— Ты поклялась мне, что останешься в постели, черт побери! Только взгляни на себя в зеркало — вся бледная, дышишь тяжело, как рыба, выброшенная на берег, потная, словно загнанный зверек, и еще смеешь вылезать из постели!
— Мой дорогой! — вмешалась Патрисия Уиндем, подходя поближе. — Не надо так кричать, ты совсем запугаешь Дукессу. И что ты такое говоришь, она выглядит совсем неплохо. Хотя и в самом деле, дорогая, чем тебе не нравится уютная постель?
— Я так и знала, что вы примете его сторону.
— Ах, но что же еще остается матери?
— Посмотри, как она ожила, мама. Решила сделать пятнадцать шагов до ширмы, чтобы воспользоваться своим ночным горшком. Как будто нельзя было позвонить прислуге. Я не желаю, чтобы ты так поступала, Дукесса. Немедленно, сию же минуту забирайся назад в постель.
— Да, Марк. Именно это я и хотела сделать, когда ты вдруг влетел в комнату и начал кричать на меня, словно сумасшедшая сова.
— Сумасшедшая сова? Боже, ты еще даже не в состоянии связно мыслить. Но неужели ты уже успела воспользоваться своим горшком?
— Да, Марк. И я вполне благополучно добралась обратно. Патрисия Уиндем слегка прокашлялась.
— Все это замечательно, дети мои, мне очень нравится тема вашей беседы. Но оставим наконец в покое этот горшок. Давай, Дукесса, я помогу тебе.
— Ах, оставь, мама. — Марк подошел к Дукессе и, подняв ее на руки, сделал два недостающих шага до постели.
Боль в сквозной ране уже дня четыре как не беспокоила ее, по крайней мере она уже не мешала лежать на спине.
— Больше никуда не вставай, а то это кончится плохо для тебя, — тоном, не допускающим никаких возражений, сказал Марк.
— Нет, даже интересно, что же ты сделаешь, если я все-таки встану, Марк?
— Посмотрите, как она осмелела! Не знаю, что именно я сделаю с тобой, но в любом случае тебе это чрезвычайно понравится, впрочем, так же, как и мне.
— Я не совсем понимаю, как при помощи такой угрозы ты хочешь заставить меня подчиниться.
— Мои дорогие, не могли бы вы на время оставить все эти супружеские вольности? Это не очень подходит для материнских ушей. В моих мечтах Марк по-прежнему остается маленьким мальчиком — солнечным и чистым. Успокойтесь! Баджи просил передать вам, что ленч подан. Почему бы нам всем не сесть за стол и не насладиться комфортом и благонамеренной скукой?
— Мой Бог! Чем-чем, мама?
— Скукой, мой дорогой. Она вполне подходит дамам моего возраста, разве не так?
— Какой вздор! — сказал Марк, подставляя своей матери изящное французское кресло прошлого столетия. — По-моему, ты даже еще более рискованная и взбалмошная, чем красноволосая Мэгги.
— Ах, Мэгги. Она и в самом деле занятная. Внезапно раздался голос Спирса:
— А не соблаговолит ли мадам рассказать своему сыну, что она делала в Зеленой гостиной, лежа на обузонском ковре?
— Надо же, а я так надеялась на вашу скромность, Спирс. Вы очень разочаровали меня. Нет, Марк, моя поза на полу не должна интересовать тебя.
— Вот еще, — сказал Марк. — Отвечай немедленно, какого черта ты делала лежа на спине, может быть, медитировала?
— Мой дорогой мальчик, это тебя совсем не касается. Дукесса рассмеялась.
— Благодарю вас, мэм. Вы приняли огонь на себя, я могу отдохнуть от него.
— Если ты съешь завтрак, а потом вздремнешь немного, я позволю Мэгги вымыть твою голову.
— А все остальное?
— Я вымою все остальное сам.
— Но, Марк, ты не умеешь, я не…
— Не волнуйся, я справлюсь.
Патрисия Уиндем удивленно распахнула глаза:
— Нет, пощадите меня. Это уж слишком для моего чистого солнечного мальчика.
Дукесса уже знала, что ей придется пройти через все это. Марк никогда не говорил ничего просто так. Он старался обращаться с ней очень нежно, прикосновения его пальцев казались ей легче солнечных лучей, играющих в кроне клена за окном. Но она чувствовала стеснение из-за нелепых повязок между ног и все еще продолжающихся кровяных выделений. Может быть, он хоть эту часть тела оставит в покое? Он обращался с ней так, будто она была неодушевленным предметом, спокойно поворачивая ее, снимая сорочку. Его прикосновения не были похожи на любовную ласку, казалось, он задался лишь одной целью: как можно аккуратнее и осторожнее вымыть ее тело. Но когда, стащив сорочку, он увидел ее грудь, все его благие намерения рухнули. Голубые глаза Марка потемнели от страсти, а скулы заострились.
— Кажется, я забыл, как притягательно ты всегда действуешь на меня. Да, я столько раз раздевал и одевал тебя за время болезни, мыл и протирал, опускал в ванну с ледяной водой! Но теперь, когда ты в сознании, все кажется по-другому; я не могу оставаться спокойным, глядя в твои глаза. В них уже сквозит не усталость больного, а женское смущение. Это лишает меня равновесия. Не дергайся. Я должен старательно промыть каждую складочку твоего прекрасного тела.
Разбинтовав, он осторожно мыл ее живот, стараясь не задевать и не мочить ранки над левым боком. Закончив с животом, его рука с намыленной губкой скользнула ниже.
— Пожалуйста, не делай этого, Марк. Мне очень неудобно, и я не могу…
— Успокойся, кровотечение почти прекратилось. То, что сейчас, — это совершенно нормально и вовсе не означает, что не надо мыться. От прикосновения моих рук ты не умрешь. Пожалуйста, доверься мне.
Дукесса старалась увернуться от его пальцев, которые вдруг стали дрожать, дыхание ее заметно участилось, щеки порозовели, в глазах стоял немой вопрос. Марк с улыбкой подумал:
«Почему бы и нет?»
Его пальцы становились все более настойчивыми… Она столько страдала, разве он не в состоянии доставить ей немного удовольствия? Наконец ее тело прогнулось, и он закрыл ее рот своим. Сладострастный крик Дукессы прозвучал уже у него во рту.
— О, дорогой!
— Тише, Дукесса, я еще не успел вымыть твои очаровательные ножки.
Да, такое купание было у нее впервые в жизни. Под конец он заново перевязал Дукессу и натянул на нее свежую ночную сорочку.
— Перестань смотреть на меня, словно на какого-то нахала. Я твой муж, и твое тело принадлежит мне, прошу не забывать это. Я даже доктору Рейвну не позволил прикоснуться к тебе, он лишь смотрел на тебя голодными глазами и подсказывал мне, что нужно делать. Меня ты не должна стесняться, я запрещаю тебе это.
— Ах, Марк, но ведь тогда я была без сознания. Неужели ты не понимаешь, что такие вещи женщина всегда должна делать сама?
— Глупости, ты должна быть полностью открытой со мной. Почему ты этого не хочешь?. Посмотри только в зеркало. Твои щеки порозовели, и я знаю отчего. Причина этому — наслаждение, которое ты испытала благодаря мне. — Он помолчал, бросая на пол использованные полотенца, ее сорочку и бинты, потом снова повернулся к ней. Выражение его лица стало очень серьезным. — Раз ты моя жена, Дукесса, то должна говорить мне все, что думаешь и чувствуешь, ты не должна ничего утаивать от меня, касается это твоих дел или тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89