно было суровым, обвиняющим. — Как сюда попал флакон с тинктурой моруа? Я полагал, что его украл у меня неизвестный злоумышленник, а оказывается... Извольте объясниться, сударь!
Август 1729 года
— Стой, стой, кому говорят! — раздались незнакомые мужские голоса. — Жить надоело, сволочь? Стой!
Снова грянул выстрел, потом другой. Карета содрогнулась.
— Дурак! Чертова сила! — надсаживались мужские голоса. — Не стреляй в карету! Заденешь кого не надо — я тебя тогда!..
Дальше Екатерина не слышала: ее резко перекатило по полу — испуганные грохотом кони заметались, а кучер почему-то ничего не делал, чтобы сдержать их.
— Держи коней, — завопил кто-то. — Как бы не опрокинулся возок!
Кто-то схватил Екатерину за плечи и начал тянуть вверх, пытаясь поднять, посадить. Она с трудом приоткрыла затуманенные глаза и увидела совсем близко встревоженное лицо Даши.
— Катюша, ты жива? — спросила та шепотом, и Екатерину почему-то не обидело это обращение, хотя вообще-то она терпеть не могла имя «Катюша», ужасно злилась, когда ее так называли.
— Что это? — с трудом выговорила Екатерина.
— Не знаю. Кажется, на нас напали. Они стреляли... о Господи!
Карету снова тряхнуло, повело в сторону. Истошно ржали кони.
Екатерина глянула на Дашу дикими глазами и, к своему изумлению, обнаружила, что та, хоть и встревожена, однако держится спокойно, не бьется в истерике, не плачет. Сама же Екатерина не могла скрыть страха. Вот попалась так попалась! Ходили слухи, что в лесах вдоль большой дороги собираются шайки, грабят, а то и убивают прохожих-проезжих, оттого в путь обычно пускались по нескольку человек, повозки и телеги составляли целый обоз, к которому не всякий осмеливался подступиться. Долгорукие всегда путешествовали под надежной охраной своих гайдуков, а если ехали с государем, тут вообще стражников было больше, чем путешественников. И в тот именно раз, когда Екатерина поехала одна... Как мог, ну как мог отец это допустить, что это ему в голову взбрело, что оставил дочь без всякой охраны? Теперь их ограбят, а то и убьют, да небось сначала надругаются...
Быть изнасилованной каким-то грубым мужиком, а потом он же еще и придушит?! Мысли беспорядочно заметались, Екатерина в ужасе вскинулась, теряя разум от страха, но Дашины руки вдруг сильно сжали ее плечи, серые напряженные глаза встретились с синими — до смерти испуганными.
— Очнись! — приказала Даша. — Не время голову терять — потом не найдешь. Давай-ка за мной.
Она поползла на коленях, придерживаясь за сиденья, потому что карета застыла в нелепом положении, изрядно завалившись набок. Наверное, она зацепилась за какую-нибудь коряжину, за ствол поваленного дерева, за выступивший корень, в конце концов, оттого только дергалась, будто умирающий в последних судорогах, но не трогалась с места. Дергали ее перепуганные кони, которые пытались бежать, но не могли. Одна дверца кареты была обращена чуть ли не к небесам, другая кренилась к земле. Постепенно до Екатерины дошло то, что, должно быть, сразу смекнула Даша: шум слышен только с одной стороны, а с другой тихо, наверное, там никого нет. И если удастся выскользнуть из кареты и убежать в лес...
Платье, слишком пышное, с обширными фижмами , мешало двигаться, застревало между сиденьями. Екатерина представила, каково ей будет в этом платье бежать по лесу, — и чуть не заплакала от отчаяния. А туфельки на тонкой, мягкой подошве?! Да она и шагу не сделает! То ли дело было бы во вчерашней амазонке и в легких полусапожках! Даша в ее простом, сарафанчике двигалась куда проворнее, но, надо отдать ей справедливость, помогала протиснуться и Екатерине с ее злополучными юбками.
Даша первая оказалась у дверцы и уже начала нашаривать засовчик, как вдруг всплеснула руками:
— О Господи, а про Мавруху-то мы забыли! — И закричала громким шепотом: — Мавра! Мавруха! Окаянная девка, вылезай скорей, не то убьют!
Только сейчас Екатерина заметила, что Дашино сиденье, под которым пряталась Мавруха, закрыто: должно быть, крышка упала от многочисленных толчков. «Окаянная девка», конечно, до смерти перепугалась воплей и выстрелов, сидит там, сжавшись в комок. На что она нужна Даше? Надо бежать, а не тратить время на эту тварь, поделом будет ей, если достанется в добычу разбойникам! И как ни была Екатерина перепугана, она не могла не испытать мстительного удовлетворения: ведь разбойникам тоже поделом, если им достанется такая добыча, как Мавруха!
Но что это делает Даша? Она поползла обратно, она пытается поднять сиденье, однако крышку от удара перекосило и заело, ей никак не удается это сделать...
— Брось ее! — чуть не в полный голос застонала Екатерина. — Брось! Бежим скорей! А, ну как хочешь!
Рассерженная, она отвернулась, вцепилась в медный засовчик, пытаясь его отодвинуть, но тут Даша ахнула так громко, что Екатерина испуганно оглянулась — чтобы увидеть Дашино помертвелое лицо.
— Господи... — выдохнула девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91