— Она слегка отклонилась и посмотрела на Пирса наивными глазами, в которых вспыхивали насмешливые огоньки. — Или, — саркастически усмехнулась Джорджи, — можно было сделать все по-другому? Ведь у тебя был грандиозный план.
Улыбка исчезла с лица Пирса. Он прижал к себе Джорджи.
— Я не шучу. Не смей подвергать себя опасности, как это случилось в ущелье. Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится.
Джорджи отстранилась.
— Ты хочешь сказать, если что-нибудь случится с ребенком? Не волнуйся. С этого момента…
— Нет, — сказал Пирс, снова обняв Джорджи, — речь идет о тебе. Ты каким-то образом пробралась в мою жизнь, а заодно украла и сердце. Самое удивительное, что я просто не представляю, как это тебе удалось. Ты ведешь себя, как леди, только тогда, когда захочешь. На каждом шагу врешь, как из шапки валишь. Но, когда Блэкуэлл в тебя выстрелил… Лак, Джорджи… Ты никогда не говорила, какое имя тебе нравится больше.
— Не имеет значения, раз ты знаешь, что я ношу и то, и другое.
— Уж поверь, от меня не ускользнула ни одна мелочь, имеющая к тебе отношение. Особенно твоя нежная шейка, — Пирс наклонился к девушке.
Джорджи шутливо уклонилась от объятий и посмотрела ему в глаза.
— Так значит, ты не жалеешь, что женился на мне?
— Жалею? Нет. С того момента, как я понял, что именно Джорджи придает Лак особое очарование. Ведь ко мне на помощь прибежала не беспомощная красавица, а несносный сорванец, неугомонный юнга с парохода папаши Пэкинга.
Неужели Пирс и правда ее любит? Не выдуманный образ, а настоящую, живую Лак Эллен Джорджет?
— Что ж, может, я и останусь пока с тобой. Теперь мне кажется, что ты нуждаешься в присмотре гораздо больше, чем папа. Он, по крайней мере, всегда знает, когда нужно удирать, не то что ты. Неужели ты и правда думал, что сможешь договориться с Блэкуэллом? — Джорджи встряхнула головой. — Ты слишком уж честный и прямолинейный. Не сносить тебе головы, если только я о тебе не позабочусь. Как это ты умудрялся зарабатывать на жизнь игрой в карты? Просто в толк не возьму. Ну, хватит болтать. Нас ждет изумительная вода.
Джорджи повернулась к Пирсу.
— Ну-ка расстегни мне платье. Я просто умру, если сейчас же не сброшу с себя весь этот хлам.
Пирс протянул руку к верхней пуговице на застежке.
— Может быть, я и слишком честен, но ты всегда стараешься за двоих, чтобы компенсировать этот недостаток. Уж тебя-то в честности никто не заподозрит.
— Знаешь, врать становится трудновато.
— Ты не понял, глупыш. Несколько часов назад я дала себе клятву, что больше не совру ни единого раза. Очень трудно бывает потом вывернуться и привести все в порядок. И потом, я терпеть не могу, когда надо мной смеются… Но я надеюсь, что не надоем тебе, когда перестану врать. Ведь я не стану от этого скучной занудой?
Пирс усмехнулся и стал спускать платье с плеч, а потом с неожиданной нежностью прижался губами к спине Джорджи.
Джорджи тихонько вскрикнула.
Пирс наклонился к ее уху.
— Невозможно, — выдохнул он, целуя Джорджи в плечо и развязывая тесемки на ее нижних юбках. Справившись с этим делом, он отбросил юбки на пол.
— Что невозможно? — спросила Джорджи, не совсем понимая смысл его слов. У нее кружилась голова от ласк Пирса. Она стала возиться со шнурками на корсете.
Пирс мягко отстранил ее руки и стал расшнуровывать корсет.
— Скучной? Ты никогда не будешь скучной, даже если захочешь. — Пирс наконец справился с тяжелым и жестким корсетом и избавил от него Джорджи.
Она вздохнула, вышла из вороха лежавшей на полу одежды и увидела, что он еще одет и только начинает расстегивать рубашку.
— Поспеши. Ты же еще одет.
Пирс стал расстегивать пряжку на ремне.
— Какая дерзкая просьба! Означает ли это, что прекрасная дама испытывает хоть какие-то чувства к несчастному джентльмену? Может быть, ты найдешь в своем сердце искру любви к недостойному картежнику?
О, Господи! Он хочет, чтобы Джорджи призналась ему в любви. Но можно ли ему полностью довериться? Ведь сам он никогда не произносил слов любви.
— Как сказать. А что ты ко мне чувствуешь?
— И я это слышу из уст леди, которая только что поклялась никогда больше не врать?
— Да, но это совсем другое.
— Не понимаю, почему.
— Видишь ли, ты можешь… Ну, хорошо. Я люблю тебя! Доволен?
Пирс пододвинулся ближе и повернул к себе ее лицо. Его глаза были такими глубокими и синими, как полночное небо.
— Скажи мне это снова, — прошептал он совсем близко от ее губ.
Джорджи чувствовала, как бьется у нее пульс на висках. Она знала, что это чувствует и Пирс. Он знал, как сильно ее волнует близость с ним. У Джорджи пересохло во рту.
Пирс ждал.
— Я люблю тебя, — с дрожью в голосе прошептала Джорджи.
Пирс вздохнул, как будто с него свалился тяжкий груз.
— Я тоже тебя люблю, — тихо сказал Пирс, глядя ей в лицо.
— Я люблю твои глаза, цвет волос, а больше всего то, что ты носишь под сердцем моего ребенка. Джорджи на мгновение окаменела, а потом вырвалась из рук Пирса.
— Ну какая же я дура! Тебя интересует только ребенок. Если бы ты хоть чуть-чуть подумал обо мне, то отвез бы меня домой. Ты же знаешь, как мне нужно сейчас быть дома.
Взгляд Пирса вдруг стал ледяным.
— Я сказал, что не вернусь туда, тем более, что скоро должен родиться ребенок. Именно поэтому я постараюсь держаться, как можно дальше от Луизианы.
Джорджи схватила свое платье и стала его быстро натягивать. Будь он проклят со своим чудовищным эгоизмом и самодовольством. Больше она ни минуты не намерена терпеть его издевательства. Хороша любовь! А она-то столько времени казнила себя за ложь! Да кто теперь смеет называть ее лгуньей?
Пирс схватил ее за руку и резко повернул к себе.
— Ну, хорошо. Твоя взяла. Я надеялся, что мне никогда не придется с тобой об этом говорить. Но видно, ничего не поделаешь. Ты хочешь знать правду? Что ж, слушай. Знаешь, кто я? Обычный ублюдок.
— И ты думаешь, для меня это новость? — Она попыталась вырваться, но Пирс крепко держал ее за плечи.
— Нет, я серьезно. Моего отца звали Уинстон Чейс Лэйндж с плантации Лэнгтри, к северу от Батон Рут.
— Так ты Лэйндж?
— Дай мне сказать. Моя мать была его любовницей, а не женой. В юности я ничего не знал о тайне своего рождения. Понятия не имел, что я незаконнорожденный. Долгие отлучки отца всегда объяснялись его занятостью. А потом началось самое страшное. Когда мне было шесть лет жена моего отца из могущественного клана Моро узнала об отношениях своего мужа с моей матерью. Чтобы как-то защитить меня, а заодно и себя, отец отослал меня учиться в Пенсильванию. Я тебе об этом говорил. Я сразу же возненавидел школу. Мне было тяжело жить вдали от матери. Один из старшеклассников пожалел меня и стал писать письма моей матери. Но мама не разрешала мне приезжать домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76