Вот почему я поддалась своему горю. Мне кажется, я и в самом деле сошла бы с ума, если бы меня не спасло Провидение. Некоторые люди утверждают, что скорее тут вмешался дьявол; возможно — во всяком случае не мне спорить с ними.
Господин ди Верруа, как я уже сказала, в тот же вечер вернулся в город: он был членом военного совета и не мог долго отсутствовать. Мы с Бабеттой остались одни; она не покидала меня ни днем ни ночью. Вечера были прохладны, в этой гористой местности часто бывает очень холодно. Я любовалась великолепным видом на долину и городок, открывавшимся из моего окна.
Я была закутана в накидку, и издалека узнать меня было невозможно. Стоя у окна, я прислушивалась к шуму во дворе, к возне слуг, гонявшихся друг за другом, видела, как постепенно гаснут огни и ночь прокрадывается в рощи и аллеи. Это было грустно, но красиво, и мне хотелось плакать и молиться Богу.
Бабетта находилась в глубине комнаты. Выступающий балкон отделял меня от всех людей; вокруг меня царил покой, слуги молча расходились по домам, и эти минуты казались мне приятными и тягостными одновременно.
Вдруг тишину нарушил знакомый голос: это была Марион — она предупреждала меня, что поднимется по внутренней черной лестнице, ведущей в мои покои, и просила не пугаться.
Я чуть не вскрикнула от радости и бросилась в комнату встречать ее. Дверь открылась, и вместо Марион вошел человек, закутанный в плащ на испанский манер…
Вообразите себе такое!
XVI
Я отпрянула, похолодев от страха; мне показалось, что на меня напали бандиты! К счастью, от ужаса я потеряла дар речи, иначе всполошила бы весь дом.
Незнакомец почтительно снял широкополую шляпу, и в лучах вечерней зари я узнала герцога Савойского…
Я задрожала всем телом, по сей день не знаю почему. Конечно, на то было много причин; не уверена, что его появление очень рассердило меня, хотя до тех пор я относилась к нему с непреклонностью оскорбленной добродетели.
Прежде всего принц стал умолять меня не гневаться и ничего не бояться ни с его, ни с чьей-либо другой стороны.
— Я самый преданный ваш слуга; ваши желания — закон для меня; что до остальных, то я здесь для того, чтобы защитить вас.
Его слова сильно смутили меня; я не осмеливалась, да и не хотела сердиться; однако это надо было сделать: он поступил довольно дерзко, довольно оскорбительно по отношению ко мне. Я продолжала стоять, ожидая, пока он объяснится; молчание его длилось недолго.
— Я пришел, чтобы спасти вас, — сказал он, — у вас не осталось никого, кроме меня, и если вы не хотите погубить свою красоту, молодость, а может быть, и жизнь, доверьтесь мне — я прежде всего стану вашим другом.
— Ваша светлость…
— Давайте сядем и выслушайте меня. Я знаю все. Вашу Марион собирались отправить в Америку на верную смерть, но она нашла способ предупредить меня, бросившись к моим ногам с прошением от имени графини ди Верруа, и я прочел его до конца. В тот же вечер она была в надежном месте во дворце: я спрятал ее в комнате одного из моих камердинеров, и с тех пор мы встречаемся с ней каждый день; каждый день я велю ей рассказывать в мельчайших подробностях обо всех ваших страданиях. Ее рассказ причинил мне адские муки, и я стал придумывать разные способы, чтобы вырвать вас из этого ада, но не надеялся на успех, ведь в первую очередь надо было получить ваше согласие; к счастью, вы переехали сюда, и с этого времени я стал надеяться, что с помощью вашей верной служанки сумею добраться до вас.
Я слушала, одновременно обдумывая его слова, и в мыслях зашла очень далеко!
Герцог объяснил мне предельно ясно и здраво, что только он один обладает достаточной властью, чтобы избавить меня от моих страданий, и что я должна оценить его преданность, позволив доказать ее.
Воспользовавшись случаем, которого он так давно ждал, герцог заговорил со мной о любви, которую ничто не могло погасить. Он предложил мне свое сердце, могущество, славу, богатства, умоляя принять их, царить подле него, занять первостепенное положение в его государстве, обещал отомстить моим врагам, унизив их. В страшных красках изобразил он мне жизнь, на которую я теперь была обречена, сравнив ее с той жизнью, которая предлагалась им. Использовав все свое красноречие и силу убеждения (они по праву принесли ему известность), он встал передо мной на колени и заявил, что не поднимется до тех пор, пока я не пойду навстречу его страстным желаниям.
Я не любила герцога Савойского, мое сердце целиком принадлежало мужу, к тому же я находилась в известной комнате, отделанной венгерским кружевом, комнате, с которой было связано такое страшное пророчество… Оснований для того, чтобы устоять, оказалось немало!
Но я была унижена, несчастна, доведена до крайности; с одной стороны, мне представлялись гибель, нищета, страдания, с другой — блеск короны и в перспективе — мщение; я колебалась…
Этого было уже достаточно! Виктор Амедей заметил мои сомнения и усилил натиск.
— О! Прошу вас, последуйте за мной! — умолял он, взяв меня за руки, хотя я робко сопротивлялась. — Никто не следит за нами; все забыли, что есть этот выход и спокойно спят под охраной часовых. Мои поди тут недалеко, карета — в трех шагах. И завтра вас ожидает дворец, а преследователи узнают, что вы подруга герцога Савойского; вы одержите над ними верх, заставите их склониться перед вами и стать свидетелями вашего счастья! Я не стану говорить о своем счастье, ибо вы не настолько любите меня, чтобы это придало вам решимости; но все же как я буду счастлив, Боже мой! Ничего не пожалею и буду доказывать вам это всегда, в каждое мгновение нашей жизни!
Я ничего не отвечала, боялась отказать, но боялась и согласиться, ведь тем самым я бы обесчестила себя, своего мужа и всех родных!
Принц догадался, что теперь только эта мысль останавливала меня, и пошел в наступление. Он стал превозносить любовные связи Людовика XIV, представив моему взору почести, которыми были окружены его возлюбленные, описывал радости, успех и удовольствия, дарованные им. Он доказывал, что г-жу де Монтеспан обожала ее семья; что все чтили и уважали эту женщину, принимавшую даже непреклонную аббатису де Фонтевро. свою сестру; наконец, он пустил в ход соблазн честолюбия, заблиставший всеми своими гранями, как призма, и заметно ослепивший меня; я была настолько ошеломлена, что прибегла к последней слабой защите.
— Но ваша светлость, — залепетала я (и это был последний возглас умирающей добродетели), — я все еще люблю мужа!
— Вашего мужа? Вашего палача? Разве он достоин вас? Разве он любит вас?.. О! Я помогу вам забыть его!
Он растолковал мне суть поведения г-на ди Верруа без всяких прикрас, ничего не прибавив, показал его в истинном свете и сделал это мастерски:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Господин ди Верруа, как я уже сказала, в тот же вечер вернулся в город: он был членом военного совета и не мог долго отсутствовать. Мы с Бабеттой остались одни; она не покидала меня ни днем ни ночью. Вечера были прохладны, в этой гористой местности часто бывает очень холодно. Я любовалась великолепным видом на долину и городок, открывавшимся из моего окна.
Я была закутана в накидку, и издалека узнать меня было невозможно. Стоя у окна, я прислушивалась к шуму во дворе, к возне слуг, гонявшихся друг за другом, видела, как постепенно гаснут огни и ночь прокрадывается в рощи и аллеи. Это было грустно, но красиво, и мне хотелось плакать и молиться Богу.
Бабетта находилась в глубине комнаты. Выступающий балкон отделял меня от всех людей; вокруг меня царил покой, слуги молча расходились по домам, и эти минуты казались мне приятными и тягостными одновременно.
Вдруг тишину нарушил знакомый голос: это была Марион — она предупреждала меня, что поднимется по внутренней черной лестнице, ведущей в мои покои, и просила не пугаться.
Я чуть не вскрикнула от радости и бросилась в комнату встречать ее. Дверь открылась, и вместо Марион вошел человек, закутанный в плащ на испанский манер…
Вообразите себе такое!
XVI
Я отпрянула, похолодев от страха; мне показалось, что на меня напали бандиты! К счастью, от ужаса я потеряла дар речи, иначе всполошила бы весь дом.
Незнакомец почтительно снял широкополую шляпу, и в лучах вечерней зари я узнала герцога Савойского…
Я задрожала всем телом, по сей день не знаю почему. Конечно, на то было много причин; не уверена, что его появление очень рассердило меня, хотя до тех пор я относилась к нему с непреклонностью оскорбленной добродетели.
Прежде всего принц стал умолять меня не гневаться и ничего не бояться ни с его, ни с чьей-либо другой стороны.
— Я самый преданный ваш слуга; ваши желания — закон для меня; что до остальных, то я здесь для того, чтобы защитить вас.
Его слова сильно смутили меня; я не осмеливалась, да и не хотела сердиться; однако это надо было сделать: он поступил довольно дерзко, довольно оскорбительно по отношению ко мне. Я продолжала стоять, ожидая, пока он объяснится; молчание его длилось недолго.
— Я пришел, чтобы спасти вас, — сказал он, — у вас не осталось никого, кроме меня, и если вы не хотите погубить свою красоту, молодость, а может быть, и жизнь, доверьтесь мне — я прежде всего стану вашим другом.
— Ваша светлость…
— Давайте сядем и выслушайте меня. Я знаю все. Вашу Марион собирались отправить в Америку на верную смерть, но она нашла способ предупредить меня, бросившись к моим ногам с прошением от имени графини ди Верруа, и я прочел его до конца. В тот же вечер она была в надежном месте во дворце: я спрятал ее в комнате одного из моих камердинеров, и с тех пор мы встречаемся с ней каждый день; каждый день я велю ей рассказывать в мельчайших подробностях обо всех ваших страданиях. Ее рассказ причинил мне адские муки, и я стал придумывать разные способы, чтобы вырвать вас из этого ада, но не надеялся на успех, ведь в первую очередь надо было получить ваше согласие; к счастью, вы переехали сюда, и с этого времени я стал надеяться, что с помощью вашей верной служанки сумею добраться до вас.
Я слушала, одновременно обдумывая его слова, и в мыслях зашла очень далеко!
Герцог объяснил мне предельно ясно и здраво, что только он один обладает достаточной властью, чтобы избавить меня от моих страданий, и что я должна оценить его преданность, позволив доказать ее.
Воспользовавшись случаем, которого он так давно ждал, герцог заговорил со мной о любви, которую ничто не могло погасить. Он предложил мне свое сердце, могущество, славу, богатства, умоляя принять их, царить подле него, занять первостепенное положение в его государстве, обещал отомстить моим врагам, унизив их. В страшных красках изобразил он мне жизнь, на которую я теперь была обречена, сравнив ее с той жизнью, которая предлагалась им. Использовав все свое красноречие и силу убеждения (они по праву принесли ему известность), он встал передо мной на колени и заявил, что не поднимется до тех пор, пока я не пойду навстречу его страстным желаниям.
Я не любила герцога Савойского, мое сердце целиком принадлежало мужу, к тому же я находилась в известной комнате, отделанной венгерским кружевом, комнате, с которой было связано такое страшное пророчество… Оснований для того, чтобы устоять, оказалось немало!
Но я была унижена, несчастна, доведена до крайности; с одной стороны, мне представлялись гибель, нищета, страдания, с другой — блеск короны и в перспективе — мщение; я колебалась…
Этого было уже достаточно! Виктор Амедей заметил мои сомнения и усилил натиск.
— О! Прошу вас, последуйте за мной! — умолял он, взяв меня за руки, хотя я робко сопротивлялась. — Никто не следит за нами; все забыли, что есть этот выход и спокойно спят под охраной часовых. Мои поди тут недалеко, карета — в трех шагах. И завтра вас ожидает дворец, а преследователи узнают, что вы подруга герцога Савойского; вы одержите над ними верх, заставите их склониться перед вами и стать свидетелями вашего счастья! Я не стану говорить о своем счастье, ибо вы не настолько любите меня, чтобы это придало вам решимости; но все же как я буду счастлив, Боже мой! Ничего не пожалею и буду доказывать вам это всегда, в каждое мгновение нашей жизни!
Я ничего не отвечала, боялась отказать, но боялась и согласиться, ведь тем самым я бы обесчестила себя, своего мужа и всех родных!
Принц догадался, что теперь только эта мысль останавливала меня, и пошел в наступление. Он стал превозносить любовные связи Людовика XIV, представив моему взору почести, которыми были окружены его возлюбленные, описывал радости, успех и удовольствия, дарованные им. Он доказывал, что г-жу де Монтеспан обожала ее семья; что все чтили и уважали эту женщину, принимавшую даже непреклонную аббатису де Фонтевро. свою сестру; наконец, он пустил в ход соблазн честолюбия, заблиставший всеми своими гранями, как призма, и заметно ослепивший меня; я была настолько ошеломлена, что прибегла к последней слабой защите.
— Но ваша светлость, — залепетала я (и это был последний возглас умирающей добродетели), — я все еще люблю мужа!
— Вашего мужа? Вашего палача? Разве он достоин вас? Разве он любит вас?.. О! Я помогу вам забыть его!
Он растолковал мне суть поведения г-на ди Верруа без всяких прикрас, ничего не прибавив, показал его в истинном свете и сделал это мастерски:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119