Джинни повертела в пальцах кусочек теплого хлеба и бросила его на почти полную тарелку:
— Пожалуйста, объясни, что случилось, Алек.
— Мне нужно вернуться в Англию. Это письмо от моего лондонского поверенного. Каррик-Грейндж, по всей видимости, сгорел, а управляющий, Арнолд Круиск, убит. Мое присутствие необходимо.
Джинни молча смотрела на него, выжидая.
— Представляешь, как странно. После того как я прочитал письмо, перед глазами внезапно встал прекрасный старый каменный замок. Очень старый, Джинни. Если это именно Каррик-Грейндж, хотя бы стены по крайней мере должны уцелеть, они стояли целую вечность. Какой-то несчастный пожар не смог бы их уничтожить.
Джинни, не отвечая, рассеянно ковыряла лимонный пудинг, фирменное блюдо Ленни.
— Я знаю, ты американка, Джинни, и не захочешь покидать свою страну, или Балтимор, что в конце концов одно и то же. И что всего важнее, я понимаю, как ты беспокоишься за верфь. Она твоя. Завтра я составлю дарственную на твое имя. Тогда можешь делать с ней все, что пожелаешь. И вот что: если дела пойдут плохо, не беспокойся насчет денег. Я прикажу управляющему банка, мистеру Томлинсону, выдавать тебе сколько необходимо, по первому требованию.
Джинни уставилась на мужа, забыв о лимонном пудинге. Он предлагает ей все, даже полную независимость! Джинни никогда больше не придется волноваться ни о чем на свете! Никогда не придется давать отчет другому мужчине и выслушивать его снисходительные упреки. Никогда не придется защищаться лишь из-за того, что родилась женщиной! Никогда не придется…
Но что общего все это имеет с ней сейчас? Странно, как все сместилось в ее мозгу, и те вещи, которые она считала такими же жизненно важными, как дыхание, неожиданно стали казаться чем-то отдаленным и незначительным. Она американка, это правда. И верфь всегда была…
Джинни откашлялась и робко пролепетала:
— Алек, ты мой муж. Ты для меня важнее, чем моя страна, чем верфь, чем «Пегас». Я найду кого-нибудь, кто мог бы управлять верфью. И кто мог бы жить в доме. Если Мозес захочет, возьмем его с собой. Я позабочусь об остальных слугах. Мое место с тобой, с моим мужем. Когда мы отплываем в Лондон?
— Но я думал, для тебя именно эти вещи самые главные, — нахмурился Алек. — Не понимаю. Я ведь не умоляю тебя ехать со мной, Джинни. Я сам смогу все уладить.
— Знаю, что можешь, но у тебя есть я, поэтому мы будем справляться вместе. Кроме того, Алек, я не в силах представить, чтобы ты кого-то о чем-то умолял. — Она нерешительно улыбнулась: — По правде говоря, я буду волноваться о верфи и попрошу мистера Реймонда, чтобы тот сообщал, как идут дела. Ты в самом деле сделаешь то, что обещал? Подаришь ее мне?
— Конечно, почему бы нет? Я ничего в этом не понимаю и не могу представить, почему твой отец решил написать такое завещание. Если верфь — твое приданое, позволь заметить, что я не нуждаюсь в деньгах, и… — Он неожиданно замолчал и, нахмурясь, уставился в тарелку: — Я ведь не нуждаюсь в деньгах, не так ли?
— Не нуждаешься. Ты достаточно богат, если только, конечно, кто-нибудь не обокрал тебя до нитки.
— Я так и знал, — задумчиво протянул Алек. — Только никак не пойму, откуда.
Джинни снова улыбнулась мужу, страстно желая в это мгновение сорваться со стула и прижать его лицо к своей груди. Как ей хотелось защитить его, помочь, уберечь… Господи, это чистый абсурд! Будь Алек здоров, он, конечно, не допустил бы ничего подобного! Наверняка безжалостно поддразнивал бы ее, шутил и смеялся, а потом попытался бы закинуть ей юбки на голову и довести ласками до безумия.
— Это вопрос всего нескольких дней, Алек.
— Странно, с этой амнезией никак не угадаешь. Я знаю, например, какой вилкой пользоваться, однако не помню лица своего поверенного, знаю, как подарить тебе наслаждение, однако не помню себя в постели с другой женщиной. Ты единственная женщина, которую я теперь мысленно вижу.
Теперь. А когда он вспомнит? Разочарование и горечь? Разочарование и сожаление? Нет, нет, Алек благороден и верен.
— Нас держат в Балтиморе какие-то неотложные дела?
— Только верфь. Нам нужен управляющий. И не обязательно тот, кто мог бы делать чертежи кораблей. Отец оставил планы трех или четырех, включая «Пегаса».
Джинни чуть помедлила.
— Знаешь, Алек, я только сейчас подумала… насчет верфи. Не стоит писать дарственную. В конце концов мы женаты. Она наша. Мне совершенно ни к чему становиться единственным владельцем.
Неужели она действительно сказала это? Неужели изменилась так сильно за столь короткое время? Невероятно, ошеломительно и немного пугающе. Но что произойдет, если он вспомнит?
Джинни немедленно постаралась выбросить из головы настойчивую тревожную мысль. Он нуждается в ней. В ее доверии и преданности. Это самое меньшее, что она может ему дать.
— Собственно говоря, даже к лучшему, если верфь будет на мое имя, — кивнул Алек. — Ты сама говорила, что мужчины в Балтиморе не спешат заключать сделки с женщинами. Что ж, пусть считают, что имеют дело с мужчиной. Что ты об этом думаешь?
Он интересовался ее мнением, а не отдавал приказы. И при этом вполне серьезен. Мгновение поколебавшись, Джинни ответила:
— Думаю, что вы очень умны и хитры, сэр.
Странно, еще вчера она скорее умерла бы, чем признала подобное. Несправедливость подобного утверждения по-прежнему была ясна, но теперь все это просто не играло такой роли в ее жизни.
— Завтра нужно позаботиться о «Пегасе». Начать ставить новую мачту.
— Да, твоя баркентина выдержала ураган без малейшей дрожи! Такое огромное неуклюжее корыто!
— Ты просто ревнуешь. Да, кстати, вот еще что: я не хочу продавать «Пегас». Я торговец, Джинни, не просто бездельник-аристократ, ты сама говорила мне. Почему бы мне не расширить свои торговые операции в Балтиморе? Ты начнешь строить корабли, а я пошлю их в Карибское море с товаром. Мука, табак, хлопок — мы можем приобрести состояние.
Джинни почувствовала, как забурлила от волнения кровь.
— Возможно, мистер Эйбел Питтс согласится остаться в Балтиморе и принять должность капитана клипера. Или ты предпочел бы американца?
Они оставались за столом допоздна, смеясь и строя планы на будущее.
Этой ночью, в постели, Джинни, утомленная и насытившаяся ласками, сказала:
— По-моему, ты должен сказать Холли правду.
— Нет.
— Она очень понятливая, смышленая малышка…
— Малышка? Она ведьма! Этот ребенок просто приводит меня в ужас своей сообразительностью.
— Совершенно верно. Но сейчас она совсем сбита с толку. И точно знает: с ее отцом что-то неладно.
— Я подумаю об этом, — сказал наконец Алек и поцеловал ушко Джинни. Она повернула голову и подставила губы. Еще через мгновение твердая, как сталь, плоть уперлась ей в бедро.
— Не двигайся, — шепнула Джинни, осыпая его лицо легкими поцелуями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Пожалуйста, объясни, что случилось, Алек.
— Мне нужно вернуться в Англию. Это письмо от моего лондонского поверенного. Каррик-Грейндж, по всей видимости, сгорел, а управляющий, Арнолд Круиск, убит. Мое присутствие необходимо.
Джинни молча смотрела на него, выжидая.
— Представляешь, как странно. После того как я прочитал письмо, перед глазами внезапно встал прекрасный старый каменный замок. Очень старый, Джинни. Если это именно Каррик-Грейндж, хотя бы стены по крайней мере должны уцелеть, они стояли целую вечность. Какой-то несчастный пожар не смог бы их уничтожить.
Джинни, не отвечая, рассеянно ковыряла лимонный пудинг, фирменное блюдо Ленни.
— Я знаю, ты американка, Джинни, и не захочешь покидать свою страну, или Балтимор, что в конце концов одно и то же. И что всего важнее, я понимаю, как ты беспокоишься за верфь. Она твоя. Завтра я составлю дарственную на твое имя. Тогда можешь делать с ней все, что пожелаешь. И вот что: если дела пойдут плохо, не беспокойся насчет денег. Я прикажу управляющему банка, мистеру Томлинсону, выдавать тебе сколько необходимо, по первому требованию.
Джинни уставилась на мужа, забыв о лимонном пудинге. Он предлагает ей все, даже полную независимость! Джинни никогда больше не придется волноваться ни о чем на свете! Никогда не придется давать отчет другому мужчине и выслушивать его снисходительные упреки. Никогда не придется защищаться лишь из-за того, что родилась женщиной! Никогда не придется…
Но что общего все это имеет с ней сейчас? Странно, как все сместилось в ее мозгу, и те вещи, которые она считала такими же жизненно важными, как дыхание, неожиданно стали казаться чем-то отдаленным и незначительным. Она американка, это правда. И верфь всегда была…
Джинни откашлялась и робко пролепетала:
— Алек, ты мой муж. Ты для меня важнее, чем моя страна, чем верфь, чем «Пегас». Я найду кого-нибудь, кто мог бы управлять верфью. И кто мог бы жить в доме. Если Мозес захочет, возьмем его с собой. Я позабочусь об остальных слугах. Мое место с тобой, с моим мужем. Когда мы отплываем в Лондон?
— Но я думал, для тебя именно эти вещи самые главные, — нахмурился Алек. — Не понимаю. Я ведь не умоляю тебя ехать со мной, Джинни. Я сам смогу все уладить.
— Знаю, что можешь, но у тебя есть я, поэтому мы будем справляться вместе. Кроме того, Алек, я не в силах представить, чтобы ты кого-то о чем-то умолял. — Она нерешительно улыбнулась: — По правде говоря, я буду волноваться о верфи и попрошу мистера Реймонда, чтобы тот сообщал, как идут дела. Ты в самом деле сделаешь то, что обещал? Подаришь ее мне?
— Конечно, почему бы нет? Я ничего в этом не понимаю и не могу представить, почему твой отец решил написать такое завещание. Если верфь — твое приданое, позволь заметить, что я не нуждаюсь в деньгах, и… — Он неожиданно замолчал и, нахмурясь, уставился в тарелку: — Я ведь не нуждаюсь в деньгах, не так ли?
— Не нуждаешься. Ты достаточно богат, если только, конечно, кто-нибудь не обокрал тебя до нитки.
— Я так и знал, — задумчиво протянул Алек. — Только никак не пойму, откуда.
Джинни снова улыбнулась мужу, страстно желая в это мгновение сорваться со стула и прижать его лицо к своей груди. Как ей хотелось защитить его, помочь, уберечь… Господи, это чистый абсурд! Будь Алек здоров, он, конечно, не допустил бы ничего подобного! Наверняка безжалостно поддразнивал бы ее, шутил и смеялся, а потом попытался бы закинуть ей юбки на голову и довести ласками до безумия.
— Это вопрос всего нескольких дней, Алек.
— Странно, с этой амнезией никак не угадаешь. Я знаю, например, какой вилкой пользоваться, однако не помню лица своего поверенного, знаю, как подарить тебе наслаждение, однако не помню себя в постели с другой женщиной. Ты единственная женщина, которую я теперь мысленно вижу.
Теперь. А когда он вспомнит? Разочарование и горечь? Разочарование и сожаление? Нет, нет, Алек благороден и верен.
— Нас держат в Балтиморе какие-то неотложные дела?
— Только верфь. Нам нужен управляющий. И не обязательно тот, кто мог бы делать чертежи кораблей. Отец оставил планы трех или четырех, включая «Пегаса».
Джинни чуть помедлила.
— Знаешь, Алек, я только сейчас подумала… насчет верфи. Не стоит писать дарственную. В конце концов мы женаты. Она наша. Мне совершенно ни к чему становиться единственным владельцем.
Неужели она действительно сказала это? Неужели изменилась так сильно за столь короткое время? Невероятно, ошеломительно и немного пугающе. Но что произойдет, если он вспомнит?
Джинни немедленно постаралась выбросить из головы настойчивую тревожную мысль. Он нуждается в ней. В ее доверии и преданности. Это самое меньшее, что она может ему дать.
— Собственно говоря, даже к лучшему, если верфь будет на мое имя, — кивнул Алек. — Ты сама говорила, что мужчины в Балтиморе не спешат заключать сделки с женщинами. Что ж, пусть считают, что имеют дело с мужчиной. Что ты об этом думаешь?
Он интересовался ее мнением, а не отдавал приказы. И при этом вполне серьезен. Мгновение поколебавшись, Джинни ответила:
— Думаю, что вы очень умны и хитры, сэр.
Странно, еще вчера она скорее умерла бы, чем признала подобное. Несправедливость подобного утверждения по-прежнему была ясна, но теперь все это просто не играло такой роли в ее жизни.
— Завтра нужно позаботиться о «Пегасе». Начать ставить новую мачту.
— Да, твоя баркентина выдержала ураган без малейшей дрожи! Такое огромное неуклюжее корыто!
— Ты просто ревнуешь. Да, кстати, вот еще что: я не хочу продавать «Пегас». Я торговец, Джинни, не просто бездельник-аристократ, ты сама говорила мне. Почему бы мне не расширить свои торговые операции в Балтиморе? Ты начнешь строить корабли, а я пошлю их в Карибское море с товаром. Мука, табак, хлопок — мы можем приобрести состояние.
Джинни почувствовала, как забурлила от волнения кровь.
— Возможно, мистер Эйбел Питтс согласится остаться в Балтиморе и принять должность капитана клипера. Или ты предпочел бы американца?
Они оставались за столом допоздна, смеясь и строя планы на будущее.
Этой ночью, в постели, Джинни, утомленная и насытившаяся ласками, сказала:
— По-моему, ты должен сказать Холли правду.
— Нет.
— Она очень понятливая, смышленая малышка…
— Малышка? Она ведьма! Этот ребенок просто приводит меня в ужас своей сообразительностью.
— Совершенно верно. Но сейчас она совсем сбита с толку. И точно знает: с ее отцом что-то неладно.
— Я подумаю об этом, — сказал наконец Алек и поцеловал ушко Джинни. Она повернула голову и подставила губы. Еще через мгновение твердая, как сталь, плоть уперлась ей в бедро.
— Не двигайся, — шепнула Джинни, осыпая его лицо легкими поцелуями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102