Я и в самом деле немного испугалась, хотя всегда была смелой, но быстро заставила себя успокоиться и последовала за его высочеством, а он шел впереди с уверенностью человека, знающего дорогу.
Невозможно описать, что это было за жилище. Отовсюду, сверху донизу, текло, стены были зеленоватыми, поросшими мхом; ступать приходилось по какой-то скользкой грязи. Я была вынуждена опереться на руку его высочества, когда он протянул ее мне.
В конце коридора находилась другая дверь, наполовину прогнившая и с огромными щелями. Она открылась на шум наших шагов, и перед нами предстал седобородый старик, закутанный в длинное зеленое платье. Он сказал принцу несколько слов на неизвестном мне языке, и герцог ответил ему что-то, показав на меня. Старик поднес к моему лицу лампу, которую он держал в руке, и, увидев на моем лице маску, явно рассердился. В гневе он обернулся к принцу, и тот стал очень смиренно объяснять ему что-то: я поняла, что герцог оправдывается. Старик в нетерпении постукивал ногой, словно не желая ничего слышать, и герцог Савойский, поколебавшись, повернулся ко мне.
— Простите меня, сударыня, — сказал он, — но я прошу вас снять маску; этот ученый человек должен увидеть ваше лицо и запомнить его, прежде чем он допустит вас в свое жилище.
С первой секунды как я вошла в эту жалкую лачугу, меня охватил страх. Внушительный вид старца только усиливал его. Так же бесконечно напуганная, как перед этим была доверчива, я дошла до того, что стала бояться за свою жизнь.
Я была наслышана о магах, которым для совершения колдовских ритуалов нужна кровь молодой женщины, и задрожала как листок, а просьба снять маску еще больше ужаснула меня.
— Монси… — пробормотала я.
Герцог не дал мне времени произнести слово до конца:
— Вам здесь нечего бояться, сударыня, защитой вам — моя честь, а лабораторию этого ученого не посещают ни дьявол, ни венецианские патриции; и главное, когда я нахожусь здесь, вы спокойно можете снять маску.
Я все еще колебалась; но, уступив новой просьбе, сняла ее. Старик снова поднял лампу и долго рассматривал меня, а я заливалась краской под его взглядом; затем он улыбнулся, сказав по-итальянски, наверное, в шутку:
— Bene! note 11
И что это была за улыбка! Два ряда белоснежных, как офирский жемчуг, зубов! А какая ирония! Какой сарказм! Какая высокомерная насмешка в уголках поджатых и красных, как кораллы, губ! Не знаю, как мог Виктор Амедей позволить завлечь себя такому человеку. Однако с этой минуты я уже ничего не боялась.
Мы вошли в огромную и очень неопрятную комнату, заполненную образчиками самых разных вещей, от бриллиантов до мусора. Здесь валялись драгоценные камни, оружие, картины, ткани, набитые соломой чучела зверей, статуи, бродили какие-то животные, повсюду была разбросана фаянсовая и хрустальная посуда, разрозненная серебряная утварь, тряпки, ордена — все что угодно. Из углов, куда не проникал свет, доносился невероятный шум, уж не знаю, что за существа там копошились.
Мы подошли к покосившемуся столу, около которого стояли три табуретки, лоснившиеся от старости. Наш хозяин поставил на стол лампу и знаком предложил нам сесть.
Разговор продолжался на незнакомом языке, о котором я уже упоминала. Ученый говорил много. Герцог Савойский слушал, спрашивал, иногда соглашался. Впоследствии я узнала, что они говорили на греческом. У принца были большие способности к языкам, и он владел чужими так же хорошо, как родным.
Наступила моя очередь: колдун взял мою ладонь, несмотря на мое легкое сопротивление, разжал ее, долго рассматривал и, казалось, внимательно изучал. Он обратил внимание своего ученика, сгорающего от нетерпения и любопытства, на некоторые линии. Затем он пошел и принес что-то вроде дохлой каменной куницы и заставил меня дотронуться до ее головы. После этого он стал рассматривать ее внутренности, изучать ее кишки, сердце, глаза, написал какие-то кабалистические знаки и, повернувшись к герцогу Савойскому и показав ему на герб Франции, висевший на стене, сказал, но теперь уже на чистом французском языке:
— Несмотря ни на что, вы туда вернетесь. Принц ничего не ответил. Более двух часов продолжалось это обсуждение, в котором я ничего не понимала, хотя была его предметом и целью. Когда они исчерпали тему, мы поднялись, и герцог, обратившись ко мне, заговорил на доступном моему пониманию языке:
— Я никогда не забуду о проявленной вами любезности и доброте, сударыня, — сказал он, — и теперь жду от вас одного: полного молчания о том, что здесь происходило. Сами того не подозревая, вы оказали большую услугу Савойе.
— Юная дама, — добавил по-французски прорицатель, — не желаете ли вы узнать свою судьбу?
— Да, если ей суждено быть счастливой.
— Она будет счастливой и злополучной, как все в этом мире, но все же скорее счастливой: вы родились под особой звездой и не избежите своей участи. Вам придется поневоле стать такой, какой вы не хотели бы быть. Вы будете вынуждены покинуть тех, кого любите, и согласитесь жить совсем не так, как вам следовало бы. Я хочу сделать вам подарок, и подарок бесценный, какого никто другой не сможет вам предложить. Возьмите вот этот пакетик с порошком и храните его больше чем собственные глаза, ибо в нем заключена прежде всего ваша собственная жизнь, а также жизнь ребенка — вы спасете его от яда, который убьет целую семью. Этот ребенок будет самым дорогим и необходимым существом для всего мира, и, не будь вас, он исчез бы так же, как все его близкие. Храните хорошенько этот порошок, слышите?
С неохотой и боязнью я взяла бумажный пакетик, положила его в карман и пошла за герцогом Савойским, который повлек меня за собой, повторяя, что он никогда не забудет огромной услуги, оказанной ему и его государству.
Я была совершенно ошеломлена, поражена, не знала, что отвечать, и машинально сжимала в руке чудесное противоядие; мы уже подошли к каналу, а я так и не произнесла ни слова в ответ моему царственному спутнику.
У дома предсказателя не было видно ни души, на канале — полная тишина; глубокая ночная тьма скрывала все, что находилось поблизости.
Однако в ту минуту, когда наша лодка отчалила, я услышала с правой стороны приглушенный крик ярости, а слева — вздох; я задрожала, а принц, судя по всему, был раздосадован.
— Неужели за нами следили? — прошептал он. — О нет! Полиция д'Аво или недоверчивой Республики не осмелилась бы так явно шпионить за мной. Впрочем, Венеция — город ночных загадок и драм. Конечно же, это к нам не относится.
Позднее я узнала, кто издал крик и вздох.
Это были два человека, следовавшие за мной как тени.
Один из них питал ко мне нежную, молчаливую и тайную любовь, полную самоотречения и преданности.
Другой был охвачен бурной страстью, которая разгорается, встретив препятствия, устремляется туда, куда толкает ее горячая кровь, не останавливаясь даже перед преступлением!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119