Уверяю вас, я не слышала…
В конце концов тетка не выдержала, взяла меня за подбородок, потрепала по щеке, как всегда, когда я заслуживала порицания, и сказала:
— Дитя мое, да ты и не услышишь никого из-за своего громкого голоса и смеха. Я уже начинаю бояться, как бы ты и через три дня не выкинула какой-нибудь фокус в присутствии наших гостей…
Хотя все эти дни я проказила больше, чем обычно, но сердце мое было наполнено странным волнением, мне хотелось быть обласканной, жить со всеми в ладу.
Тетка продолжала держать меня за подбородок. Я приподняла пальцами подол юбки и сделала реверанс.
— Не волнуйтесь, тетя. Осталось совсем немного. Вам придется потерпеть всего лишь три денечка. Тогда вы станете для меня не только тетей… Могу вас уверить, те шалости и проказы, которыми Чалыкушу донимала свою тетушку Бесимэ, Феридэ не посмеет повторить перед уважаемой ханым-эфенди!..
Глаза тетки наполнились слезами. Она поцеловала меня в щеку и сказала:
— Я всегда была тебе матерью, Феридэ, и навеки ею останусь.
Я так разволновалась, что схватила вдруг тетушку за руки и тоже поцеловала в щеку.
Когда мадемуазель подняла на руках мое белое платье, которое было почти готово, я почувствовала, что краснею. Обняв и перецеловав всех, кто был рядом, я взмолилась:
— Прошу вас, уйдите из комнаты. Я не смогу одеться у всех на глазах. Представьте себе: Чалыкушу наденет платье со шлейфом и превратится в павлина! Ах, как это смешно!.. Я, наверно, и сама буду смеяться. Как я просила разрешить мне быть на торжестве в обыкновенном платье… Но разве кто послушал?! Никому нет дела до моего горя.
Когда мадемуазель направилась ко мне с платьем, я заметалась по комнате, забилась в угол, дрожа, словно осиновый листок. Стоящие за дверью шумели, пытались ворваться в комнату. Я умоляла:
— Еще немножко. Прошу вас, минуточку… Я всех позову.
Но домашние мне не верили, продолжали ломиться в дверь, боясь, что я их обману.
Началась борьба. Те, кто стояли за порогом, большие и малые, смеялись, лезли, толкались, распахивали дверь. Я же изо всех сил старалась сдержать натиск.
В коридоре стоял невообразимый шум от топота детских башмаков, подбитых железными подковками.
— Наступление!.. Война!.. — горланили дети.
На шум сбежались все обитатели дома.
Мадемуазель кричала через мое плечо:
— Отойдите, ради аллаха!.. Не надо!.. Платье рвется!..
Но ее никто даже не услышал.
Вдруг шум за дверью стих. Раздались шаги и голос Кямрана:
— Открой, Феридэ, это я… Мне, конечно, не запрещается… Пусти меня, я хочу тебе помочь…
Я чуть не сошла с ума.
— Пусть войдут все — это ничего!.. Но тебе нельзя!.. Уходи, ради аллаха!.. Клянусь, я буду плакать.
Кямран, не обращая внимания на мои мольбы, навалился на дверь. Обе половинки распахнулись.
Я с криком кинулась в угол комнаты, схватила какое-то пальто, закуталась в него и съежилась…
Мадемуазель была близка к обмороку, она рвала на себе волосы и причитала:
— Пропало мое чудесное платье!..
Кямран ухватился за пальто, которым я прикрывалась, и сказал, улыбаясь:
— Пора признать свое поражение, Феридэ. Откройся, я взгляну на платье.
Казалось, я окаменела, у меня отнялся язык.
Подождав минуту, Кямран продолжал:
— Феридэ, я только что с прогулки… Очень устал. Не упрямься. Мне так хочется увидеть тебя в новом платье. Смотри, я вынужден буду прибегнуть к силе. Считаю до пяти: раз… два… три… четыре… пять…
Кямран старался считать как можно медленнее. Сказав «пять», он потянул пальто за рукав, но тут увидел мое лицо, залитое слезами, и совсем растерялся. Он с трудом вытолкал всех посторонних из комнаты, захлопнул дверь.
Мадемуазель от изумления лишилась дара речи. Кямран, кажется, был в таком же состоянии. Помолчав немного, он сказал наконец робким, удрученным голосом:
— Прости, Феридэ… Я хотел с тобой немного пошутить. Думал, у меня есть на это право… Но ты все такой же ребенок! Скажи, ты простишь меня?
Продолжая закрывать лицо, я ответила:
— Хорошо… Но ты сейчас же уйдешь из комнаты.
— С одним условием. Я буду ждать тебя в конце сада у большого камня… Помнишь, однажды под вечер, четыре года тому назад, мы помирились с тобой на том месте. Сделаем и сейчас так же. Даешь слово прийти?..
После короткого колебания я сказала:
— Хорошо, я приду… Но сейчас уходи.
Бедная мадемуазель боялась даже разговаривать с невестой, обладающей столь странным характером. Она молча раздела меня, и я снова облачилась в свое коротенькое розовое платье, а поверх надела черный школьный передник. Не взглянув даже на Мюжгян, я бросилась к себе в комнату и долго умывалась холодной водой, пока глаза не перестали быть красными.
Когда я спустилась в сад, уже смеркалось. Теперь мне надо было прокрасться к Кямрану.
Делая вид, будто это обычная прогулка, я прошла за кухней, перекинулась двумя-тремя словами с поваром, затем медленно направилась к воротам. План мой был таков: сначала замести следы, а затем уже вдоль забора, садом пробраться к большому камню. Но…
* * *
Наша дворовая калитка была, как всегда, открыта, и я вдруг увидела у ворот высокую женщину в черном чаршафе. Лицо ее было скрыто под чадрой. Вид у женщины был такой, словно она хотела что-то узнать в нашем доме, но не осмеливалась войти.
Кямран давно уже ждал меня. Боясь, что под чадрой окажется какая-нибудь знакомая женщина, которая заговорит со мной и задержит, я хотела было скрыться за деревьями. Но тут незнакомка окликнула меня:
— Барышня, милая, простите за беспокойство…
Мне пришлось подойти к воротам.
— Пожалуйста, ханым-эфенди, — сказала я. — К вашим услугам. Что вам угодно?..
— Это особняк покойного Сейфеддина-паши, не так ли?
— Да, ханым-эфенди.
— А вы тоже здесь живете, барышня?
— Да.
— В таком случае у меня к вам просьба.
— Приказывайте, ханым-эфенди.
— Мне надо поговорить с госпожой Феридэ…
Я даже вздрогнула и, чтобы не рассмеяться, нагнула голову! Меня впервые в жизни величали госпожой.
Было немыслимо сознаться, что я и есть «госпожа Феридэ». У меня не хватило смелости сделать это.
— Ну что ж, ханым-эфенди, — кусая губы, ответила я, — извольте пожаловать в дом. Вы спросите в особняке, и вам позовут госпожу Феридэ…
Женщина в черном чаршафе вошла в калитку и приблизилась ко мне.
— Как хорошо, что я вас встретила, дитя мое, — сказала она. — Прошу вас, помогите мне. Вы будете свидетелем моего разговора с Феридэ-ханым. Только об этом никто не должен знать.
Невозможно передать моего удивления. Было уже довольно темно, и я не могла разглядеть под черной чадрой лица незнакомки.
Наконец, после некоторого колебания, я сказала:
— Ханым-эфенди, я не могла сразу признаться, так как не совсем одета… Но Феридэ — это я.
— Вы та самая Феридэ-ханым, которая выходит замуж за Кямрана-бея?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
В конце концов тетка не выдержала, взяла меня за подбородок, потрепала по щеке, как всегда, когда я заслуживала порицания, и сказала:
— Дитя мое, да ты и не услышишь никого из-за своего громкого голоса и смеха. Я уже начинаю бояться, как бы ты и через три дня не выкинула какой-нибудь фокус в присутствии наших гостей…
Хотя все эти дни я проказила больше, чем обычно, но сердце мое было наполнено странным волнением, мне хотелось быть обласканной, жить со всеми в ладу.
Тетка продолжала держать меня за подбородок. Я приподняла пальцами подол юбки и сделала реверанс.
— Не волнуйтесь, тетя. Осталось совсем немного. Вам придется потерпеть всего лишь три денечка. Тогда вы станете для меня не только тетей… Могу вас уверить, те шалости и проказы, которыми Чалыкушу донимала свою тетушку Бесимэ, Феридэ не посмеет повторить перед уважаемой ханым-эфенди!..
Глаза тетки наполнились слезами. Она поцеловала меня в щеку и сказала:
— Я всегда была тебе матерью, Феридэ, и навеки ею останусь.
Я так разволновалась, что схватила вдруг тетушку за руки и тоже поцеловала в щеку.
Когда мадемуазель подняла на руках мое белое платье, которое было почти готово, я почувствовала, что краснею. Обняв и перецеловав всех, кто был рядом, я взмолилась:
— Прошу вас, уйдите из комнаты. Я не смогу одеться у всех на глазах. Представьте себе: Чалыкушу наденет платье со шлейфом и превратится в павлина! Ах, как это смешно!.. Я, наверно, и сама буду смеяться. Как я просила разрешить мне быть на торжестве в обыкновенном платье… Но разве кто послушал?! Никому нет дела до моего горя.
Когда мадемуазель направилась ко мне с платьем, я заметалась по комнате, забилась в угол, дрожа, словно осиновый листок. Стоящие за дверью шумели, пытались ворваться в комнату. Я умоляла:
— Еще немножко. Прошу вас, минуточку… Я всех позову.
Но домашние мне не верили, продолжали ломиться в дверь, боясь, что я их обману.
Началась борьба. Те, кто стояли за порогом, большие и малые, смеялись, лезли, толкались, распахивали дверь. Я же изо всех сил старалась сдержать натиск.
В коридоре стоял невообразимый шум от топота детских башмаков, подбитых железными подковками.
— Наступление!.. Война!.. — горланили дети.
На шум сбежались все обитатели дома.
Мадемуазель кричала через мое плечо:
— Отойдите, ради аллаха!.. Не надо!.. Платье рвется!..
Но ее никто даже не услышал.
Вдруг шум за дверью стих. Раздались шаги и голос Кямрана:
— Открой, Феридэ, это я… Мне, конечно, не запрещается… Пусти меня, я хочу тебе помочь…
Я чуть не сошла с ума.
— Пусть войдут все — это ничего!.. Но тебе нельзя!.. Уходи, ради аллаха!.. Клянусь, я буду плакать.
Кямран, не обращая внимания на мои мольбы, навалился на дверь. Обе половинки распахнулись.
Я с криком кинулась в угол комнаты, схватила какое-то пальто, закуталась в него и съежилась…
Мадемуазель была близка к обмороку, она рвала на себе волосы и причитала:
— Пропало мое чудесное платье!..
Кямран ухватился за пальто, которым я прикрывалась, и сказал, улыбаясь:
— Пора признать свое поражение, Феридэ. Откройся, я взгляну на платье.
Казалось, я окаменела, у меня отнялся язык.
Подождав минуту, Кямран продолжал:
— Феридэ, я только что с прогулки… Очень устал. Не упрямься. Мне так хочется увидеть тебя в новом платье. Смотри, я вынужден буду прибегнуть к силе. Считаю до пяти: раз… два… три… четыре… пять…
Кямран старался считать как можно медленнее. Сказав «пять», он потянул пальто за рукав, но тут увидел мое лицо, залитое слезами, и совсем растерялся. Он с трудом вытолкал всех посторонних из комнаты, захлопнул дверь.
Мадемуазель от изумления лишилась дара речи. Кямран, кажется, был в таком же состоянии. Помолчав немного, он сказал наконец робким, удрученным голосом:
— Прости, Феридэ… Я хотел с тобой немного пошутить. Думал, у меня есть на это право… Но ты все такой же ребенок! Скажи, ты простишь меня?
Продолжая закрывать лицо, я ответила:
— Хорошо… Но ты сейчас же уйдешь из комнаты.
— С одним условием. Я буду ждать тебя в конце сада у большого камня… Помнишь, однажды под вечер, четыре года тому назад, мы помирились с тобой на том месте. Сделаем и сейчас так же. Даешь слово прийти?..
После короткого колебания я сказала:
— Хорошо, я приду… Но сейчас уходи.
Бедная мадемуазель боялась даже разговаривать с невестой, обладающей столь странным характером. Она молча раздела меня, и я снова облачилась в свое коротенькое розовое платье, а поверх надела черный школьный передник. Не взглянув даже на Мюжгян, я бросилась к себе в комнату и долго умывалась холодной водой, пока глаза не перестали быть красными.
Когда я спустилась в сад, уже смеркалось. Теперь мне надо было прокрасться к Кямрану.
Делая вид, будто это обычная прогулка, я прошла за кухней, перекинулась двумя-тремя словами с поваром, затем медленно направилась к воротам. План мой был таков: сначала замести следы, а затем уже вдоль забора, садом пробраться к большому камню. Но…
* * *
Наша дворовая калитка была, как всегда, открыта, и я вдруг увидела у ворот высокую женщину в черном чаршафе. Лицо ее было скрыто под чадрой. Вид у женщины был такой, словно она хотела что-то узнать в нашем доме, но не осмеливалась войти.
Кямран давно уже ждал меня. Боясь, что под чадрой окажется какая-нибудь знакомая женщина, которая заговорит со мной и задержит, я хотела было скрыться за деревьями. Но тут незнакомка окликнула меня:
— Барышня, милая, простите за беспокойство…
Мне пришлось подойти к воротам.
— Пожалуйста, ханым-эфенди, — сказала я. — К вашим услугам. Что вам угодно?..
— Это особняк покойного Сейфеддина-паши, не так ли?
— Да, ханым-эфенди.
— А вы тоже здесь живете, барышня?
— Да.
— В таком случае у меня к вам просьба.
— Приказывайте, ханым-эфенди.
— Мне надо поговорить с госпожой Феридэ…
Я даже вздрогнула и, чтобы не рассмеяться, нагнула голову! Меня впервые в жизни величали госпожой.
Было немыслимо сознаться, что я и есть «госпожа Феридэ». У меня не хватило смелости сделать это.
— Ну что ж, ханым-эфенди, — кусая губы, ответила я, — извольте пожаловать в дом. Вы спросите в особняке, и вам позовут госпожу Феридэ…
Женщина в черном чаршафе вошла в калитку и приблизилась ко мне.
— Как хорошо, что я вас встретила, дитя мое, — сказала она. — Прошу вас, помогите мне. Вы будете свидетелем моего разговора с Феридэ-ханым. Только об этом никто не должен знать.
Невозможно передать моего удивления. Было уже довольно темно, и я не могла разглядеть под черной чадрой лица незнакомки.
Наконец, после некоторого колебания, я сказала:
— Ханым-эфенди, я не могла сразу признаться, так как не совсем одета… Но Феридэ — это я.
— Вы та самая Феридэ-ханым, которая выходит замуж за Кямрана-бея?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106