Разговоры стихли. Люди вытягивали шеи, чтобы лучше видеть. Алек желал лишь одного — раствориться в воздухе, унося жену под мышкой. Он просил гарем в подарок на Рождество?! Господи, что же за человек он был?!
Алек взглянул на Джинни. Она была бледна, но, по-видимому, прекрасно владела собой: смотрела в пространство, сузив глаза, сжав губы в тонкую линию. Где, спрашивается, она раздобыла это невыносимое платье? Наверняка сделала это, чтобы оконфузить его, обозлить, другого объяснения просто нет!
— Но вы не можете уйти сейчас, Алек!
Алек, не обращая внимания на Эйлин, выхватил у лакея плащ Джинни. По крайней мере хоть плащ великолепен. Алек за считанные секунды сунул в него жену, потом натянул свой.
— Алек, в самом деле! Это просто глупо! Коки, скажи что-нибудь, не стой как безмозглый болван!
Коки по-прежнему хранил мудрое молчание.
Алек коротко откланялся, взял жену за руку и вывел ее из дома, оставив за собой заинтересованных свидетелей и шумный обмен мнениями. Супруги молча спустились по узким ступенькам. Дождь кончился. Сквозь серые тучи даже проглядывал полумесяц. Странно, что в подобной ситуации замечаешь такие вещи! Но Джинни знала, что лучший способ спасти себя от ярости и безумия — оставаться отрешенной от настоящего.
Оказавшись в экипаже, она не произнесла ни слова, только натянула полость на колени, смутно сознавая, что Алек постукивает набалдашником палки о потолок кареты. Лошади тронули, экипаж покатился во тьму. Джннни схватилась за кожаный ремень, чтобы сохранить равновесие.
— Может, объяснишь, почему ты предпочла надеть это платье? — со сдержанной яростью осведомился Алек.
— Это единственное, которое на меня налезает.
— Налезает… Господи, да я видел твои соски! А цвет и фасон… Боже, Джинни, как легко ты сумела достичь своей цели, не правда ли?
Это возмутительное заявление мгновенно вырвало Джинни из восхитительной отрешенности.
— Добилась цели… о чем ты?!
— Ты надела эти лохмотья, желая оконфузить меня, унизить себя и, следовательно, меня так, чтобы не осталось другого выбора, кроме как взять тебя в Каррик-Грейндж.
Будь у Джинни под рукой молоток, она треснула бы его по голове!
— Ты ошибаешься. Жестоко ошибаешься. Поезжай в свой драгоценный Каррик-Грейндж один, мне все равно.
Алек мгновенно осекся. Джинни говорила так спокойно и, без сомнения, совершенно искренне.
— Так, значит, ты не специально надела это платье? Но почему?! Никто не осмелился бы на такое… Объясни же, почему?
— Это одно из моих старых платьев. Ты просто не помнишь, но я, к сожалению, не отличаюсь хорошим вкусом во всем, что касается одежды. Все те наряды, что ты видел на мне, выбраны лично тобой.
Алек пристально всматривался в лицо жены, едва видное в полумраке. Если она действительно сделала это не нарочно, тогда… У Джинни нет вкуса?
— Прости, — прошептал он, потянувшись к ее руке. — Мне очень жаль, что так вышло. Я уже говорил, что не знаю эту женщину, и думал… нет, искренне верил, что, если она раньше была моим другом, значит, человек ала, я так хочу. Все это злоба и зависть, ничего больше.
Но Джинни не думала об порядочный и добрый. Но она просто стерва, совершенно омерзительная стерва. Забудь все, что она сказЭйлин и злосчастном платье — из головы не выходили мысли о гареме. Перед глазами так и проходила длинная череда очаровательных женщин, с надеждой в глазах дожидавшихся знаков благосклонности Алека. Была ли эта женщина, Эйлин, одной из его любовниц? Или содержанок? Возможно, между этими понятиями существовало различие, только Джинни не совсем понимала, какое именно.
— Джинни, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.
— Какая разница между любовницей и содержанкой? — мертвенно-спокойным голосом спросила Джинни.
Алек ошеломленно уставился на нее, не зная, что ответить.
— Я спрашиваю, потому что понятия не имею, была ли эта женщина, Эйлин, твоей любовницей или содержанкой.
— Не знаю.
— Разницу?
— Нет, спал ли я когда-нибудь с ней. Думаю, что да, ничтожный идиот. Скорее всего любовницей, поскольку богата и овдовела. Она сама выбирает мужчину, с которым хочет завести affaire. — Последнее слово он произнес по-французски. — Не помню…
— Думаю, мы могли бы стать лучшими друзьями, не так ли? Две потаскухи. Она могла бы помочь мне стать шлюхой не только по виду, но и в душе. Может, тебе стоит навестить ее, Алек. Вполне вероятно, она сумеет просветить тебя насчет твоего прошлого.
— Не стоит язвить. Тебе это не идет. Совершенно не идет, поверь.
Если бы взгляд имел силу убивать, Алек бы немедленно рухнул мертвым на пол экипажа.
— О дьявол, — вздохнул он, — но где ты покупала платья до того, как появился я? У полуслепой, полуглухой старухи, которая берет в руки иглу только для развлечения? Неужели платила ей в зависимости от того, какое количество оборок и бантов она нашьет на платье? Боже, тогда эта чертова тряпка должна была стоить целое состояние. И это кружево… оно даже не пришито как следует.
Джинни мгновенно превратилась в статую. Алек, взбешенный на себя за столь неосторожные слова, попытался еще раз, уже гораздо сдержаннее.
— Тебе следовало бы прийти ко мне, спросить совета, ведь ты уже делала это раньше.
Джинни устало вздохнула:
— Я уже говорила, это единственное платье, которое налезло на меня. Кроме того, я была ужасно сердита на тебя, если помнишь. Не хотела навлекать на себя еще больше упреков. — И, гордо подняв подбородок, добавила: — Не знала, что выгляжу так плохо.
— Но платье, свободное или тесное, все равно отвратительное. Цвет ужасный, а твои груди… — Он осекся и медленно протянул: — Твои груди набухли от беременности.
— Надеюсь, ты не думал, что они вместо этого совсем исчезнут?
— Ты должна была все объяснить, даже если сердилась.
— Если хорошенько припомните, барон, дело было не только во мне. Вы старались держаться подальше, пока не настало время отъезда.
— Все же это не извинение…
— Я уже говорила: просто не понимала, что это настолько ужасно.
— Вздор! Даже слепая мгновенно поняла бы это… О проклятие! Завтра же едем к модистке!
— Я бы не вернулась с тобой даже на мыс Гаттерас!
— Успокойся, Джинни. Завтра мы едем вместе, и на этом все.
Джинни сдалась. Она устала, измучилась, была доведена до предела.
— Хорошо. Не стоит плевать против ветра. У меня действительно нет ни малейшего вкуса. Это я пришивала кружево к платью, хотя не очень-то хорошо умею обращаться с иглой. И тогда в Балтиморе… на балу… я выглядела полной идиоткой. Ты повез меня к портнихе и выбрал несколько платьев. К сожалению, ни одно из них больше не налезает. Только это, да и оно, как ты столь великодушно указал, слишком тесное.
Достаточно правдивое утверждение, будь прокляты ее невинность и чистосердечие…
Алек закрыл глаза, вспомнив обрывки видений, мелькающих в мозгу последние несколько недель:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Алек взглянул на Джинни. Она была бледна, но, по-видимому, прекрасно владела собой: смотрела в пространство, сузив глаза, сжав губы в тонкую линию. Где, спрашивается, она раздобыла это невыносимое платье? Наверняка сделала это, чтобы оконфузить его, обозлить, другого объяснения просто нет!
— Но вы не можете уйти сейчас, Алек!
Алек, не обращая внимания на Эйлин, выхватил у лакея плащ Джинни. По крайней мере хоть плащ великолепен. Алек за считанные секунды сунул в него жену, потом натянул свой.
— Алек, в самом деле! Это просто глупо! Коки, скажи что-нибудь, не стой как безмозглый болван!
Коки по-прежнему хранил мудрое молчание.
Алек коротко откланялся, взял жену за руку и вывел ее из дома, оставив за собой заинтересованных свидетелей и шумный обмен мнениями. Супруги молча спустились по узким ступенькам. Дождь кончился. Сквозь серые тучи даже проглядывал полумесяц. Странно, что в подобной ситуации замечаешь такие вещи! Но Джинни знала, что лучший способ спасти себя от ярости и безумия — оставаться отрешенной от настоящего.
Оказавшись в экипаже, она не произнесла ни слова, только натянула полость на колени, смутно сознавая, что Алек постукивает набалдашником палки о потолок кареты. Лошади тронули, экипаж покатился во тьму. Джннни схватилась за кожаный ремень, чтобы сохранить равновесие.
— Может, объяснишь, почему ты предпочла надеть это платье? — со сдержанной яростью осведомился Алек.
— Это единственное, которое на меня налезает.
— Налезает… Господи, да я видел твои соски! А цвет и фасон… Боже, Джинни, как легко ты сумела достичь своей цели, не правда ли?
Это возмутительное заявление мгновенно вырвало Джинни из восхитительной отрешенности.
— Добилась цели… о чем ты?!
— Ты надела эти лохмотья, желая оконфузить меня, унизить себя и, следовательно, меня так, чтобы не осталось другого выбора, кроме как взять тебя в Каррик-Грейндж.
Будь у Джинни под рукой молоток, она треснула бы его по голове!
— Ты ошибаешься. Жестоко ошибаешься. Поезжай в свой драгоценный Каррик-Грейндж один, мне все равно.
Алек мгновенно осекся. Джинни говорила так спокойно и, без сомнения, совершенно искренне.
— Так, значит, ты не специально надела это платье? Но почему?! Никто не осмелился бы на такое… Объясни же, почему?
— Это одно из моих старых платьев. Ты просто не помнишь, но я, к сожалению, не отличаюсь хорошим вкусом во всем, что касается одежды. Все те наряды, что ты видел на мне, выбраны лично тобой.
Алек пристально всматривался в лицо жены, едва видное в полумраке. Если она действительно сделала это не нарочно, тогда… У Джинни нет вкуса?
— Прости, — прошептал он, потянувшись к ее руке. — Мне очень жаль, что так вышло. Я уже говорил, что не знаю эту женщину, и думал… нет, искренне верил, что, если она раньше была моим другом, значит, человек ала, я так хочу. Все это злоба и зависть, ничего больше.
Но Джинни не думала об порядочный и добрый. Но она просто стерва, совершенно омерзительная стерва. Забудь все, что она сказЭйлин и злосчастном платье — из головы не выходили мысли о гареме. Перед глазами так и проходила длинная череда очаровательных женщин, с надеждой в глазах дожидавшихся знаков благосклонности Алека. Была ли эта женщина, Эйлин, одной из его любовниц? Или содержанок? Возможно, между этими понятиями существовало различие, только Джинни не совсем понимала, какое именно.
— Джинни, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.
— Какая разница между любовницей и содержанкой? — мертвенно-спокойным голосом спросила Джинни.
Алек ошеломленно уставился на нее, не зная, что ответить.
— Я спрашиваю, потому что понятия не имею, была ли эта женщина, Эйлин, твоей любовницей или содержанкой.
— Не знаю.
— Разницу?
— Нет, спал ли я когда-нибудь с ней. Думаю, что да, ничтожный идиот. Скорее всего любовницей, поскольку богата и овдовела. Она сама выбирает мужчину, с которым хочет завести affaire. — Последнее слово он произнес по-французски. — Не помню…
— Думаю, мы могли бы стать лучшими друзьями, не так ли? Две потаскухи. Она могла бы помочь мне стать шлюхой не только по виду, но и в душе. Может, тебе стоит навестить ее, Алек. Вполне вероятно, она сумеет просветить тебя насчет твоего прошлого.
— Не стоит язвить. Тебе это не идет. Совершенно не идет, поверь.
Если бы взгляд имел силу убивать, Алек бы немедленно рухнул мертвым на пол экипажа.
— О дьявол, — вздохнул он, — но где ты покупала платья до того, как появился я? У полуслепой, полуглухой старухи, которая берет в руки иглу только для развлечения? Неужели платила ей в зависимости от того, какое количество оборок и бантов она нашьет на платье? Боже, тогда эта чертова тряпка должна была стоить целое состояние. И это кружево… оно даже не пришито как следует.
Джинни мгновенно превратилась в статую. Алек, взбешенный на себя за столь неосторожные слова, попытался еще раз, уже гораздо сдержаннее.
— Тебе следовало бы прийти ко мне, спросить совета, ведь ты уже делала это раньше.
Джинни устало вздохнула:
— Я уже говорила, это единственное платье, которое налезло на меня. Кроме того, я была ужасно сердита на тебя, если помнишь. Не хотела навлекать на себя еще больше упреков. — И, гордо подняв подбородок, добавила: — Не знала, что выгляжу так плохо.
— Но платье, свободное или тесное, все равно отвратительное. Цвет ужасный, а твои груди… — Он осекся и медленно протянул: — Твои груди набухли от беременности.
— Надеюсь, ты не думал, что они вместо этого совсем исчезнут?
— Ты должна была все объяснить, даже если сердилась.
— Если хорошенько припомните, барон, дело было не только во мне. Вы старались держаться подальше, пока не настало время отъезда.
— Все же это не извинение…
— Я уже говорила: просто не понимала, что это настолько ужасно.
— Вздор! Даже слепая мгновенно поняла бы это… О проклятие! Завтра же едем к модистке!
— Я бы не вернулась с тобой даже на мыс Гаттерас!
— Успокойся, Джинни. Завтра мы едем вместе, и на этом все.
Джинни сдалась. Она устала, измучилась, была доведена до предела.
— Хорошо. Не стоит плевать против ветра. У меня действительно нет ни малейшего вкуса. Это я пришивала кружево к платью, хотя не очень-то хорошо умею обращаться с иглой. И тогда в Балтиморе… на балу… я выглядела полной идиоткой. Ты повез меня к портнихе и выбрал несколько платьев. К сожалению, ни одно из них больше не налезает. Только это, да и оно, как ты столь великодушно указал, слишком тесное.
Достаточно правдивое утверждение, будь прокляты ее невинность и чистосердечие…
Алек закрыл глаза, вспомнив обрывки видений, мелькающих в мозгу последние несколько недель:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102