Я был одет тогда лейтенантом королевского флота, а вы - в мундир мушкетера.
- Да, точно, я даже помню, что отбыл с корабля, не поблагодарив вас за услугу, которую вы мне оказали.
- Нет, граф, вы меня благодарили, но уже при втором нашем свидании.
- Где ж это?
- На том же корабле, в каюте. Помните старого капитана в синем мундире, красном камзоле, красных штанах, в серых чулках и в пудре? Правда, он показался вам лет на тридцать постарше лейтенанта... и все-таки хорошо, что мне удалось так быстро состариться, потому что вы, вероятно, не решились бы вверить молодому человеку важной тайны, которую мне тогда сообщили.
- Это невероятно, но теперь мне кажется, что это точно правда. Да-да, я помню: вы, то есть... старый капитан стоял в тени, и глаза его блестели точно так же, как теперь ваши. Я их не забыл! Но вы говорите, что мы еще раз где-то виделись? Это уж я совсем не помню.
- В последний раз мы с вами встретились, граф, с неделю назад в Париже... у Сен-Жоржа, в фехтовальном зале. Вы, может быть, вспомните англичанина в красном мундире и с яркими рыжими волосами, они даже под пудрой были рыжими, помните? Я даже имел честь подраться с вашим сиятельством и тронул вас три раза, а вы меня ни одного. В этот раз меня звали Джонсоном.
- Странное дело! Совсем другой человек, а взгляд точно тот же самый.
- Да, граф, какие бы трюки с одеждой ни проделывал человек, взгляда своего он изменить не может, ведь в глазах каждого из нас есть своя искорка. И лейтенант, и капитан, и англичанин - все это ваш покорнейший слуга.
- А сегодня кто же вы, позвольте спросить? Согласитесь, этот вопрос совсем не лишний, когда имеешь дело с человеком, который так великолепно может входить в роль.
- Сегодня, как вы, граф, изволите видеть, я не имею никакой причины кого-то изображать и явился к вам в простом костюме, в котором молодые люди обычно ездят в гости друг к другу. Сегодня я могу быть кем вам будет угодно: французом, англичанином, испанцем, даже американцем. На каком из этих языков хотите продолжать нашу беседу?
Граф улыбнулся.
- Некоторые из них мне так же знакомы, как и вам, но приятнее всего, согласитесь, говорить на своем родном языке. Проще понять друг друга.
- Как вам угодно, граф, - ответил меланхолично Поль. - Я, знаете, тоже люблю французский язык больше всякого другого, потому что и моя родина Франция.
Однако, увлекаясь языками, - сказал Эммануил насмешливо, - вы, надеюсь, не всегда забываете о деле. Может, вспомните и о том, за которым ко мне пожаловали?
- Ваша правда, граф. Дело, которое привело меня к вам, вот какое. С полгода назад, гуляя в Пор-Луи по берегу, вы заметили на внешнем рейде фрегат с узким кренгованием, высокими тонкими мачтами и, конечно, подумали: "Видно, капитану этого судна нужен ходкий корабль, раз на нем так мало дерева и так много парусов", - и поэтому вам пришло в голову, что я какой-нибудь флибустьер, то есть пират. Ведь верно?
- А неужели это не так?
- Я не раз удивлялся, граф, вашей сметливости и остроте взгляда, который сразу проникает в суть вещей, - сказал Поль с легкой иронией.
- Комплименты мне ни к чему, - ответил сердито Эммануил. - Давайте лучше поговорим о деле.
- Тогда вы тоже так рассуждали и попросили какого-то лейтенанта отвезти вас на этот фрегат, где познакомились со старым капитаном. У вас было предписание морского министра, в котором всякому командиру судна, идущего под французским флагом в Мексиканский залив, вменено было в обязанность отвезти по вашему требованию в Кайенну одного государственного преступника. Помните? Звали его Лузиньян.
- Все это правда.
- Я исполнил это предписание. Я не знал тогда, что вся вина этого мнимого государственного преступника состояла в том, что он любил вашу сестру.
- Капитан!.. - зло сказал Эммануил, вскочив со стула.
- Какие у вас прекрасные пистолеты, - продолжал спокойно Поль, рассматривая оружие, которое граф небрежно бросил на стол, войдя в комнату.
- И они заряжены, - проговорил Эммануил с выражением, которого нельзя было не понять.
- А надежны они? - спросил Поль с притворным равнодушием.
- Вы хоть сейчас можете их опробовать, если вам будет угодно выйти со мною в парк, - ответил Эммануил.
- Зачем, это можно сделать и здесь. - Поль опять притворился, что не почувствовал вызова в словах графа. - Вот хорошая цель и на порядочном расстоянии.
Капитан быстро взял пистолет, взвел курок и направил ствол его через открытое окно к верхушке дерева. На верхней ветке сидел и весело чирикал зяблик, раздался выстрел, и крохотная птичка, перерванная пополам, упала на землю. Поль спокойно положил пистолет на стол.
- Да, ваши пистолеты хороши, - сказал он.
- Должен выразить вам свое восхищение, - воскликнул Эммануил, - вы удивительный стрелок!
- Немудрено, граф, - произнес Поль с обычным своим меланхолическим видом. - В долгие штили мы, моряки, вынуждены искать развлечений, которых у вас, сухопутных, так много. Иногда стреляем по морским рыболовам, которые бросаются с воздуха, чтобы схватить на поверхности воды рыбу, по ласточкам, которые, утомившись от длинного пути, садятся отдыхать на реи. Вот, граф, каким образом приобретается ловкость в искусстве, которое кажется вам совершенно непонятным в моряке.
- Продолжайте, капитан, только, если можно, вернемся к нашему общему знакомому.
- Извольте, граф. Лузиньян оказался храбрым и честным молодым человеком. Он рассказал мне свою историю, и я узнал, что он был сыном близкого приятеля вашего отца и что, оставшись после его смерти без денег и круглым сиротой, был принят к вам в дом за два года до того, как по какой-то таинственной причине маркиз лишился рассудка. Что он воспитывался вместе с вами и с самого начала вы возненавидели его, а сестра ваша полюбила. Он рассказал, как вместе с Маргаритой они росли в этом уединении и замечали свое одиночество только тогда, когда не были вместе, о своей юношеской страсти и чувстве вашей сестры. Вы знаете, ведь она, как Юлия помните, у Руссо? - сказала ему: "Я буду принадлежать тебе или могиле".
- О, она, не сомневайтесь, сдержала свое слово!
- Знаю! И вы, благородный - ведь так считает свет? - молодой человек, безудержно поносите чувство молоденькой девушки, которая по своей чистоте и невинности не могла устоять против природного влечения и любви? Из рассказа Лузиньяна я понял, что мать ваша, постоянно ухаживающая за больным мужем, не могла наблюдать за дочерью... Я знаю не только о слабостях вашей сестры, граф, но и о необыкновенной преданности вашей матери, хотя она, на мой взгляд, женщина строгая. Может быть, потому, что ей никогда в жизни не случалось совершать проступка... Однажды ночью матушка ваша услышала приглушенные стоны. Она зашла в комнату Маргариты и, подойдя к постели несчастной, вырвала у нее из рук младенца, который только что родился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
- Да, точно, я даже помню, что отбыл с корабля, не поблагодарив вас за услугу, которую вы мне оказали.
- Нет, граф, вы меня благодарили, но уже при втором нашем свидании.
- Где ж это?
- На том же корабле, в каюте. Помните старого капитана в синем мундире, красном камзоле, красных штанах, в серых чулках и в пудре? Правда, он показался вам лет на тридцать постарше лейтенанта... и все-таки хорошо, что мне удалось так быстро состариться, потому что вы, вероятно, не решились бы вверить молодому человеку важной тайны, которую мне тогда сообщили.
- Это невероятно, но теперь мне кажется, что это точно правда. Да-да, я помню: вы, то есть... старый капитан стоял в тени, и глаза его блестели точно так же, как теперь ваши. Я их не забыл! Но вы говорите, что мы еще раз где-то виделись? Это уж я совсем не помню.
- В последний раз мы с вами встретились, граф, с неделю назад в Париже... у Сен-Жоржа, в фехтовальном зале. Вы, может быть, вспомните англичанина в красном мундире и с яркими рыжими волосами, они даже под пудрой были рыжими, помните? Я даже имел честь подраться с вашим сиятельством и тронул вас три раза, а вы меня ни одного. В этот раз меня звали Джонсоном.
- Странное дело! Совсем другой человек, а взгляд точно тот же самый.
- Да, граф, какие бы трюки с одеждой ни проделывал человек, взгляда своего он изменить не может, ведь в глазах каждого из нас есть своя искорка. И лейтенант, и капитан, и англичанин - все это ваш покорнейший слуга.
- А сегодня кто же вы, позвольте спросить? Согласитесь, этот вопрос совсем не лишний, когда имеешь дело с человеком, который так великолепно может входить в роль.
- Сегодня, как вы, граф, изволите видеть, я не имею никакой причины кого-то изображать и явился к вам в простом костюме, в котором молодые люди обычно ездят в гости друг к другу. Сегодня я могу быть кем вам будет угодно: французом, англичанином, испанцем, даже американцем. На каком из этих языков хотите продолжать нашу беседу?
Граф улыбнулся.
- Некоторые из них мне так же знакомы, как и вам, но приятнее всего, согласитесь, говорить на своем родном языке. Проще понять друг друга.
- Как вам угодно, граф, - ответил меланхолично Поль. - Я, знаете, тоже люблю французский язык больше всякого другого, потому что и моя родина Франция.
Однако, увлекаясь языками, - сказал Эммануил насмешливо, - вы, надеюсь, не всегда забываете о деле. Может, вспомните и о том, за которым ко мне пожаловали?
- Ваша правда, граф. Дело, которое привело меня к вам, вот какое. С полгода назад, гуляя в Пор-Луи по берегу, вы заметили на внешнем рейде фрегат с узким кренгованием, высокими тонкими мачтами и, конечно, подумали: "Видно, капитану этого судна нужен ходкий корабль, раз на нем так мало дерева и так много парусов", - и поэтому вам пришло в голову, что я какой-нибудь флибустьер, то есть пират. Ведь верно?
- А неужели это не так?
- Я не раз удивлялся, граф, вашей сметливости и остроте взгляда, который сразу проникает в суть вещей, - сказал Поль с легкой иронией.
- Комплименты мне ни к чему, - ответил сердито Эммануил. - Давайте лучше поговорим о деле.
- Тогда вы тоже так рассуждали и попросили какого-то лейтенанта отвезти вас на этот фрегат, где познакомились со старым капитаном. У вас было предписание морского министра, в котором всякому командиру судна, идущего под французским флагом в Мексиканский залив, вменено было в обязанность отвезти по вашему требованию в Кайенну одного государственного преступника. Помните? Звали его Лузиньян.
- Все это правда.
- Я исполнил это предписание. Я не знал тогда, что вся вина этого мнимого государственного преступника состояла в том, что он любил вашу сестру.
- Капитан!.. - зло сказал Эммануил, вскочив со стула.
- Какие у вас прекрасные пистолеты, - продолжал спокойно Поль, рассматривая оружие, которое граф небрежно бросил на стол, войдя в комнату.
- И они заряжены, - проговорил Эммануил с выражением, которого нельзя было не понять.
- А надежны они? - спросил Поль с притворным равнодушием.
- Вы хоть сейчас можете их опробовать, если вам будет угодно выйти со мною в парк, - ответил Эммануил.
- Зачем, это можно сделать и здесь. - Поль опять притворился, что не почувствовал вызова в словах графа. - Вот хорошая цель и на порядочном расстоянии.
Капитан быстро взял пистолет, взвел курок и направил ствол его через открытое окно к верхушке дерева. На верхней ветке сидел и весело чирикал зяблик, раздался выстрел, и крохотная птичка, перерванная пополам, упала на землю. Поль спокойно положил пистолет на стол.
- Да, ваши пистолеты хороши, - сказал он.
- Должен выразить вам свое восхищение, - воскликнул Эммануил, - вы удивительный стрелок!
- Немудрено, граф, - произнес Поль с обычным своим меланхолическим видом. - В долгие штили мы, моряки, вынуждены искать развлечений, которых у вас, сухопутных, так много. Иногда стреляем по морским рыболовам, которые бросаются с воздуха, чтобы схватить на поверхности воды рыбу, по ласточкам, которые, утомившись от длинного пути, садятся отдыхать на реи. Вот, граф, каким образом приобретается ловкость в искусстве, которое кажется вам совершенно непонятным в моряке.
- Продолжайте, капитан, только, если можно, вернемся к нашему общему знакомому.
- Извольте, граф. Лузиньян оказался храбрым и честным молодым человеком. Он рассказал мне свою историю, и я узнал, что он был сыном близкого приятеля вашего отца и что, оставшись после его смерти без денег и круглым сиротой, был принят к вам в дом за два года до того, как по какой-то таинственной причине маркиз лишился рассудка. Что он воспитывался вместе с вами и с самого начала вы возненавидели его, а сестра ваша полюбила. Он рассказал, как вместе с Маргаритой они росли в этом уединении и замечали свое одиночество только тогда, когда не были вместе, о своей юношеской страсти и чувстве вашей сестры. Вы знаете, ведь она, как Юлия помните, у Руссо? - сказала ему: "Я буду принадлежать тебе или могиле".
- О, она, не сомневайтесь, сдержала свое слово!
- Знаю! И вы, благородный - ведь так считает свет? - молодой человек, безудержно поносите чувство молоденькой девушки, которая по своей чистоте и невинности не могла устоять против природного влечения и любви? Из рассказа Лузиньяна я понял, что мать ваша, постоянно ухаживающая за больным мужем, не могла наблюдать за дочерью... Я знаю не только о слабостях вашей сестры, граф, но и о необыкновенной преданности вашей матери, хотя она, на мой взгляд, женщина строгая. Может быть, потому, что ей никогда в жизни не случалось совершать проступка... Однажды ночью матушка ваша услышала приглушенные стоны. Она зашла в комнату Маргариты и, подойдя к постели несчастной, вырвала у нее из рук младенца, который только что родился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35