обычно я наряжала ее в свои платья и теперь захотела, чтобы ей непременно сшили такие же свадебные наряды, как мне; для моего отца это было равносильно замужеству еще одной дочери. Но, поскольку мы были не так богаты, чтобы позволять себе подобные глупости, отец положил конец моему ребячеству категорическим: «Нет, не позволяю!»
Со стороны отца было бы благоразумнее воспрепятствовать столь раннему браку, и главное, ему не следовало отпускать меня так далеко. Мы с сестрами опасались «брачной ссылки», но наши страхи простирались не дальше провинции, какого-нибудь замка или какого-нибудь отдаленного губернаторства, откуда раз в два года можно было бы приезжать ко двору в сопровождении свиты, состоящей из компаньонок, капеллана и конюшего. Даже это было бы тяжело. Но другая страна — Савойя! Казалось, меня отправляют в чистилище, уготованное мне раньше срока; признаюсь, я вовсе не была готова к тому, что встретила там.
Высказывать свое мнение по поводу предстоящего замужества я не осмеливалась, понимая, что ничего не достигну неповиновением. Я плакала тайком вместе со служанкой Бабеттой, которая не желала расставаться со мной и которую я, и правда, повсюду возила с собой; родители охотно согласились оставить девушку со мной, чем я была очень довольна, ибо добрая Бабетта не раз выхаживала меня, утешала и именно ей я обязана жизнью, как вы узнаете в дальнейшем.
Мне показали портрет г-на ди Верруа: жених был молод, строен, хорош лицом; к портрету было приложено письмо, исполненное желанием молодого человека понравиться мне. Гувернантка убеждала меня, что все это следует ценить и впредь не слишком расстраиваться. Поскольку она была опытнее меня, я поверила ей и каждый вечер стала разглядывать милое лицо того, кого впоследствии мне суждено было так сильно полюбить и о ком я так тосковала на протяжении всей моей жизни. Наверное, немногие поверят этому, но тем не менее я говорю истинную правду.
Если не считать отказа моего отца в свадебном наряде моей кукле, родители и г-н ди Верруа проявили по отношению ко мне большую щедрость. Мать подарила мне великолепный набор венецианских кружев, полученных ею от моей бабушки; кружева были расшиты родовыми гербами, и все кругом говорили, что такой красоты они не видели уже давно.
Господин ди Верруа прислал мне изумительные семейные драгоценности: их блеск ослепил меня; разглядывая одним глазом украшения, а другим — его портрет, я восхищалась великолепием камней, но еще больше — красотой жениха. В тот же вечер в мою комнату поднялись сестры, достали из шкатулок бриллиантовые украшения и надели на меня; я была раздавлена их тяжестью, но так горда, что, казалось, выросла на целую голову.
— О дорогая Жанна, — воскликнула младшая сестра, — вы похожи на королеву и, конечно, когда-нибудь станете ею!
С тех пор я часто вспоминала эти слова, оказавшиеся почти пророческими. Я ведь и в самом деле стала почти королевой.
Господин ди Верруа приехал накануне подписания брачного контракта; он сообщил о своем приезде и прислал отцу прекрасный подарок, которого никто не ожидал; затем мать пригласила меня к себе, и я по сей день помню ее слова, как будто они были произнесены вчера.
— Дочь моя, — сказала она, — сегодня вечером будьте готовы к встрече с графом ди Верруа, вашим будущим супругом; мы приняли его предложение не только потому, что он богат и из хорошей семьи, но еще и потому, что он человек порядочный, благочестивый и умный; такой супруг сделает вас счастливой, если вы сами того захотите. В госпоже свекрови вы найдете даже больше достоинств, чем в вашей собственной матери, и, кроме того, искреннюю доброту и образованность. Выполняйте свой долг по отношению к ней и вашему мужу и будьте смиреннейшей подданной Савойского дома. По знатности герцоги Савойские стоят сразу за королем. Забудьте, что вы француженка, и постарайтесь полюбить вашу новую родину так же, как вы любили страну, где родились. Вы, конечно, не скоро увидите нас снова. Не забывайте о том, чему мы вас учили и никогда не поступайте так, чтобы нам суждено было пожалеть о своей любви к вам. Наши напутствия и молитвы будут сопровождать дочь, с которой нам предстоит расстаться; самое лучшее и самое главное наше пожелание состоит в том, чтобы вам не пришлось когда-нибудь вернуться назад.
Слушая эти слова, я чуть было не расплакалась, но сдержалась; моя мать, великолепно владевшая собой, казалась мне такой спокойной, невозмутимой, что я не заметила ее волнения, и мои слезы так и не пролились.
— А теперь идите, дочь моя, — добавила мать под конец, — и оденьтесь как подобает; вас уведомят, когда настанет время для выхода.
Я вернулась в свою комнату, где меня с нетерпением ждали сестры, жаждавшие узнать, что говорят девушке, когда она готовится выйти замуж. Чтобы скоротать время, они нарядили мою большую куклу, надев на нее мое самое красивое платье и все мои бриллианты; кукла была причесана так же как я, на ней были мои кружева, и ее поставили прямо напротив большого портрета короля Людовика XIII. Бедная кукла! Бедняжка Жаклин! Как она была хороша и как любима мною! Жаклин Баварская, да и только! — как в той красивой истории, которую мы читали.
Увидев, что кукла просто мой образ и подобие, я не смогла сдержать слез, накопившихся в глубине моего сердца во время разговора с матерью, и они потекли по моим щекам, а затем по личику Жаклин, которую я целовала, рыдая. Роли переменились: теперь я была матерью, а Жаклин — дочкой.
— О моя дорогая Жаклин, моя хорошая Жаклин! — причитала я. — Неужели мне придется вас покинуть?
Почему же мать не сказала мне таких слов? Конечно, это было бы не столь благопристойно, но, мне кажется, по-матерински естественнее.
Увидев, как я плачу, сестры тоже разрыдались и обняли меня.
— Нет, сестричка, — тоном великодушия воскликнула старшая, — поскольку вы уезжаете, Жаклин будет принадлежать вам одной.
Необходимо объяснить, почему я выделила слово «великодушие».
Жаклин была моей неделимой собственностью, как говорил управляющий Дампьера по поводу небольшого поля, принадлежавшего нам, но непонятно каким образом оказавшегося собственностью его трех сыновей.
— Жаклин будет принадлежать вам одной, мы вам ее отдаем.
— О! — воскликнула я. — По крайней мере, я не все сразу потеряю.
— Но у вас будет муж, — с досадой в голосе сказала вторая из моих сестер, — а у нас нет. Муж, который дарит такие бриллианты, вполне стоит Жаклин, ведь она никогда ничего не дарит, а наоборот, всегда надо что-то отдавать ей.
Выделенные слова характеризуют обеих моих сестер без всяких прикрас.
III
В разгар этих стенаний и жалоб в комнату вошли Бабетта и другие горничные для того, чтобы заняться нашим туалетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Со стороны отца было бы благоразумнее воспрепятствовать столь раннему браку, и главное, ему не следовало отпускать меня так далеко. Мы с сестрами опасались «брачной ссылки», но наши страхи простирались не дальше провинции, какого-нибудь замка или какого-нибудь отдаленного губернаторства, откуда раз в два года можно было бы приезжать ко двору в сопровождении свиты, состоящей из компаньонок, капеллана и конюшего. Даже это было бы тяжело. Но другая страна — Савойя! Казалось, меня отправляют в чистилище, уготованное мне раньше срока; признаюсь, я вовсе не была готова к тому, что встретила там.
Высказывать свое мнение по поводу предстоящего замужества я не осмеливалась, понимая, что ничего не достигну неповиновением. Я плакала тайком вместе со служанкой Бабеттой, которая не желала расставаться со мной и которую я, и правда, повсюду возила с собой; родители охотно согласились оставить девушку со мной, чем я была очень довольна, ибо добрая Бабетта не раз выхаживала меня, утешала и именно ей я обязана жизнью, как вы узнаете в дальнейшем.
Мне показали портрет г-на ди Верруа: жених был молод, строен, хорош лицом; к портрету было приложено письмо, исполненное желанием молодого человека понравиться мне. Гувернантка убеждала меня, что все это следует ценить и впредь не слишком расстраиваться. Поскольку она была опытнее меня, я поверила ей и каждый вечер стала разглядывать милое лицо того, кого впоследствии мне суждено было так сильно полюбить и о ком я так тосковала на протяжении всей моей жизни. Наверное, немногие поверят этому, но тем не менее я говорю истинную правду.
Если не считать отказа моего отца в свадебном наряде моей кукле, родители и г-н ди Верруа проявили по отношению ко мне большую щедрость. Мать подарила мне великолепный набор венецианских кружев, полученных ею от моей бабушки; кружева были расшиты родовыми гербами, и все кругом говорили, что такой красоты они не видели уже давно.
Господин ди Верруа прислал мне изумительные семейные драгоценности: их блеск ослепил меня; разглядывая одним глазом украшения, а другим — его портрет, я восхищалась великолепием камней, но еще больше — красотой жениха. В тот же вечер в мою комнату поднялись сестры, достали из шкатулок бриллиантовые украшения и надели на меня; я была раздавлена их тяжестью, но так горда, что, казалось, выросла на целую голову.
— О дорогая Жанна, — воскликнула младшая сестра, — вы похожи на королеву и, конечно, когда-нибудь станете ею!
С тех пор я часто вспоминала эти слова, оказавшиеся почти пророческими. Я ведь и в самом деле стала почти королевой.
Господин ди Верруа приехал накануне подписания брачного контракта; он сообщил о своем приезде и прислал отцу прекрасный подарок, которого никто не ожидал; затем мать пригласила меня к себе, и я по сей день помню ее слова, как будто они были произнесены вчера.
— Дочь моя, — сказала она, — сегодня вечером будьте готовы к встрече с графом ди Верруа, вашим будущим супругом; мы приняли его предложение не только потому, что он богат и из хорошей семьи, но еще и потому, что он человек порядочный, благочестивый и умный; такой супруг сделает вас счастливой, если вы сами того захотите. В госпоже свекрови вы найдете даже больше достоинств, чем в вашей собственной матери, и, кроме того, искреннюю доброту и образованность. Выполняйте свой долг по отношению к ней и вашему мужу и будьте смиреннейшей подданной Савойского дома. По знатности герцоги Савойские стоят сразу за королем. Забудьте, что вы француженка, и постарайтесь полюбить вашу новую родину так же, как вы любили страну, где родились. Вы, конечно, не скоро увидите нас снова. Не забывайте о том, чему мы вас учили и никогда не поступайте так, чтобы нам суждено было пожалеть о своей любви к вам. Наши напутствия и молитвы будут сопровождать дочь, с которой нам предстоит расстаться; самое лучшее и самое главное наше пожелание состоит в том, чтобы вам не пришлось когда-нибудь вернуться назад.
Слушая эти слова, я чуть было не расплакалась, но сдержалась; моя мать, великолепно владевшая собой, казалась мне такой спокойной, невозмутимой, что я не заметила ее волнения, и мои слезы так и не пролились.
— А теперь идите, дочь моя, — добавила мать под конец, — и оденьтесь как подобает; вас уведомят, когда настанет время для выхода.
Я вернулась в свою комнату, где меня с нетерпением ждали сестры, жаждавшие узнать, что говорят девушке, когда она готовится выйти замуж. Чтобы скоротать время, они нарядили мою большую куклу, надев на нее мое самое красивое платье и все мои бриллианты; кукла была причесана так же как я, на ней были мои кружева, и ее поставили прямо напротив большого портрета короля Людовика XIII. Бедная кукла! Бедняжка Жаклин! Как она была хороша и как любима мною! Жаклин Баварская, да и только! — как в той красивой истории, которую мы читали.
Увидев, что кукла просто мой образ и подобие, я не смогла сдержать слез, накопившихся в глубине моего сердца во время разговора с матерью, и они потекли по моим щекам, а затем по личику Жаклин, которую я целовала, рыдая. Роли переменились: теперь я была матерью, а Жаклин — дочкой.
— О моя дорогая Жаклин, моя хорошая Жаклин! — причитала я. — Неужели мне придется вас покинуть?
Почему же мать не сказала мне таких слов? Конечно, это было бы не столь благопристойно, но, мне кажется, по-матерински естественнее.
Увидев, как я плачу, сестры тоже разрыдались и обняли меня.
— Нет, сестричка, — тоном великодушия воскликнула старшая, — поскольку вы уезжаете, Жаклин будет принадлежать вам одной.
Необходимо объяснить, почему я выделила слово «великодушие».
Жаклин была моей неделимой собственностью, как говорил управляющий Дампьера по поводу небольшого поля, принадлежавшего нам, но непонятно каким образом оказавшегося собственностью его трех сыновей.
— Жаклин будет принадлежать вам одной, мы вам ее отдаем.
— О! — воскликнула я. — По крайней мере, я не все сразу потеряю.
— Но у вас будет муж, — с досадой в голосе сказала вторая из моих сестер, — а у нас нет. Муж, который дарит такие бриллианты, вполне стоит Жаклин, ведь она никогда ничего не дарит, а наоборот, всегда надо что-то отдавать ей.
Выделенные слова характеризуют обеих моих сестер без всяких прикрас.
III
В разгар этих стенаний и жалоб в комнату вошли Бабетта и другие горничные для того, чтобы заняться нашим туалетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119